Я видел, что все это раздражает Сару почти так же сильно, как меня — очаровательная болтовня ее двоюродной сестры. И хотя она молчала, я чувствовал, что она испытывает явную враждебность к иностранцам, особенно тем, которые стремятся узурпировать чужое пространство. Эта черта характера свойственна некоторым англичанам. Сара сидела рядом со мной, едва прикасаясь к стоявшим перед нею кушаньям, великолепная, величественная. Я заметил, что с нею никто не заговаривает, но все ощущают ее присутствие, и снова подумал: в общении с этой женщиной надо проявлять почтительность и никакого панибратства, она стоит особняком — в силу обстоятельств и по собственному выбору.

Даже Камилла, чью железную самоуверенность никто и ничто не могло поколебать, казалось, не испытывала склонности втягивать Сару в беседу, чувствуя, что завоевать ее расположение не так-то просто. А я, глядя на Сарины плотно сжатые губы и поражаясь, как мог я тогда увидеть в ней точное сходство с Эллой, жалел ее, хотя никогда бы не посмел в этом признаться.

Лишь один раз девушка с виллой в Биаррице попыталась было заговорить с Сарой, но она выбрала неудачную тему для беседы.

— Знаете, — проговорила она сквозь розы, — я понятия не имела, что у Эллы есть сестра. Вы с ней очень близки?

Последовала краткая пауза, вернее, намек на паузу, но в ней содержалось столько льда, что вся болтовня вокруг смолкла, а потом Сара улыбнулась и сказала, что они с Эллой — всего лишь кузины.

— Но вас можно счесть близнецами, — произнесла девушка, по-прежнему улыбаясь, и эта фраза стала ее роковой ошибкой.

— Нет, нельзя, — резко возразила Сара, громко, чтобы Элла могла услышать, и по тому, с каким наигранным весельем та продолжала говорить, я заподозрил, что она уловила эту полную презрения реплику и сознательно оставила ее без внимания.

— Нет, можно. — Девушка продолжала отстаивать свою злополучную идею. — Вы похожи друг на друга как две капли воды.

— Но мы по-разному ведем себя, — последовал убийственно-вежливый ответ.

Сара откинулась на спинку стула, бледная и спокойная, и улыбнулась своей кузине. Камилле пришлось перекрывать повисшее вслед за этим молчание: она переключила наше внимание на красоты Цветочной выставки в Челси.

После ленча мы вернулись в гостиную, в океан неудобных диванов из резного дерева, с мрачной обивкой. Почти сразу же гости начали расходиться, и Сара стала прощаться одной из первых. Вместо того чтобы поцеловать Памелу, она лишь пожала ей руку. Александра она поцеловала, Эллу тоже, хотя легкое касание щек, заменявшее поцелуй, не предполагало большой любви. Стэнхоуп поднялся и потянулся было поцеловать Сару, но она быстро подала ему тонкую белую руку.

Когда она ушла, Камилла устроилась рядом со мной на диване и сказала так тихо, чтоб ее услышали лишь один или два человека, согласные с ее мнением:

— Ну я же говорила, что она странная. Видишь, я была права. — Некоторое время она с серьезным видом размышляла. — Кажется, она очень высокомерна, — заявила она наконец тоном, пресекающим дальнейшее обсуждение. — И, честно говоря, не вижу, какие у нее к тому причины. А ты?

Однако вопрос ее был риторическим; Камилла не ждала от меня ответа, его и не последовало, и тогда она переключилась с этой темы на что-то другое. Я слушал ее рассеянно: внимание мое по-прежнему занимал вопрос, как умыкнуть Эллу хотя бы на минутку. Мне казалось, что минутки вполне хватит. Гостей постепенно становилось все меньше и меньше. Я чувствовал, что и мои шансы уменьшаются. Элла не проявляла склонности завязать со мной беседу, а мне не хотелось идти через всю комнату и сидеть там, рядом с ней и Чарльзом Стэнхоупом. Я жаждал поговорить с ней наедине — или не говорить вовсе.

И снова меня спасла Камилла, предложив посмотреть подарки.

— Элла, дорогая, — позвала она с дивана, — ты разве не умираешь от желания поглядеть, что тебе сегодня преподнесли?

— Ну конечно умирает, — улыбнулась Памела.

