На ночь по всему плацдарму были выставлены усиленные посты и группы секрета. Полковая разведка работала всю ночь, было выловлено еще несколько эсэсовцев. Утром организовали сплошное прочесывание, но нигде никого не было обнаружено.

Так раз и навсегда было покончено с попытками немцев выбить нас с завоеванного плацдарма. Потерпев ряд ощутимых поражений при попытках выйти к Волхову или вклиниться в наше расположение, они никогда больше не испытывали наши силы. Правда, фашисты не оставляли нас в покое и потом. Периодически они устраивали налеты авиации, артиллерийские обстрелы и даже отдельные вылазки, но это уже были не попытки выбить нас с левого берега, а обычные боевые действия воюющих сторон, длительное время находящихся в состоянии обороны. Не может армия месяцами сидеть в окопах, ничего не делая.

Через три дня после разгрома я возвращался на командный пункт полка, и мне захотелось посмотреть на то место, где несколько дней тому назад лейтенант Филатов со своими автоматчиками разгромил батальон гитлеровцев, проникших в наше расположение.

Вот и оно, логово, где располагались фашисты. Повсюду на помятой траве чернели пятна засохшей крови, валялись обрывки серо-зеленых немецких мундиров, металлические коробки из-под пулеметных лент, множество рассыпанных патронов, гранат, мин; и везде пустые консервные банки и круглые, плоские баночки из-под сливочного масла из цветной пластмассы с завинчивающимися крышками; кое-где на траве и на ветвях деревьев висела рваная зеленая вуаль. Вот и все, что осталось от завоевателей. Их трупы уже были подобраны и зарыты нашей трофейной командой, а те, что плавали в болоте, остались там навечно, пополняя собой химический состав болотной грязи, их никто не вылавливал.

Однако какую же смертельную опасность для командного пункта, а вероятно, и для всего нашего плацдарма представлял этот немецкий батальон, так глубоко, тихо и незаметно проникший в наше расположение! И не прибегни они к ракетной сигнализации, мы так и не обнаружили бы их. А ведь они были почти у цели, каких-то двести-триста метров отделяло их от КП полка, где ничего не подозревали, где весь гарнизон составлял не более тридцати человек, вооруженных в большинстве своем пистолетами. Следовательно, немцы ничего не знали о нашем расположении и системе обороны. Это спасло нас. В числе почти тысячного коллектива защитников плацдарма не оказалось ни одного предателя, который выдал бы врагу наши секреты.

Значит, труд коллектива политотдела дивизии, занимавшегося подбором гарнизона для обороны плацдарма, не пропал даром. Знай немцы, что в трехстах метрах от них находится командный пункт полка, разве остановились бы они на обед?

А на командном пункте полка я встретил того же командира и того же комиссара полка, которых видел в первый день нападения противника на плацдарм, с которыми я был хорошо знаком еще до нападения. Но сейчас я не узнал их. Это были совершенно другие люди — веселые, жизнерадостные и энергичные. Такими боевыми и деловыми я никогда еще их не видел. Они бегали по блиндажам, что-то проверяя, в руках шелестели бумаги и какие-то официальные бланки. Поначалу я ничего не понял. Потом все выяснилось.

Оказалось, было получено из штаба дивизии распоряжение: срочно представить к правительственным наградам всех отличившихся в боях за плацдарм солдат и офицеров. И теперь весь штаб был занят... оформлением наградных листов! А это совсем другое дело! Это не то, что управлять боем, руководить и направлять к единой цели части и подразделения, быть в курсе всех событий, видеть и чувствовать поле боя, знать героев битвы, вовремя снабжать сражающихся всем необходимым и т. п. Теперь же шла речь лишь о выполнении распоряжения, притом только на бумаге. Правда, распоряжения срочного! Распоряжения важного! Да к тому же интересного!! Первое: нужно не пропустить ни единого работника штаба — и даже тыла полка. Второе: распределить кому что — кому там орден Ленина, кому орден Красного Знамени. А в-третьих, нужно учесть и некоторых вышестоящих! Ведь кто знает, когда еще подвернется такой случай? Надо суметь все это сделать! И срочно! Это вам не баран начхал! Вот тут-то и показали себя командир и комиссар полка — на что они способны! Правда, многие герои, отдавшие свои жизни и пролившие свою кровь на поле боя, остались незамеченными. Но кто бы их заметил, если в полку никто этим не занимался. Комиссар-то ведь не вылезал из своей ниши в блиндаже на протяжении всех боев.

