— А как же с помощью, которую мы просили? — спросил я.

— Какая там помощь?! Ты же видишь, все заняты твоей подписью!

— А вы все уговаривали: «ничего нет плохого»... Может, если б не подключили меня, помощь уже бы пришла, — сказал я.

— Как бы не так! — возразил начальник оперотдела. — Вы думаете, нам просто понравилась ваша фамилия?

Шумиха, вертевшаяся вокруг моей подписи, почему-то непосредственно меня не задевала — на меня никто не кричал, меня никто и ни в чем не упрекал, никто ни о чем не спрашивал, даже не беседовал со мной на злободневную тему. А ведь самозванцы, если они преследовали корыстные цели, угрожали интересам народа, возбуждали, как правило, не только бурную реакцию общественного мнения, но и жестоко преследовались по закону. По всей вероятности, между мной и настоящими самозванцами все-таки была какая-то разница. Но в таком случае, для чего же понадобился весь этот шум? С какой целью он был поднят?

Наконец телефонист и меня позвал к трубке, и я услышал голос комиссара дивизии — не поздоровавшись, он закричал:

— Ты что там наделал?! В какие такие там комиссары затесался?! Сколько шума поднял!

— А вы не скажете, товарищ комиссар, кому и для чего понадобился этот шум? Мы ведь просили срочной помощи для Горшунова, на него враг наседает, — спокойно спросил я.

— Ах, так, ты еще и оправдываешься?! Ну так вот, что я тебе сообщаю! Член Военсовета армии собственноручно перекрестил твой наградной лист и лишил тебя ордена!

— Откровенно говоря, мне жалко этот ордена потому, что он принадлежит мне по праву, об этом вы и сами хорошо знаете. Но если у члена Военсовета поднялась рука, чтобы «перекрестить» мой наградной лист, то, наверно, этот член Военсовета — сам очень смелый и мужественный человек. Передайте ему от лица службы горячую благодарность! — ответил я комиссару.

— Да как ты смеешь говорить такие дерзости?! — вскрикнул комиссар.

На этом вся шумиха и закончилась. А была ли все-таки получена помощь, мне узнать не посчастливилось, потому что вскоре я оттуда уехал.

Пополнение боевых порядков

За ненадобностью штаб армейской группы войск стал постепенно рассасываться, его работники возвращались на свои прежние места, я вернулся в политотдел своей дивизии, штаб которой по-прежнему размещался под Киришами.

В Киришах немцы все еще занимали большой плацдарм, на нем могла бы дополнительно разместиться не одна дивизия противника, плацдарм был сильно укреплен, так что окопались на нем фашисты достаточно прочно. Они держали в своем распоряжении, хотя и подорванный, железнодорожный мост, но в целях наступления использовать его не могли, так как все пути подхода к мосту как на Мгу и Чудово, так и на Будогощь, были давно отрезаны нашими войсками. В целом Киришский плацдарм потерял для противника не только стратегическое, но и тактическое значение. Тем не менее держался за него враг крепко.

Перед нами стояла задача смять Киришскую группировку войск противника и выбросить ее за реку.

Началась подготовка к наступлению.

Помимо нашей дивизии, под Кириши прибыла 44-я стрелковая дивизия с Ленинградского фронта, формировалась дивизия в Ленинграде, поэтому почти полностью состояла из жителей города. Сосредоточились под Киришами и все огневые средства, работавшие ранее на поддержку защитников плацдарма под Волховом. Однако для уничтожения группировки противника этого было явно недостаточно. Началось усиление за счет армейских резервов.

В результате кровопролитных боев на плацдарме под Волховом и здесь, под Киришами, в мае месяце наша дивизия понесла значительные потери и остро нуждалась в пополнении. Особенно резко ощущался недостаток в среднем офицерском и сержантском составе. Но надежд на пополнения у нас не было. Дело в том, что в это время на юге страны и в Крыму враг перешел в наступление, ожесточенные бои шли на довольно широком фронте, рассчитывать на скорое пополнение не приходилось, полагаться можно было только на свои, внутренние, ресурсы.

