Вот тут Мартьянов и остановился. Четыре линии! Тоненькие черточки на бумаге. Но так только на бумаге. А на самом деле… Каждая линия — это тяжелые металлические провода на десятки и сотни километров, это огромные работы по прокладке, столбы, траншеи, защитные устройства… И каждая такая линия — это лишние перебои, утечки, обрывы… Нет, это вовсе не такое уж достижение техники — четыре линии. Подумаешь, общая истина! Она слишком дорого стоит, эта истина. И неужели она так неприкосновенна?

А если бы… Бесцеремонная, абсурдная мысль: а если бы сократить количество линий? Не четыре, а две. Всего лишь две.

Удивительно даже, как много могут означать иногда каких-нибудь два провода. Неплохой был бы скачок вперед, через барьеры телемеханики. Воображение уносило его на радужных волнах.

Мартьянов пробовал искать в иностранных каталогах и проспектах: нет ли похожих решений с проводами меньше четырех? Но везде была узаконенная истина: четыре провода, и не меньше. Тот чужой мир, стоявший за каталогами и проспектами, как бы отвечал ему с безжалостной прямотой: не нравится — не бери, а хочешь, попробуй сделать лучше… если сможешь!

Оставалось лишь одно: у себя за монтажным столом ответить на этот вызов, ответить на собственные сомнения, разложив задачу по косточкам электрической анатомии.

И едва он попытался убрать хотя бы один провод — потянул за одну лишь ниточку, — как все рассыпалось. Как кирпичики. Вся схема потребовала перестройки, перетасовки, новых, совсем новых узелков. Все те же одинаковые элементы: искатели, реле, ключи. Но их можно бесконечно по-разному соединять, использовать и так и этак, — и каждый раз получать другое действие, открывать другие возможности. Все дело в том, как ими играть, этими элементами, особенно реле, которые могут образовать своими пружинистыми лапками какие угодно сочетания замыкающих и размыкающих контактов. От этих контактов зависит: как, куда, в какой момент пойдут сигналы диспетчерской связи.

Как отчаянный картежник, погружался Мартьянов в эту долгую, часами напролет, утомительную игру. Выкладывал всё новые и новые карты. Наброски на бумаге. Перестановка деталей на столе. Он старался выжать из них именно то, что ему хотелось, его главный выигрыш. Две линии вместо четырех, простота вместо сложности.

Он шел ощупью, от опыта к опыту, к тому, что ему смутно мерещилось, терзая Вадима Карпенко и двоих монтажников вариантами, пробами, переделками.

— Друзья, как не садитесь… — нараспев декламировал себе под нос Вадим Карпенко, когда Мартьянов, уж в который раз, затевал перестановку в макете: эти реле сюда и сюда, а эти после тех…

Григорий Иванович всем видом показывал, что классические намеки на него не действуют. Опыт должен следовать за опытом, проба за пробой, пока не будет все до конца выяснено. Но конца никогда не будет! Возможно… Какая-то жестокая насмешливость овладевала им в такие часы. Он не хотел видеть, что кто-то может устать, что кому-то может надоесть до одури. Анатомия на столе была единственным способом доказательства. Доказать правоту того, что он задумал.

Отойти от монтажного стола Мартьянов решался лишь в те минуты, когда необходимо было что-то заново обдумать, порисовать на чертежиках. «Покурим!» — объявлял он тогда. Сам он не курил, и потому это было как бы милостивым разрешением для других.

Иногда такое «покурим» могло длиться и часами и днями, пока не приходил в голову какой-нибудь новый ход, новое сочетание элементов. Надежда что-то еще выжать.

А между тем напоминали о себе и другие дела. Вон там, записи в блокнот-календаре.

У него на письменном столе всегда наготове набор хорошо отточенных карандашей, букетом торчащих в специальном стаканчике. И резинки — карандашная и чернильная. И коробочка с кнопками, и другая — для скрепок. И непременно кисточка для клея, опущенная в воду, чтобы не пересыхала. Рабочее место, обставленное по всем правилам НОТ — научной организации труда.

