— Если я не ошибаюсь, вы не раз высказывались на совещаниях у начальника. Мечтаете перевернуть технику?

Мартьянов молча ждал, к чему все это клонит.

— Так вот-с… — постукал главный инженер длинными, худощавыми пальцами по объемистой папке, лежавшей перед ним на столе. — Тут у нас кое-что накопилось. Попробуйте вникнуть, разобраться… Только, прошу, без восторгов! Не забудьте, вы инженер, а не читатель рекламы. Через месяц я жду вас с этой папкой и с вашими соображениями.

Главный инженер пододвинул к себе другие бумаги, давая понять, что разговор закончен.

Что же оказалось в этой папке? Фотографии, схемы, рекомендательные описания. И все это раскрывало в самой привлекательной, зазывной форме как раз то, к чему никак не мог остаться равнодушным Мартьянов. Новая область, отражающая собой новый наступающий век в технике. Управление на расстоянии. Телемеханика! Одно название, от которого готово затрепетать инженерское сердце.

Кнопки и ключи, посылающие электрические команды. Аппараты, способные принимать эти команды и совершать нужные действия. Аппараты, способные докладывать издалека, как идет там работа. И эти пульты, щиты управления, сверкающие стеклом и металлом, разноцветной сетью опознавательных знаков. Строгая, целесообразная красота!

У Мартьянова дух захватывало от перелистывания проспектов и каталогов, лежавших в папке. Плотная глянцевитая бумага, типографская краска с тем особым запахом, который словно и создан для того, чтобы еще более подстегивать любопытство.

Каталоги и проспекты пахли Европой, Америкой. Капитализм, нагулявший себе снова розовые щеки после потрясений первой мировой, войны, налившись от производственного полнокровия, выставлял сейчас перед молодым советским инженером технические новинки, как бы предлагая их со своего барского плеча. Гляди, керосиновая, взбаламученная большевиками Россия! Гляди на мою силу, заключенную в блестящую упаковку из стекла и металла, как, например, это новейшее оборудование по управлению энергоустановками!

В папке были собраны предложения от разных иностранных фирм, прослышавших, что в Советской России создается крупная энергетическая сеть. Немецкие, английские фирмы и особенно отличающиеся яркостью своих проспектов компании американские. Предлагаем полное современное оснащение, производим монтаж, высылаем консультантов… Кто из электриков не знает этих марок и названий! «А.Е.Г.», «Дженераль электрик», «Вестингауз»… Не сам ли мир капитала стоит за ними, самонадеянный, разжившийся, сильный своей техникой и своей деловитостью?

Трудно было не поддаться этому красочному представлению. И Мартьянову приходилось не раз вспоминать слова «главного»: «Не забудьте, вы инженер, а не читатель рекламы». Ему нужно было обойти все это, так сказать, с черного хода. Заглянуть за пульты и щиты, за блестящую отделку и покопаться, как все это там устроено. Схемы, схемы! Вот что должно было интересовать его прежде всего. Узнать условия работы разных устройств и как эти условия реализуются в схемах.

Все объяснения в каталогах и проспектах прятались за чужой язык. Вузовские уроки английского… Он так тщательно избегал их, что же от них осталось! Текст почти как непроницаемая стена. И, проклиная свою студенческую беспечность, Мартьянов пытался сейчас рывком нагнать упущенное.

Бездонный его портфель принял в свои глубины еще один увесистый предмет: «Словарь. Англо-русский». В разлинованной тетради выстраивал он ряды самых необходимых терминов и выражений и бормотал над ней, где только можно: в трамвае, во время дежурств на пункте, украдкой за служебным столом в зале технического отдела. Лишь бы не заметил «главный», как он тут отчаянно бьется, спотыкаясь на каждом слове. Засмеет? Нет, хуже: вскинет иронически левую бровь и обдаст убийственной вежливостью.

Свою битву с иностранным противником Мартьянов предпочитал вести у себя дома, после работы. Там, в углу комнаты, отгороженном большим гардеробом от родительской половины, мог он без опаски, не таясь, разложить проспекты, словарь, тетрадочку и слово за словом, фраза за фразой пробиваться к техническому смыслу рекламных сочинений.