Через несколько дней меня откомандировали на командный пункт генерала. Помимо генерала Замировского, здесь было несколько начальников отделов штаба дивизии, много представителей от различных частей доселе мне неизвестных, а также ряд представителей штаба армии. Это был уже не промежуточный узел связи дивизии, а целое управление: штаб армейской группы войск, специально созданной для защиты нашего плацдарма. Вот, оказывается, какое «кадило» раздул генерал! Молодец! Будь на его месте какой-нибудь пессимист или просто неповоротливый человек, все бы погибло. В эту группу войск, в частности, входили: артиллерийский полк РГК, который, оказывается, и усмирял немецкую артиллерию, так заедавшую нас в первые дни нападения, два дивизиона «катюш», дивизион тяжелых минометов и некоторые другие части.

По распоряжению комиссара дивизии товарища Шаманина меня на некоторое время закрепили при этом штабе, главным образом чтобы я смог отдохнуть и подкрепить силы после контузии и перенапряжения за время боев. Действительно, обстановка на фронте позволяла передохнуть, противник, получив ощутимые контрудары, зализывал раны, присмирел и, кажется, примирился с нашим присутствием на левом берегу.

Замечательно было и место отдыха. Штаб располагался в тенистом, хорошо очищенном лесу на берегу реки Пчевжа. В лесу было светло и уютно, как в весеннем парке, все в нем радовало — и лесные цветы, и живые муравейники, и душистый запах еловой хвои, и роскошные кустарники... Не было лишь певчих птиц и прочих обитателей леса, они улетели, убежали, уползли или скрылись подальше от нашествия новой, арийской, породы диких хищников.

Связавшись с политотделом, я попросил, чтобы сюда ежедневно доставляли свежие газеты и журналы, прислали несколько комплектов шахмат, шашек и домино, волейбольную сетку с мячом и небольшой набор художественной, политической и военной литературы.

Под старой раскинувшейся елью мы соорудили большой стол, на который каждый день выкладывались пресса, литература, и здесь же играли шахматисты и шашисты. Волейбольную сетку мы растянули на небольшой полянке неподалеку от штаба, а столик для домино вкопали прямо у входа в блиндаж генерала, так как он был основным инициатором этой игры, большим ее любителем и азартным игроком. Так, постепенно, мы превратили штаб армейской группы войск в нечто похожее на дом отдыха. Незначительная деловая работа перемежалась с чтением периодической и более основательной литературы, играми любителей в волейбол и настольные игры.

Как ревностный игрок в домино, генерал всегда был одним из активнейших ее участников. Но, когда проигрывал, становился мрачным и злым. Ища, на ком выместить злость, он ни за что ни про что набрасывался на первого попавшегося на глаза подчиненного и принимался костить его на чем свет стоит. Несчастная жертва, не понимая, откуда свалилось лихо, обычно стояла молча, растерянно хлопая глазами; возражать, выяснять, не соглашаться или оправдываться — всего этого генерал не терпел и не допускал. Впрочем, этот порок у генерала был не случайным. Его военная карьера сложилась своеобразно.

До революции он жил в Западной Белоруссии в небогатой крестьянской семье. В детстве, пока он был единственным сыном, его выучили в церковно-приходской школе читать, писать и считать. Когда начали появляться и подрастать сестры, учиться дальше стало не на что, и он пошел батрачить. По тем временам он считался уже грамотным, и, рекрутированный в армию, был произведен в старшие унтер-офицеры. Эта категория военных в то время считалась основным воспитателем солдатских масс. На нее опиралось и офицерство. Старшему унтер-офицеру предоставлялись большие права для наказания солдат, вплоть до избиения. В этом звании Замировский прошел и всю Первую империалистическую войну.