Шел пятый год царствования императора Кандэ, и в январе этого страшного года Го Цюань-хая за ненадобностью выгнали на улицу. Несколько лет он скитался по соседним деревням, собирал за гроши листья дикого винограда, которые население было обязано сдавать японцам, работал на поденщине, батрачил за половинную плату и жил впроголодь.

Через пять лет Го Цюань-хай стал уже настоящим батраком, его сильные руки никогда не знали отдыха. В это время лихая судьба опять свела Го Цюань-хая с Хань Лао-лю.

— Ты хороший парень! Я это всегда говорил и еще с малолетства тебя приметил… — с улыбкой сказал ему помещик.

Когда у Ханя Большая Палка появлялась надобность в человеке, он умел широко и приветливо ему улыбаться. Когда же надобность проходила, он переставал этого человека узнавать.

Го Цюань-хаю хорошо были известны и притворные улыбки и коварные повадки Хань Лао-лю. Не забыл он и лютой смерти отца. Но человеку нужно есть — и он должен работать!

Го Цюань-хай собирался было подрядиться к Тану Загребале, но они не сошлись в цене, а Хань Лао-лю сразу же предложил:

— Приходи ко мне. Со знакомыми людьми всегда можно будет договориться. Батраков у меня много, работа не тяжелая. Сколько бы ты хотел?

— Дашь шестьсот? — спросил Го Цюань-хай.

Он был уверен, что на такие условия Хань Лао-лю ни за что не пойдет, но тот и глазом не моргнул:

— Шестьсот, так шестьсот. Я такой человек, что даже перед убытком не постою.

— А сразу заплатишь?

— Там посмотрим, — уклонился от прямого ответа помещик.

Го Цюань-хай снова стал батраком Хань Лао-лю. Тяжело было думать об отце и заходить в лачугу, в которой они когда-то жили вместе. Невыносимо было стоять за воротами, где умер отец. Го Цюань-хай старался уходить на работу в поле еще до петухов, а возвращаться в темноте. Так под дождем и ветром проработал он целый год, но не получил пока ни гроша.

К концу года помещик зарезал свинью и часть мяса продал своим же батракам. Пять фунтов он принес Го Цюань-хаю.

— Возьми к новому году и поешь пельменей. Ты только взгляни, какое мясо! А сало! Пойдешь покупать в деревню, там тебя обязательно надуют.

Го Цюань-хай вспомнил пословицу: «Если хорек приходит с новогодним поздравлением к курице, едва ли у него добрые намерения», и отказался от подарка.

— Если отказываешься, значит ты хозяина не уважаешь, — рассердился Хань Лао-лю.

Го Цюань-хай подумал: «Стоит ли озлоблять помещика, если деньги за работу еще не получены?»

— Ладно, — уступил он, — давай.

Взяв мясо, он отправился к своему другу Бай Юй-шаню, и они два раза поели пельменей.

На следующий год Го Цюань-хай опять остался батрачить у Хань Лао-лю. Он совсем не хотел этого, да разве бедняки вольны в чем-нибудь? Ведь землю есть не будешь? Кроме того, и рубашка его изорвалась в клочья: надо было покупать новую.

Однажды Го Цюань-хай решился спросить у помещика свой заработок за прошедший год. Тот удивленно выпучил глаза:

— Какой заработок?

— Ведь я на тебя целый год трудился под дождем и ветром, вставая до света, ложась заполночь, — обозлился Го Цюань-хай.

— Съел мясо и еще деньги какие-то требуешь! — раскричался помещик.

Это окончательно взорвало Го Цюань-хая. Он кинулся в соседнюю комнату за ножом, но в дверях его перехватил управляющий Ли Цин-шань:

— Ты куда, бандит!

Во времена Маньчжоу-го назвать человека «бандитом» было равносильно вынесению смертного приговора.

Хань Лао-лю схватил револьвер Морита Таро и навел на Го Цюань-хая:

— Только пошевелись у меня, сволочь!

— Собака! — выругался по-японски прибежавший на крик жандарм.

— Пошел вон! Ждешь, пока тебя не избили до полусмерти? — прошипел Ли Цин-шань и вытолкал батрака вон.

Так, проработав на Хань Лао-лю год и два месяца, Го Цюань-хай получил за труды всего пять фунтов мяса. На следующий день начальник Гун отправил его отбывать трудовую повинность в Мишань, откуда он вернулся лишь после 15 августа.

