Новый комбат

Пошли третьи сутки, как мне приходилось командовать обороной левого фланга. Стояла глубокая ночь, в дзоте все спали; погрузившись в размышления, я мысленно представил, что нам обещает завтрашний день. Цель нападения на плацдарм и тактическое направление удара теперь обрисовались совершенно определенно: сбить нас с левого фланга и, взяв под контроль переправу, лишить защитников плацдарма подвоза боеприпасов, подкреплений, снабжения продуктами питания — изолировать, а затем уничтожить полностью. Следовательно, здесь, на левом фланге решается судьба всего плацдарма. Неужели этого до сих пор не поняли командир полка и командование дивизии? А если поняли, то чем объяснить такое, мягко выражаясь, недостаточное внимание к этому важнейшему участку обороны?

Ведь здесь каждую минуту можно ожидать применения немцами какого-то нового тактического приема, новых средств борьбы или нового оружия. А тут нет ни командира, ни достаточного количества людей, ни надежной связи, ни необходимой артиллерийской поддержки. Что это? Беспечность? Безответственность? В возмущении я схватил аппарат и стал часто нажимать на кнопку зуммера. В трубке послышался сонный голос командира полка. Взбешенный его бездеятельностью, даже забыв поздороваться, я со злостью спросил:

— Где же ваш командир батальона, которого вы обещали прислать еще три дня назад?! Кто здесь должен командовать? Вы что же — превращаете меня в самозваного командира батальона и прячетесь от ответственности? Ведь я вызвался только помочь вам выяснить обстановку, установить связь с батальоном. А вы уже и успокоились?! Даже взвалили на меня управление боем!

Услыхав неприятный для него разговор и не зная, что ответить командир, передал трубку подполковнику Горшунову.

— Ты чего ругаешься? — вдруг услышал я его голос.

— Да как же не ругаться! — накинулся я на Горшунова. — Брошу все и уйду отсюда! Я сейчас же напишу рапорт начальнику политотдела и комиссару дивизии об этом безответственном отношении к важнейшему участку обороны! Если командир полка держит опытных командиров там, где нет боев, тогда пусть сам идет сюда и командует.

— Ну подожди, не горячись, — успокаивал меня Горшунов. — Командира мы тебе пришлем.

— Почему это мне? — снова возмутился я. — Меня никто не уполномочивал быть здесь главнокомандующим. Я еле ноги таскаю, у меня из левого уха все еще сочится кровь и голова не перестает болеть, а я за вас тут вынужден еще и командовать.

Горшунов замолчал. Чувствовалось, что и ему нечего сказать. Помолчав, он сказал:

— Ну хорошо, потерпи еще немного, командир скоро будет. А скажи пожалуйста, подкрепление к вам прибыло?

— Да, прибыло.

— Ну и хорошо. Мы сейчас пошлем туда командира батальона, — заключил Горшунов и прервал связь.

Мы разговаривали открытым текстом, будучи уверенными, что к нашей линии связи теперь никакой вражеский разведчик подключиться не сможет, так как она у нас проложена под кручей реки, куда никакому лазутчику пробраться не удастся. Положив трубку на рычаг, я некоторое время сидел в возбуждении молча. Потом встал и вышел на воздух.

Ночь была по-майски тихая и теплая. Яркие звезды густо усыпали черно-синее небо. Ни ветра, ни шороха. Даже комары — и те улеглись. В нескольких десятках метров от дзота так же тихо нес свои волны древний Волхов. Лишь изредка шаловливый сазан всплеснет, выскочив из воды, и опять тишина.

Дремучие леса и дикие кустарники темными массами нависали над поблескивающей водой, далеко простираясь вверх и вниз по реке.

Тихие болота раскинулись на огромном пространстве, бывало, здесь ни пройти ни проехать. Едва ли можно найти более первобытные, более дикие, но вместе и более красивые, более богатые охотой и рыбной ловлей места на всем протяжении Волхова. Они похожи на заповедник. Но сейчас здесь, казалось, не было ничего живого, кроме воюющих армий да комаров.

Прогуливаясь по берегу, я повернул к дзоту и чуть не столкнулся со спешившим туда же офицером в сопровождении двух связных. Резко остановившись, он молодецки вскинул руку к козырьку фуражки и четко представился:

— Старший лейтенант Александров! Назначен сюда командиром батальона!

— Очень приятно, товарищ Александров. Здравствуйте, — сказал я.

— Здравия желаю, товарищ батальонный комиссар! — по-уставному ответил он.

Его голос, осанка были чем-то знакомы, но где, когда я его встречал, сразу припомнить не смог. Он тоже ко мне присматривался.

— Кажется, мы с вами уже встречались? — спросил я.

— Да, встречались, товарищ батальонный комиссар, — подтвердил Александров. — Помните, еще в январе месяце, когда только завоевали этот плацдарм. Я шел с назначением в роту, и мы вместе с вами искали полк.

— Да, да, помню, помню! — И передо мной всплыла картина, как, чеканя шаг, он быстро идет по льду через Волхов, пренебрегая опасностью.

Мы обрадовались друг другу, как старые друзья, хотя нас связывала лишь одна непродолжительная и совершенно случайная встреча. Но таковы уж по своей природе фронтовые встречи.

Александров был небольшого роста, крепко сложенный, хотя лицом и казался худощавым. На левой стороне его груди уже красовался орден Красного Знамени. Весь он был собранный, аккуратный, подтянутый, молодая энергия била из него ключом, он и говорил, словно торопясь, выпаливал фразы скороговоркой. Глаза открытые, ясные, быстрые. Обмундирование и снаряжение на нем сидело плотно, красиво, словно специально подогнанное в мастерской. Теперь у него были не только военные знания, но и некоторый боевой опыт. Это был уже обстрелянный офицер.

— Пойдемте в дзот, — предложил я. — Теперь это будет ваш командный пункт.

— Пойдемте, — согласился он.

Познакомившись со всеми обитателями дзота, Александров попросил меня показать ему обстановку на месте.

Командир внимательно всматривался во все. Он замечал, где нужно почистить или углубить окоп, у кого не в порядке оружие и тут же приказывал прочистить его или смазать. Его интересовало, где и как хранятся боеприпасы. Расспрашивал у солдат, когда и что ели, что наблюдают или слышат впереди и многое другое. Все почувствовали, что в батальон пришел хозяин.

Когда мы подошли к огневой точке, на которой находился командир роты лейтенант Филатов, и я представил его Александрову, лейтенант быстро встал лихо вскинул правую руку к головному убору и отдал рапорт своему командиру батальона. Из доклада Филатова выяснилось, что немцы накапливаются в непосредственной близости к нашей передовой и к берегу.

— Всю ночь мы слышали позвякивание лопат, вбивание кольев и бульканье болотной грязи, — докладывал Филатов. — По всей вероятности, немцы прокладывают через болото лежневку...

Враг наступает

Командир дивизии Замировский, оказывается, не дремал! Изучив все данные и обстановку, сложившуюся на плацдарме, он понял, что для отражения натиска противника сил нашей дивизии недостаточно и вовремя поднял тревогу перед штабом армии. К нам направили подкрепления более внушительного характера. Подтянули армейские резервы. Была восстановлена и укреплена связь. Наладили регулярную переправу. На противоположном берегу, прямо напротив нашего дзота, в большом лесу расположились огневые артиллерийского полка, с его наблюдательного пункта, устроенного на вершине ели, хорошо были видны все подходы противника к нашим позициям и всякое движение в направлении нашей передовой. Дело с наблюдением за противником было поставлено настолько хорошо, что наблюдатели считали немцев поштучно, как баранов, и докладывали нам — командованию полка и дивизии.

К шести часам утра мы вернулись на командный пункт батальона. Не успели присесть, как услышали голос Аверьянова:

— Передаю трубочку третьему. — Он протянул трубку Александрову: — Вас срочно вызывает командир полка, уже второй раз, — доложил Аверьянов.

Наблюдая за разговором командира, мы заметили, как у него все шире открывались глаза: напрягаясь, он, кажется, вслушивался в получаемые сведения всем своим существом, а бегающие зрачки говорили о том, что он быстро что-то соображает.