Я почувствовал, что это мой шанс, и, когда Элла начала было протестовать, присоединился к общему хору, весьма своевременно поддакнув:

— И мы тоже.

— Так почему бы нам не открыть их прямо сейчас, душа моя? — подал голос Стэнхоуп.

На лице Эллы читались сомнения.

— Полагаю, можно открыть, — согласилась она.

— Тогда давай, — решительно высказалась Памела, встала и предложила нескольким гостям, еще не успевшим разъехаться: — Вы не откажетесь подняться наверх? Подарки находятся в Голубой комнате.

И со смехом, взяв будущего зятя под руку, она направилась к лестнице. Александр в сопровождении Камиллы последовал за нею, в кильватере тащилась хозяйка виллы в Биаррице. Какой-то толстяк-родственник, единственный из гостей продолжавший сидеть в гостиной, уснул в кресле.

Мы с Эллой остались наедине.

— Итак, — произнес я торопливо, тоном, в котором прорвалось все раздражение, накопившееся за ленчем, — вот он какой.

— Кто?

— Ваш остров.

Элла не ответила. Родственник в кресле тихонько захрапел.

— Вы это имели в виду, когда говорили, что события оказались сильнее вас?

Несколько недель кряду я провел, подавляя в себе тоску и волнение; вся накопленная эмоциональная энергия бурлила сейчас во мне, толкая на бесшабашно храбрые поступки.

Элла резким кивком указала на лестницу.

— Я не понимаю, о чем вы, — промолвила она, ставя ногу на первую ступеньку.

— Разумеется, вы не понимаете. Я забыл: в нашей стае рыб никогда нельзя признаваться в том, что сказал что-нибудь всерьез. — В голосе моем звучал сарказм, и я видел, что ей от него не по себе. — Особенно если признание сделано не тому, кого мы знаем с детства.

— Не говорите мне про стаи рыб.

— Почему?

— Потому что это тривиальная метафора.

— Хорошо, тогда я спрошу вас прямо. Что, черт возьми, вы делаете?

— Выхожу замуж за человека, которого люблю, Джеймс.

Голос Эллы звучал фальшиво, и мы оба это заметили.

— В любом случае, — прошептала она с нарастающим гневом, — я не понимаю, какое вам-то дело до того, счастлива я или нет?

— Это мое дело, потому что вы доверили мне его.

— Сожалею, что была с вами откровенной.

— Неправда.

— Что, простите?

— Я сказал: неправда. Когда мы впервые встретились там, в парке, вы искали решение. Мне кажется, вы хотели, чтобы я помог вам его принять.

Я поступил очень мудро, не высказав своих вольных предположений касательно причин поступка Эллы: без них мои слова оказались верными по сути и она не стала возражать.

— А потом, когда объявили о вашей помолвке, — продолжал я уже мягче, — и события действительно вышли у вас из-под контроля, вы сочли, что выхода нет, и сдались. Используя вашу собственную формулировку, вы решили, что проще плыть по течению, чем против него.

— Тсс, — шикнула она, — вас услышат.

Я продолжал, понизив голос:

— Однако даже сейчас вы презираете себя за слабость, да?

— Как вы смеете!

— Так скажите, что не презираете. Скажите, что вам нравится это дурацкое платье, в котором вы выглядите как девочка, не способная выбрать наряд и одеться самостоятельно. Скажите мне это, — заключил я с торжеством, — и я пойду в Голубую комнату и буду вежливо пялиться на подарки по случаю вашей помолвки и не стану вам больше докучать.

Она молча взглянула на меня, и я, испытывая при этом смесь ужаса и облегчения, увидел в ее глазах слезы.

— Скажите мне, — не унимался я, — и я уйду. — Я чувствовал свою правоту, и она придавала мне уверенности. — Скажите, будто вы не можете себе представить, что когда-нибудь полюбите кого-нибудь больше, чем любите Чарльза Стэнхоупа, и я уйду. Даже не попрощаюсь, если хотите. Просто уйду — и все.

— Ничего такого я вам не скажу, — ответила Элла, пытаясь держаться с достоинством. — Но вам все равно лучше уйти.

— Не раньше, чем вы объясните мне почему, — возразил я, снова переходя в наступление. — Пожалуйста, удовлетворите мое любопытство. Скажите, почему вы выходите за него замуж?