Так вот каков этот пособник чанкайшистских бандитов, снабжавший их оружием, лошадьми и продуктами! А его младший брат Хань-седьмой — сам бандит, главарь шайки, все еще орудующей в Дациншане.
Об этом Сяо Сяну было известно и до приезда в деревню Юаньмаотунь, но теперь сведения его значительно пополнились.
— О… так вы и есть почтенный господин Хань Шестой в роде? — с иронией спросил Сяо Сян.
— Не смею считать себя тем, за кого изволите принимать меня. Я — простой крестьянин Хань Фын-ци, — еще раз поклонился Хань Лао-лю. — Вчера вы не удостоили меня своим вниманием. Конечно, я должен был первым явиться сюда и приветствовать вашу почтенную особу.
— Что ж, и сегодня не поздно, — рассмеялся начальник бригады.
Хань Лао-лю, вытащив из кармана пачку папирос, предложил начальнику бригады закурить, а когда тот отказался, закурил сам.
— Начальник! Если бы вы не стояли за нас, крестьян, вы, разумеется, не пожаловали бы в такую дикую и бедную деревушку. Здесь в школе очень неудобно: и кушать негде, и скамеек даже нет. Прошу, переезжайте завтра же ко мне. Почту за высокую честь освободить свой главный дом, чтобы начальник мог спокойно работать. Не могу не сознаться, что мы, грубая деревенщина, в делах демократии очень многого не понимаем. Если же начальник переедет в мой дом, я смогу постоянно приходить, чтобы получать указания.
— Ну что ж, ведь это случится завтра, завтра и поговорим. А сегодня останетесь здесь.
— К чему это? Разве меня взяли под арест? — растерянно спросил Хань Лао-лю, хотя и напрягал все силы, чтобы казаться спокойным.
Многого из того, что случилось с ним этой ночью, он никак не предвидел. Было совершенно непонятно, откуда взялась у Чжао Юй-линя такая дерзость и как это его, Хань Лао-лю, осмелились задержать?
В деревне Юаньмаотунь у него всюду были родственники, друзья, единомышленники. Он имел родных и друзей и в Харбине, и в Цзямусы, и в Имяньбо. Еще вчера он готов был биться об заклад, что положение его в деревне незыблемо, как скала. Кто мог тронуть его? А что произошло сейчас?.. Да в самом ли деле он под арестом?
Помещик предпринял еще одну попытку:
— Начальник, могу ли я сходить домой, а затем снова вернуться сюда?
— В этом кет никакой надобности! — отчеканил Сяо Сян.
— Начальник, вы говорите, что кет никакой надобности, а вот у меня есть надобность. Если вы запрещаете, то будьте любезны указать основания…
— Раз нельзя, значит нельзя! — стукнул кулаком по столу Сяо Ван. — Для помещика и предателя какие еще нужны основания?
— Молодой товарищ, ругаться совсем не годится, — обернулся к нему с улыбкой Хань Лао-лю.
— Еще и бить будем, — обнадежил Сяо Ван.
— Молодой товарищ, но ведь Восьмая армия и коммунистическая партия не бьют и не ругают людей… — с той же любезностью парировал Хань Лао-лю. Он остался доволен своей находчивостью: «здорово я его поддел!»
— Восьмая армия и коммунистическая партия не ругают и не бьют хороших людей, — строго заметил Сяо Сян. — Что же касается негодяев и наглецов, то это еще как сказать…
Комната вдруг наполнилась визгом и плачем. Прибежали старшая и младшая жены Хань Лао-лю. Первая крикливо рыдала и била себя кулаками в грудь, вторая потихоньку хныкала.
— Какие преступления сделал мой хозяин, что вы его арестовали?! — голосила старшая жена. — Убейте меня! Убейте всю семью!
— Начальник! — обратилась к Сяо Сяну младшая жена, вынув розовый шелковый платочек и кокетливо вытирая вспотевший кончик носа. — Вы арестовали нашего хозяина. Разве это не противоречит вашей великой политике?
Вслед за женами, как пчелиный рой, налетела целая куча родственников: невестка, жена племянника, сам племянник и еще племянница. Последней прибежала дочь Хань Лао-лю Хань Ай-чжэн. Она была хорошо одета. Из-под белого шелкового халата кокетливо выглядывала розовая батистовая рубашка.
Бросившись к отцу и уронив голову ему на грудь, она запричитала:
— Папа! Папа! Как тебя обидели…
Шум усилился. Пришли Добряк Ду и Тан Загребала, за ними в комнату разом ввалилось тридцать с лишним человек. Все окружили членов бригады.
Добряк Ду, стоявший впереди, поклонился Сяо Сяну. Поклон его был точной копией поклона Хань Лао-лю, но так как Добряк был тучен, огромный живот мешал ему сгибаться с такой же грацией и непринужденностью.
Тан Загребала поднес Сяо Сяну петицию, в которой говорилось следующее:
«Мирный гражданин Хань Фын-ци арестован вашей сиятельной бригадой. По-видимому, завистники семьи Хань, воспользовавшись вашим благородным доверием, дабы насытить собственную ненависть и злобу, ввели начальника в заблуждение. Нам всем известно, что Хань Фын-ци действительно — наилучший из жителей деревни. Поэтому просим вашу милость освободить его. Мы ручаемся, что он явится по первому же вашему требованию. С сим и прибегаем за содействием к начальнику бригады господину Сяо».
Под петицией стояли подписи тридцати двух человек, оттиски пальцев и личные печати.
Хань Длинная Шея тоже был в числе этих людей. Воспользовавшись суматохой, он пробрался к Хань Лао-лю, и они о чем-то зашептались.
Добряк Ду, задыхаясь от волнения, взывал к Сяо Сяну:
— Просим начальника освободить крестьянина Хань Фын-ци…
— Ручаемся, что он явится по первому же требованию, — присоединился Тан Загребала с горестным вздохом.
В этом шуме и гаме один начальник бригады оставался хладнокровным, не проявляя никаких признаков нетерпения или досады. Он невозмутимо сидел на столе, приглядываясь к участникам этого спектакля. При чтении поданной петиции на губах его то и дело появлялась усмешка. Дойдя до слов «Хань Фын-ци — действительно наилучший из жителей», Сяо Сян громко рассмеялся и обратился к выступившему вперед Тану Загребале:
— Хань Фын-ци во время Маньчжоу-го в течение двух лет был старостой деревни Юаньмаотунь. Его старший брат Хань-пятый являлся секретным сотрудником особой службы в уезде, а младший брат Хан-седьмой до сих пор находится в чанкайшистской банде. Кличка Хань Фын-ци — Хань Большая Палка. Многие люди неоднократно терпели от него побои… Он всячески издевался над женщинами и придумывал разные способы, чтобы завладеть чужой землей. Вы утверждаете, что он «наилучший из жителей деревни». А скажите: какого такого государства это наилучший житель? Вот что мне хотелось бы выяснить.
Все сразу притихли.
Хань Лао-лю понял, что начальник бригады отлично знаком со всем его прошлым. Подозвав Добряка Ду, он быстро сказал ему что-то, а затем с улыбкой обратился к друзьям и родственникам:
— Дорогие братья, я вас благодарю за поручительство. Но начальник Сяо вызвал меня сюда лишь за тем, чтобы побеседовать и никакого вреда мне не причинит. Поэтому вам лучше разойтись по домам. — Он обернулся к членам своей семьи и добавил: — Вы тоже ступайте домой. Ничего особенного не произошло. Начальник Сяо переговорит со мной и отпустит. — Младшей жене он наказал: — Ты пришли-ка мне пачку папирос, водки и закуску.
Члены семьи и поручители разошлись с поклонами и приседаниями.
Вскоре явился управляющий Ли Цин-шань. В руках у него был поднос из дорогого фарфора с изображением зеленого куста. На подносе стояла бутылка водки, а вокруг были расставлены блюдечки с холодной закуской.
Хань Лао-лю предложил Сяо Сяну выпить и, не смутившись отказом, обратился с тем же приглашением к Лю Шэну и Сяо Вану:
— Прошу подойти и отведать нашей маньчжурской кухни, товарищи. Попробуйте мясо дикой козули и гаоляновую водку.
Никто не ответил на его приглашение, и Хань Лао-лю пришлось пить и закусывать в одиночестве. Когда щеки его раскраснелись, он отставил рюмку и закурил. Выкурив папироску, Хань Лао-лю подпер голову руками и задумался.
Было что вспомнить и о чем подумать.
Хань Лао-лю начал богатеть еще задолго до образования Маньчжоу-го, а при японцах состояние его с каждым днем приумножалось. Часть капитала он вложил в акционерную компанию по лесозаготовкам, а часть — в винокуренный завод. На левом берегу реки он скупил тысячу шанов земли, в уезде Бинся — двести шанов, в деревне Юаньмаотунь — около ста. Чтобы не привлекать внимания, помещик поселился именно там, где у него было меньше всего земли.