Дистанционное управление. Малоканальная связь. Телесигнализация. Искатели, переключатели… Григорий Мартьянов проходил сейчас школу телемеханики наитруднейшим образом — сквозь темень чужого языка, сразу на практическом экзамене, с опаской, как бы тебя не поддели на рекламную удочку.

Он, убежденный сильноточник, окунулся в сферу слабых токов и только сейчас начинал по-настоящему понимать, какая гибкая сила заключена в этом слабом. Именно малые токи, едва превышающие тот, что течет в карманном фонарике, управляли издалека машинами, огромными мощностями, отдавая им четкие, отрывистые приказы. Таа, та-та. Таа, та-та — включается генератор номер такой-то. Та-та, таа — генератор выключается… Особый язык сигналов, язык телемеханики.

В этом разговоре на дальние расстояния неизменно участвуют маленькие реле — те самые скромные катушечки с якорем, которые Мартьянов не удосуживался раньше замечать. Пробегает по катушечке ток, слабый, еле заметный ток, — и якорь притягивается, замыкая контактные пружинки. Ну вроде как сомкнуть два пальца, большой с указательным. Но вот ток прекращается — и якорь отпадает от катушки, разрывая контакт. Пальцы разомкнуты. Есть ток, нет тока — неизменно отмечают реле. И это простое свойство делает их самыми чуткими, самыми верными органами управления. Каждый раз, как в них посылается ток, они своими контактными лапками либо включают какую-нибудь электрическую цепь, либо отключают ее, заставляя действовать разные аппараты, приборы, машины. Достаточно одного приказа, слабенького сигнала какому-нибудь реле или цепочке реле, чтобы открыть ход потоку мощной энергии, бегущей по сетям высокого напряжения. И достаточно другого слабого сигнала, чтобы преградить путь большой энергии, остановить, пустить в другом направлении. Действительно, карлики, управляющие великанами.

Обычно выключателем управляет человеческая рука. А в телемеханике все осуществляют реле, как самые послушные руки. Надо дать только сигнал: несколько толчков тока, импульсов, с любого расстояния. И не надо обязательно видеть и кричать, надрываясь: «Эй, ты там, поверни!» Реле само все повернет, повинуясь сигналу издалека, тихо, без шума.

Мартьянов все больше узнавал роль и назначение реле в электрической жизни. Как они воспринимают приказы, отсчитывают сигналы, как открывают и запирают электрические пути, как блокируют линии, как подмечают все перемены в аппаратах и приборах, как сообщают: свободно — занято, вправо — влево, вверх — вниз, быстрее — тише… И как всякий раз лишь таким простым выбором одного из двух положений руководят действиями огромных энергетических установок.

Включено или выключено — вот, казалось бы, и вся философия. Но обставлена она была не так-то просто. Он видел в каталогах и проспектах релейные стойки, релейные коробки, релейные шкафы, видел сложную, запутанную паутину релейных схем, хотя все это действовало лишь по принципу «одно из двух»: включено — выключено. Да и по смыслу само слово «реле», которое нашел он в словарике, означает: смена, передача другому, выключающий автомат.

Принцип — это одно. А его практическое использование — дело иное. Два или три элементика, работающие по этому простому принципу, но поставленные рядом, в связь один с другим, уже вызывают немало осложнений. Простое плюс простое дает совсем уж не столь простое. Реле, оказывается, очень требовательны, с ними надо уметь обращаться, знать их свойства: как приспосабливать к разной работе, как составлять их в пары, группы, цепочки, пирамиды. Мартьянов видел по схемам, сколько ухищрений применяют там иностранные инженеры, чтобы заиграла их телемеханика. Схемы, релейные схемы! А Мартьянов не умел еще в них толком разбираться.

Вооруженный лишь словарем да собственным упрямством, воевал он у себя за гардеробом на первых подступах к релейным заповедникам. Бормотание его то вздымалось с новой силой, то замирало в изнеможении до зловещей тишины. Он сидел с затуманенным взором, уставившись на мушиный рой реле.