— Представляете, чем пахнет? — сделал страшное лицо Малевич.

Он и взялся прежде всего за узел запуска мотора. Четыре ступеньки ускорения. Стало быть, четыре реле времени: икс-один, икс-два… и так далее. Они включают по заданной программе четыре контактора: игрек-один, игрек-два… и так далее. И алгебра пошла.

Если бы только сидящие рядом в общем зале догадывались о том, какая смелая, отчаянная борьба происходила в те дни за столом их невзрачного и легко робеющего сослу живца! Борьба со старым, борьба с собственными закоренелыми привычками.

На семнадцать различных тактов пришлось разложить Малевичу по нотам таблицы включений нужное действие реле для соблюдения правильного запуска. Целая партитура! А когда он, замирая от ожидания, что же у него получится, перевел таблицу на формулы отдельных цепей, двенадцать алгебраических выражений выстроились перед ним на бумаге. Скобки, плюсы, точки умножения, черточки отрицаний… Неужели чему-то соответствует?

И дрогнула его душа добросовестного инженера. И уступил он искушению «дьявола наглядности». Потихонечку, стыдясь самого себя, словно подсматривая в замочную скважину, попробовал он тут же по первоначальным алгебраическим выражениям набросать графически, в привычных наглядных линиях схемки отдельных цепей. Что же получилось? Не очень его порадовали эти картинки. Как и следовало по теории ожидать, из первоначальных формул могли сложиться пока только грубые, беспорядочные сети соединений.

Малевич устыдился собственной слабости, обозвал себя «отступником» и, отбросив всякие картинки, ринулся в бездну математической абстракции. Начался важнейший этап — этап алгебраических преобразований. Человек должен целиком довериться условным значкам и правилам обращения с ними.

— Понимаете? — страстным шепотом произнес Малевич, заражая Мартьянова жаром своего волнения.

И вот окончательная формула, выведенная после всех возможных манипуляций. Длинная строчка тех же значков, но приведенных в состояние максимальной гармонии — по экономии и простоте.

— Вот! — торжественно выдохнул Малевич, протягивая Мартьянову листок с этой формулой.

Нарисовать теперь по окончательной формуле действительную схему не составляло особого труда. Малевич развернул перед Мартьяновым чертеж, выполненный его нервной, но точной рукой. Релейная структура узла запуска. Новая структура, которая, появившись на белый свет, неизбежно ставила вопрос: а что же лучше? То, старое, что выросло просто из накопленного опыта и догадок, или это схемное дитя, рожденное новой, не проверенной еще наукой?

Малевич сравнивал обе схемы — старую и новую, ползая, как полагается, кончиком карандаша по контактам и соединениям, анализируя действие отдельных цепей, отдельных элементов. И что же он обнаружил? Новая схема, его научная схема, оказывается, опрокидывает старую, утвержденную, типовую, официально признанную. Новая схема гораздо надежнее.

— В первом приближении, — поспешил добавить Малевич. Сдвинув рядышком обе схемы, он уже показывал Мартьянову деликатно мизинчиком:

— Прошу обратить внимание сюда и сюда.

По новой схеме тот же запуск мотора можно осуществить с меньшим количеством контактов. Малевич быстро постукал ногтем по чертежу. Видите, на три контакта меньше, только в одном узле. Кто знает, сколько бьются проектировщики, чтобы выгадать иногда хоть один контакт, тот поймет, какой это выигрыш.

— Это не всё… — произнес он заговорщически и опять зачем-то оглянулся. — Защитные свойства! — предупреждающе поднял он палец.

Вновь должен был Мартьянов следить за его беспокойным мизинчиком, быстро скачущим по чертежу.

— Смотрите в старой схеме. Предположим, обрыв в цепи, нарушение контакта на одной из ступенек ускорения. А запуск не прекращается. Мотор взвивается как ужаленный. Или здесь… Предположим, опять нарушение контакта. Мотор гонит сразу без всяких ступенек.

Малевич смотрит испытующе на Мартьянова. Мартьянов смотрит на Малевича.

— Свечка? — Свечка.

— Коллектор?

— Коллектор.

Им обоим совершенно ясно, «чем это пахнет».

Сквозь грохот работы огромного цеха раздается вдруг резкий щелчок. Взвывает. Бьет сильное пламя. И все это там, за цеховой отгородкой, в «дежурке», где стоят моторы, вращающие валки прокатного стана, где распределительные щиты и шкафчики реле и где дежурный следит по приборам за исправностью электрохозяйства. Пламя бьет ослепительной радугой, то чисто белой, то густо-фиолетовой. (Глаза, глаза!) Пахнет гарью, паленой резиной. «Коллектор горит!» — кричит в телефон дежурный и кидается к щитам выключать. Если моментально не выключить, мотор начинает «качать». Дергают валки в клети стана, дергают полосы раскаленного металла. А вся-то махина — сотни тонн, и каждый ее толчок все равно что удар землетрясения… Словом, ЧП на языке производственников.

Разумеется, как и во всякой порядочной схеме, особые цепи защиты также произведут выключение. Но ЧП уже произошло. Мотор-то успел взвиться свечкой.

— У меня по схеме это не угрожает, — сказал Малевич с таким видом, будто совершил какой-то ужасный проступок. — Прошу убедиться. Вот эта комбинация соединений. Икс, умноженный на икс-два, затем икс-три на икс-четыре. Это очень важно для структуры цепи. Получаются повторяющиеся связи. Вот они. Каждый из элементов может включиться только через предыдущий, и никак иначе. И если на предыдущей ступени разгона произойдет что-нибудь не так, то включения на следующую ступень не будет. Мотор не взмоет сразу свечкой. Гарантия! — с тихой гордостью добавил он. — В старой схеме гарантии нет, — еще тише сказал он.

Да, там до такого соединения не додумались, что вывел он с помощью алгебры. Эти самые повторяющиеся связи.

— Ну и отлично! — воскликнул Мартьянов. — Я могу включить в свою диссертацию, как вы здорово поправили старую схему. Прекрасный случай в пользу теории.

У него уже был такой раздел: примеры применения новой методики. Тамара Белковская — в некоторых системах коммунального хозяйства. Ростовцев — в экспериментальных устройствах автоматической связи. Еще путейский инженер примеривал алгебру логики к схемам автоблокировки. Теперь — Малевич… Не один только Мартьянов может сотворить что-то с помощью формул.

— Но как же так? — забеспокоился Малевич. — У нас еще никто не знает в отделе, что я позволил себе. Я еще не докладывал.

— А-а, по начальству! Так ваш полководец должен быть только доволен, — сказал Мартьянов, вспоминая начальника отдела, его голос. — Такое эффектное решение под его крылом!

— Доволен? — склонил голову набок Малевич, как бы вслушиваясь в значение необычного слова.

— Ну, кажется, все? — взглянул Мартьянов вопросительно на Наташу.

Она по-хозяйски оглядела большой обеденный стол. Все в порядке, все разложено как нужно. Все шесть экземпляров диссертации. Отпечатанные, подшитые, переплетенные. Все шесть с приложениями схем, чертежей, таблиц. Целый магазин.

И все это подбирали, подкладывали, нумеровали, вклеивали оттиски, вписывали каллиграфическим почерком формулы внимательные, аккуратные, тщательно ухоженные руки Наташи. Деликатная процедура, к которой не всегда даже подпускался сам автор. Цвет переплета также был ее заботой. Она выбрала фисташковый. На робкие протесты Мартьянова было авторитетно сказано:

— Ты не понимаешь, какое имеет значение для твоей теории, когда приятно взять в руки.

Теперь все — подтвердил ее хозяйский кивок. И они оба, встретившись взглядами, невольно молча опустились на стулья, как делают иногда перед дальней дорогой.

Есть что вспомнить перед этой горкой фисташковых кирпичей на столе. Пятьсот с лишним страниц в каждом из них. И за каждым разделом, за каждой страницей… О, сколько всего стоит! Его жизни, их совместной жизни, его «сражений»…

На переплете белый четырехугольник, обведенный, тушью. С ним тоже немало связано: какое же дать название? «Научные основы проектирования», «Анализ и синтез схем», «Структурная методика»… — по-всякому варьировал он.