— У нас к Хань Лао-лю кровная ненависть, — заключил свой рассказ Го Цюань-хай.

— Что же ты на собрании молчал? — спросил Сяо Ван.

— Выступать, когда со всех сторон его домочадцы и родственники глаза пялят? Немного тут наговоришь! Да и какой толк? Попробуй играть барабанными палочками без барабана.

— Давай начнем объединять людей, — предложил Сяо Ван. — Найди таких, чтобы они не были двурушниками и по-настоящему ненавидели бы этого Хань Лао-лю.

— Лучшего, чем Бай Юй-шань, для такого дела и не найти, — подумав, сказал Го Цюань-хай.

— А где он живет?

— На южном конце деревни.

— Так идем к нему сейчас, — вскочил с кана Сяо Ван.

Они пошли.

У Бай Юй-шаня был всего один шан настолько скверной земли, что он сам говаривал: «На этой желтой глине такие тощие всходы, что даже зайцы сюда не забегают по нужде».

Во времена Маньчжоу-го после оплаты всех налогов и поборов Бай Юй-шаню почти ничего не оставалось: ни на еду, ни на одежду. Это, впрочем, не огорчало его, потому что принадлежал он к числу людей неунывающих, с покладистым характером и очень миролюбивым нравом. Но у него был один недостаток: уж очень он любил поспать и никакого сна ему не хватало. Если во время прополки выдавалась ненастная погода, Бай Юй-шань радовался этому:

— Дай, небо, дождичка. Пусть хоть наводнение, лишь бы поспать вволю, — говорил он, позевывая.

— Если решил спать, так при чем тут дождь? Сам ведь хозяин в доме, как решишь, так и будет, — подтрунивали над ним соседи.

Бай Юй-шань в таких случаях неизменно кивал на жену: при ней не поспишь!

Жена его, Дасаоцза, была трудолюбивой, старательной хозяйкой, искусной рукодельницей и усердной в полевых работах. При прополке и сборе урожая редкий мужчина мог сравниться с ней по быстроте и ловкости.

Так как в первые дни супружеской жизни Бай Юй-шань неожиданно для себя потерпел в стычке с молодой женой жестокое поражение, он стал ее побаиваться и со временем свыкся с мыслью, что такую женщину ему не одолеть.

Как-то раз, когда у людей был досуг и они коротали время в разговорах, один задира спросил:

— Эй, ребята, кто из вас не боится своей жены?

— Кто боится, пусть не хорохорится! — рассмеялся сосед.

Бай Юй-шань, сидевший тут же, сделал вид, что не слышит.

— Старина Бай, а ты что скажешь? — не унимался задира.

— А почему ты у меня спрашиваешь? — огрызнулся Бай Юй-шань.

— Да так, ничего… — хихикнул задира и обратился ко всем: — Вот вы скажите: боится наш брат Бай жены или не боится?

— Не болтай пустого! — вскочил обиженный Бай Юй-шань. — Кого я боюсь? Никого я не боюсь!..

В этот момент появилась Дасаоцза с кочергой в руках.

— Так вот ты где! — накинулась она на мужа, угрожающе подняв кочергу. — Я по всей деревне бегаю, а он здесь посиживает! Ни воды не принес, ни дров не наколол, в гости отправился!

Бай Юй-шань пробормотал что-то невнятное и покорно пошел за женой, провожаемый дружным хохотом.

Надо сказать, что лень одолела этого хорошего человека не со дня рождения. Когда он поселился в деревне Юаньмаотунь, то был совсем другим человеком. Своими руками поднял он пять шанов целины и немало потрудился, чтобы обработать их и засеять. Год выдался удачный, дожди выпали вовремя, и каждый шан принес десять даней кукурузы.

Бай Юй-шань почувствовал себя состоятельным человеком и женился.

А летом следующего года на его поле побывали лошади Хань Лао-лю и потравили большую часть посева. Он поругался из-за этого с управляющим Ли Цин-шанем. Тот донес хозяину и прибавил еще кое-что от себя. Помещик разъярился, вскочил на серого жеребца, ветром примчался к Бай Юй-шаню и перебил палкой всю его посуду и глиняные чаны для воды и сои.

Бай Юй-шань кинулся в деревенское управление и, ничего не добившись, отправился в уездный город и подал жалобу в суд. Когда Хань Лао-лю, блаженствуя около своей опийной лампы, услышал об этой дерзости крестьянина, он холодно усмехнулся и спросил: