— Эрик, нет…

— И знаю, ты тоже меня любишь. — Он говорил быстро, задыхаясь. — Поначалу я так не думал, пытался довольствоваться твоей дружбой, теми отношениями, которые сложились у нас в Праге.

Я все же освободил свои руки и, испытывая крайнюю неловкость, дожидался, пока он не договорит. Эрик почувствовал, что мне не по себе.

— Но… вчера ночью, — продолжил он, — я понял, что ты отвечаешь мне взаимностью. Нет! Ничего не говори! Я все понял.

Я молча пожал плечами. Мысли бушевали в голове, закручиваясь в водоворот.

— Чего ты боишься, Джеймс? Любовь, подобная нашей, — не грех, и нет в ней ничего постыдного.

— Но, Эрик…

— Не обижай меня таким тоном… Ты ведь знаешь, что любишь меня. Скажи! — И он снова взял мои руки и поднес их к своим губам.

Я понимал, что должен сказать правду, объяснить, как все обстоит на самом деле.

— Эрик, — начал я, не дав ему поцеловать свои руки, — я…

— Что, Джеймс?

Я долго подыскивал слова, способные как-то сгладить факт моего предательства, и после неловкой паузы сказал:

— Ты — мой друг, один из самых близких мне людей, из тех, кого я люблю больше всех на свете… — Я поперхнулся словами, заметив в его глазах проблеск надежды. — Но свою привязанность к тебе я спутал с чем-то другим.

— Нет!

— Да, Эрик, да. Прости меня. Я люблю тебя, но не так. А так, как ты хочешь, не смогу полюбить никогда.

— А вчера ночью? — Он взглянул на меня беспомощно и жалко.

— Не думай о прошлой ночи, это было безумие. Я сам не понимал, что делаю.

— Я тебе не верю.

— Это правда, клянусь.

— Но ты меня поцеловал.

— Это была ошибка, — пробормотал я, не в силах справиться с отвращением к самому себе.

— Ошибка?

— Да. Я… не такой.

На нас обрушилось страшное ледяное молчание. Но Эрик вскоре нарушил его ненужным вопросом:

— Ты любишь ее?

Я молча кивнул.

Эрик беспомощно заглянул мне в глаза:

— А меня нет?

Я сел на скамейку, обнял его за плечи:

— Люблю как друга — так сильно, как только могу.

— Но ты не влюблен в меня.

— Нет.

И вот тут Эрик заплакал — слезы брызнули у него из глаз, потом зарыдал, и, когда его голова упала мне на плечо, а моя шея и воротник халата намокли от его слез, я не отодвинулся, жалея его, положил руку на его вздрагивающую спину и только тут осознал, как сильно замерз.

— Пойдем, — сказал я с нежностью.

И тут увидел в темноте тонкий луч фонаря и услышал голос Эллы, звавший меня. Эрик тоже услышал и изо всех сил приник ко мне, пряча лицо у меня на плече и орошая горячими слезами мою грудь.

— Пошли, — повторил я.

Резкий свет фонаря, обнаруживший нас во мраке и задержавшийся на нас, ударил мне в глаза, и я зажмурился. Передо мной стояла Элла. Несмотря на то что яркий луч ослепил меня, я заметил страх в ее взгляде.

— Что ты тут делаешь? — спросила она резким, надтреснутым голосом.

— Не то, что ты думаешь. — Я попытался оттолкнуть от себя Эрика.

И вдруг понял, что уже в достаточной мере доказал свою преданность Элле. Теперь она могла во мне не сомневаться, я принес слишком большую жертву и тем самым заслужил ее доверие. Поэтому я не разомкнул рук, обнимая своего друга, — его мощная спина продолжала сотрясаться от рыданий. Тихо и твердо я попросил Эллу ненадолго нас оставить.

— Ты… ты хочешь, чтобы я ушла? — удивилась она, и голос ее дрогнул.

— Да, прошу тебя. Через минуту я вернусь в дом. Пожалуйста. Нам с Эриком нужно поговорить с глазу на глаз.

Элла замешкалась с ответом. В тишине слышнее стали тихие всхлипы Эрика.

— Прежде чем я уйду, скажи ему, что ты любишь меня.

Услышав слова Эллы, Эрик внезапно очнулся от своего горя, поднял голову и взглянул на нее.

— Скажи ему, — снова потребовала она, и лицо ее при этом сделалось упрямым и жестоким.

— Уходи. — Эрик, сидевший рядом со мной, перестал плакать. Он медленно встал — очертания его крупной фигуры в лунном свете производили жуткое впечатление. — Ты уже причинила зло! — выкрикнул он хрипло. — Уходи! Джеймс любит меня. И ты не в силах этого изменить!

Они уставились друг на друга, а я в ужасе глядел на них со стороны.

— Элла, Эрик, пожалуйста… — начал я.

— Скажи ему, Джеймс, — настаивала Элла.

— Прошу тебя, Элла! Я вернусь через минуту.

— Скажи ему сейчас, прежде чем я уйду, почему ты поцеловал его.

Недоумевающий Эрик перевел глаза на меня:

— О чем она говорит?

— Не обращай внимания, Эрик. Пожалуйста, Элла…

Лицо Эллы исказилось и застыло в злобной гримасе. Она настаивала:

— Скажи ему правду! Теперь нет смысла ее скрывать. Для всех нас это дело прошлое. — Она подошла ко мне — я к тому моменту успел подняться со скамейки — и демонстративно взяла под руку.

— Что это значит, Джеймс? Что она имеет в виду? — Эрик пытался говорить тише, но я видел, как пульсируют вены у него на висках.

— Ничего, — ответил я.

— Неправда! — с вызовом воскликнула Элла.

Я взглянул на нее, пытаясь без слов сказать, что ей нечего бояться. Она отвернулась.

— Я не уйду до тех пор, пока ты не откроешь Эрику правду, — заявила она твердо. — Скажи ему, что любишь меня и поцеловал его, только чтобы доказать мне свои чувства.

— Он любит меня! — злобно выпалил Эрик. — Ты изо всех сил старалась разлучить нас, но у тебя ничего не выйдет! — Он сделал шаг ко мне. — Уедем, Джеймс! Уедем отсюда! — Он посмотрел на Эллу, глаза его яростно сверкали.

— Эрик… — начал я, подыскивая подходящие слова. — Я… я люблю Эллу. — Я осекся.

— А как же вчерашняя ночь? — Наши с Эриком глаза встретились, и я заставил себя выдержать этот взгляд.

— Я… это было не по-настоящему.

— Объясни ему, Джейми!

— Это было испытание, — выдавил я скрепя сердце.

— Какое испытание? — В голосе Эрика зазвучали пугающие ноты.

— Я должен был доказать самому себе…

— Что?! — с мукой выкрикнул Эрик.

И тогда я понял, что доказал лишь собственную слабость, однако было уже слишком поздно.

— Что ради меня готов на все! — Глаза Эллы сияли. Она прижалась ко мне.

От этого прикосновения, от вида ее торжествующей улыбки во мне поднялось возмущение, я выдернул у нее свою руку, испытывая приступ тошноты.

— Я не сознавал, что делаю, — пробормотал я Эрику хрипло.

— О нет, ты все отлично сознавал.

И мы, все трое, знали, что он прав.

Не помню, как мне удалось от них сбежать. Помню только, что мчался через фруктовый сад, поскальзываясь на покрытой инеем траве. Перед глазами стояли лицо Эрика и улыбка Эллы, при свете луны казавшаяся злобной гримасой. Я несся, не разбирая дороги, мимо застывших на морозе деревьев и неровно подстриженных живых изгородей, мимо безмолвного фонтана, зловеще выступавшего во мраке, бежал к огням дома, сиявшим передо мной, и не останавливался до тех пор, пока не оказался в ярко освещенном холле; пот лил с меня ручьем, на коленях выступила кровь (я несколько раз падал), руки покраснели и окоченели. Халат весь перепачкался в грязи.

В ту ночь я не желал больше видеть ни возлюбленную, ни друга, поэтому, стянув белье с-кровати в спальне, которую не так давно делил с Эриком, я разложил простыни и одеяла на полу в маленькой заброшенной каморке за кладовой. Я действовал быстро, беспокоясь, что кто-то из них вскоре вернется; когда все было готово, тяжело дыша и чуть не плача, я заперся в этой тесной темной комнате, подобно ребенку, что прячется от наказания.

Но и здесь я не нашел покоя, ибо образы и звуки наполняли все пространство каморки: прикосновение шершавых губ Эрика к моим, раздражающе сладкий аромат духов Эллы, безумный смех, лучистые глаза, силуэт Эрика у каменоломни, напуганного, словно раненый зверь.

Я уловил, как где-то далеко открылась и захлопнулась входная дверь, подумал, что ни один из них не обнаружит меня до самого утра, и испытал облегчение от этой мысли.