В этих целях тщательно подчищались тылы дивизии. Все способные носить оружие заменялись в тылах выздоравливающими и легко раненными. Впервые в дивизии появились девушки-радистки, телефонистки, машинистки, даже на передовую вместо солдат-санинструкторов пришли в роты девушки, которые с величайшим мужеством и достоинством несли свою службу и выполняли свой долг в самых тяжелых боях и обстоятельствах. Таким образом постепенно пополнялись боевые порядки дивизии, и она вновь обретала свою боевую форму, готовясь к предстоящему сражению.

Трудно было. Вместе с тем все яснее становилось, что и гитлеровцы уже не в состоянии развивать наступление одновременно на всех фронтах, как это они делали в прошлом, 1941 году, вынуждены маневрировать и группировать свои силы, чтобы организовать наступление на одном-двух участках или направлениях. Отсюда вытекала наша задача: сорвать или максимально затруднить этот маневр противника, не дать ему возможности взять с нашего фронта ни одной дивизии, ни даже ее части, подразделения, ни единого солдата и тем усилить свои силы на юге нашей страны.

Снайпер Ченов

Разъясняя сложившуюся обстановку солдатам и офицерам, мы ставили перед ними задачу: максимально активизировать наши действия — не жалея патронов, не давать возможности оккупантам свободно ходить по нашей земле ни днем ни ночью, прижать их плотнее к земле, заставить ползать на брюхе, как гадов. В этих целях в широких масштабах было проведено обучение солдат снайперскому делу через специальные школы и месячные курсы. А Родина в кратчайший срок снабдила нас в достаточном количестве специальным оружием с оптическим прицелом, и наши снайперы повсюду вышли «на охоту». На всем протяжении нашего фронта гитлеровцев теперь подстерегал острый глаз замаскировавшегося советского снайпера.

В снайперы мы подбирали преимущественно бывших охотников и отличных стрелков. Была разработана специальная система учета и контроля сраженных снайперами немецких оккупантов. Каждому снайперу был открыт лицевой счет уничтоженных им гитлеровцев, и мы ежедневно и ежемесячно подводили «баланс» этой своеобразной статистике в целом по дивизии. Это снайперское мероприятие наряду с другими нашими действиями принесло видимые результаты. Мы так прижимали немцев к земле, что они вынуждены были отгораживаться специальными стенами, валами и другими заграждениями, чтобы иметь возможность выпрямиться. В пределах досягаемости винтовочного выстрела они уже не могли ходить в полный рост.

Опытного алтайского охотника Ченова война заставила переквалифицироваться в превосходного снайпера. Он ходил по берегу Волхова с биноклем и внимательно высматривал на другом берегу места передвижения и скопления гитлеровцев; заметив «добычу», быстро отрывал для себя ячейку или укрывался за надежной преградой и, тщательно замаскировавшись, приступал к «охоте» за немцами, как за самым опасным зверем. К вечеру на его лицевом счету почти каждый раз появлялись новые записи. Опытный охотник, он никогда не шел назавтра в то место, откуда стрелял вчера. «Волк никогда не вернется туда, где однажды он вырвался из капкана», — говорил Ченов. Каждый день он бил с нового места, откуда немцы его не ждали.

Удивительно и интересно было наблюдать, с каким вниманием и тщательностью относился снайпер к своему оружию. Придя с «охоты», он никогда не спешил к котелку, прежде всего он брался за чистку и смазку винтовки. Тщательно и подолгу чистил ствол и ствольную коробку, протирал затвор и оптический прицел, всматривался через него вдаль, а затем, щелкнув языком, что означало его восхищение прибором, снова закреплял на винтовке. Обернув казенную часть винтовки промасленной салфеткой, бережно ставил ее в пирамиду и часто, вздыхая, говаривал: