Хотя в данном случае, может быть, и не было такого превышения, поскольку вес пулемета не превышал веса своего владельца, тем не менее, учитывая то обстоятельство, что Шарапову приходилось действовать в крайне неудобных условиях: вытаскивать пулемет из глубокого и низкого дзота, с узкой дверью и поднимать его перед собой на руках, как спортивную штангу — подвиг его следует определить как весьма трудный и даже невероятный. Особенно если учесть, что солдат Шарапов был еще очень молод.

Его командир, первый номер расчета сержант Катушкин, подтвердил в присутствии комдива, что Шарапов в момент вылазки немцев действовал один, так как он, Катушкин, в это время находился на КП роты, где получал обед на двоих.

Только после этого командир дивизии просиял и быстрой скороговоркой произнес:

— Вот это другое дело! Молодец, Шарапов!

Солдат немедленно перестал плакать. Оправив пилотку, гимнастерку, он быстро выпрыгнул из ямы и, вытянувшись в струну, стал перед командиром дивизии. Протягивая руку солдату, генерал произнес:

— Приветствую и поздравляю тебя с твоим геройским подвигом! Представляю тебя к правительственной награде — ордену Красного Знамени!

— Служу Советскому Союзу! — по-молодецки лихо бросив правую руку под козырек, громко и смело ответил на приветствие командира дивизии солдат.

Прощаясь с Шараповым, генерал быстро достал часы из брючного кармана и, отстегнув цепочку, протянул солдату:

— Вот тебе подарок от меня лично. Люблю солдат, которые умеют в самой сложной и трудной обстановке найти свое место в бою. Молодец, солдат! — И еще раз пожал руку Шарапову.

Когда командир дивизии ушел со своей группой офицеров и телохранителей, Шарапов все еще стоял в положении «смирно», держа на руке часы, подаренные генералом. Он весь сиял от радости, а на его почти детском лице висели две невысохшие светлые слезинки. Я с любовью смотрел на этого молодого русского солдата, от природы смекалистого, смелого, мужественного и гордого. Конечно, он еще не знал всех уставов внутренней и гарнизонной службы, согласно которым солдат не имеет права вступать в пререкания с командиром, а тем более с командиром дивизии. Однако он твердо знал, что на фронте солдат прежде всего обязан умело бить врага, всюду и при всех условиях, где бы он ему ни попался. Таков закон войны. А привычка огрызнуться, видно, осталась у него с недавнего детства. Простим ему эту привычку! Она ведь не вечна.

Корреспонденты

Я уже собирался уходить с плацдарма, когда туда прибыли два работника редакции дивизионной газеты, журналист Кондратский и поэт Анатолий Чивилихин. Я знал, что они еще зимой начали писать книгу «Боевой путь дивизии», куда заносились все выдающиеся боевые события нашей дивизии и их герои. Ну а наш случай был тем более захватывающим, что его не смог обойти даже сам комдив, и уже по одному этому он не мог не попасть в книгу истории дивизии. Мне не раз приходилось помогать редакции в сборе материала, и я охотно рассказал корреспондентам о подвиге Шарапова. Узнав из моего рассказа, что сам командир дивизии приезжал на плацдарм и ходил к герою на его огневую позицию, корреспонденты расхрабрились и тоже пожелали повидать его собственным глазами, пригласив меня сопровождать их. Я согласился, приятнее было возвращаться в политотдел дивизии в их обществе.

Пошли мы берегом Волхова.

Стояли жаркие летние дни, вода в реке прогрелась почти до максимума, солдаты, свободные от дежурства, спешно раздевались и, торопливо осмотрев небо, весело прыгали в реку, а услыхав команду «Воздух!», поспешно выскакивали из воды и разбегались по щелям, нарытым здесь по всему берегу. «Воздух» же действительно был небезопасен. Фашистские наблюдатели, заметив, что наши солдаты и офицеры смело купаются в реке, стали почти ежедневно насылать на них своих «асов». Вот и сегодня один из них внезапно выскочил из-за леса и на бреющем полете брызнул по реке пулеметной очередью. Хотя выскочить из воды успели не все, жертв, к счастью, не было. Вовремя нырнув, купающиеся ловко уходили из-под обстрела.

Постояв немного в густом лесу, пока улетел фашистский самолет, мы пошли открытым берегом в третью роту, командный пункт которой возвышался на берегу, как степной скифский курган. Шли мы неторопливо, разговаривая, любуясь прекрасными прибрежными рощами и широкой гладью реки. Мы были уже на траверсе дзота, когда из-за него, а может быть, именно по нему ударил немецкий пулемет. Стая пуль, словно ночные нырки, просвистела над нашими головами. Мои корреспонденты как ошпаренные рванулись в стороны — Чивилихин к берегу, Кондратский к болоту. Попадав на землю, перепуганные, оба смотрели на меня непонимающими глазами. Давно не видев подобной трусости, я от души расхохотался. Видя, что я стою на месте и смеюсь, они как-то нехотя поднялись с земли и чуть ли не на цыпочках, потихоньку, стали приближаться ко мне, словно боясь, что и я могу взвизгнуть, как пуля.

— Чего вы разбежались? — сквозь смех спросил я.

— Как чего?! Ведь стреляют! — разом ответили оба.

— Ну и что же?

— Как «что же»? — почти со злостью переспросили они. — Может и убить.

— Гм-м. Вообще-то, пуля, разумеется, может убить человека, если только она попадет в опасное место. Но, во-первых, ту пулю, которая тебя убьет, ты никогда не услышишь. А во-вторых, та пуля, которую ты слышишь, никогда тебя не убьет. Ну, а в-третьих, ведь было хорошо слышно, что пули ушли гораздо выше нас, чего же их бояться?

— Эге-э, товарищ батальонный комиссар, такая философия нам не подходит. Бежим скорее к дзоту!

К счастью, Шарапов оказался на командном пункте роты, и нам не пришлось идти на его огневую точку. Взяв необходимое интервью, мы в тот же день вернулись на командный пункт дивизии.

«Ни шагу назад!»

Готовилось новое наступление на Кириши.

Собственно говоря, Киришей как населенного пункта давно уже не существовало. На месте села лишь кое-где оставались полузасыпанные кюветы да дренажные канавы. От домов, зданий и сооружений не осталось даже фундаментов. Сохранилась лишь группа кирпичных строений бывшего химкомбината внизу, у самого берега Волхова, причем и эти строения были полуразрушенные, но немцы все-таки гнездились в этих развалинах, не имея ничего лучшего для укрытия.

Задача перед наступающими ставилась одна: выбить фашистов из развалин химкомбината, раз и навсегда очистить правый берег Волхова от оккупантов.

Военное положение на юге нашей страны становилось все более и более тревожным. Наши войска оставили Миллерово, Ворошиловград, Ростов-на-Дону и другие города. Немцы развили стремительное наступление на Кавказ и в излучину Дона — в направлении Сталинграда. Судя по сводкам Совинформбюро, отступление наших войск на юге страны скорее было похоже на позорное бегство.

В силу ли возникнувшей неблагоприятной ситуации на юге страны или по каким-либо другим, неведомым нам причинам мы по-прежнему не получали сколько-нибудь удовлетворительных подкреплений, за исключением небольшого числа выздоравливающих из местных госпиталей и медсанбатов. Между тем перед нами ставились все новые и новые боевые задачи.

Готовясь к очередному наступлению, командование дивизии, что называется, подмело все тылы, штабы, артиллерийский полк и даже медсанбат. Все, способное носить оружие, было собрано по всей дивизии. Подготовка к наступлению длилась всего неделю. И вот, разделившись на две группы, наступающие стали готовиться к выходу на исходные позиции. Боевым приказом было установлено, что наступление должно вестись обеими группами последовательно, одна за другой, используя артиллерийский вал. Подробно указывалось: как только первая группа достигнет окопов противника, вторая группа должна немедленно поддержать первую, дав последней возможность развивать наступление дальше, вплоть до химкомбината.