НОТ владела умами многих. В журналах и брошюрах писали о том, как работали великие люди. Как портили они книги, подчеркивая текст и ставя на полях пометки. Как распределяли рабочее время. И разве мог Мартьянов не стать одним из горячих последователей НОТ? Он верил в силу графиков, расписаний, картотек, канцелярских принадлежностей и, начитавшись полезных советов, завел у себя на столе большой блокнот-календарь «На каждый день» — верное средство, как утверждают, успеть многое за короткий день. Достаточно заглянуть туда, в этот календарь, чтобы убедиться, какой он деловой, занятой человек, инженер Григорий Иванович Мартьянов!

Что у нас сегодня? Среда, восемнадцатое мая тридцать третьего года. Итак, посмотрим…

9.30. Мастерская. Это значит: утром, когда он прибежит сюда, в полуподвал, и, прежде чем прильнет к монтажному столу, надо будет подняться в мастерские Центрэнерго и там лаской пополам с угрозами вытребовать наконец недостающие приспособления для экспериментов. А после, обретя душевное равновесие, можно уже приняться за работу.

11.00. Библиотека. Заказать книги по разделу второму «Теории электротехники». Ему же предстоит готовиться к лекциям, — когда деловой день, размеченный в блокноте, будет закончен и Мартьянов вспомнит, что он еще и педагог. В библиотеке заведует суровая дама с настроениями, от которых часто зависит, есть ли нужная книга или ее «нет на месте». И Мартьянову об этом не следует забывать, что бы ни происходило в тот час за монтажным столом.

13.15. Глав. инж. У главного инженера назначено совещание, на котором будут обсуждать работу отделов и, конечно, будут говорить, что мартьяновская производственно-экспериментальная группа слабо отвечает оперативным нуждам и предпочитает отдаваться техническим мечтаниям. Конечно, он и не заикнется о своем сомнительном замысле новой упрощенной системы, и единственно, что ему предоставлено, это пойти после совещания, после всех обсуждений и препирательств потихоньку к себе в полуподвал и прилепиться вновь на собственный страх и риск к монтажному столу. Правда, еще придется немного оторваться…

14.00. «Электричество». Надо позвонить редактору насчет своей статьи. Да, в журнал «Электричество», который он еще недавно открывал как один из тех массовых, безымянных читателей, а теперь как один из его постоянных авторов. Конечно, он пишет об устройствах телемеханики. Странно все-таки, в одном номере появляется: «Инж. Мартьянов, Москва», в другом номере — «Инж. Баскин, Харьков». Пишут они на темы одинаковые, каждый высказывает свое, но до сих пор они так и не повстречались. Хотя все больше и больше накапливается, что можно было бы друг другу сказать. Надо сказать. Но подождем…

15.30. Секция. По всем наркоматам идет подготовка — пятилетний план технического развития. Образована и секция телемеханики. Всё те же вопросы сигнализации на расстоянии, управления на расстоянии, но возведенные уже в степень общегосударственной важности. И Мартьянову пишут на официальных бумагах: «Председателю секции…» Недурно! Говорят, он мало прислушивается и первое, что любит ответить: «Нет, это не так!» — и сам сияет от удовольствия. Из Харькова пришли предложения, наметки плана, подписанные «Инж. С. Баскин». Мартьянов схватился за них, потом стал покачивать головой, наставил жирно вопросов и под конец отложил, бросив свое: «Нет, это не так!» Опять с удовольствием? Как сказать. Все-таки Баскин был тот, кого он надеялся когда-то видеть своим учителем. Подумай, Мартьянов!

Заседания секции обычно затягивались. Уходя туда, Мартьянов знал: больше в тот день ему за монтажный стол не вернуться. И он говорил Вадиму Карпенко: «Ну что ж, до завтра».

Тем более, что другая запись в блокнот-календаре напоминала:

Комиссия 18.00. Запись эта часто повторяется за последнее время.

Академия наук только еще готовилась к переезду со своих тихих, насиженных петербургских мест в Москву, в шумный водоворот новых дел. А ее наспех созданные в разных точках комиссии уже пытались протянуть ниточки связи с быстротекущей жизнью. Так, в малом переулочке, затиснутом в толчею московских улиц, в сером гранитном доме какого-то прежнего купеческого общества, в комнате с высоченным потолком и солидной дубовой панелью разместилось несколько столов, которые и послужили основанием для появления еще одной вывески среди тысяч и тысяч других новых вывесок, возникавших тогда повсюду. «Комиссия Академии наук по автоматике и телемеханике». Печать времени. Туда и спешит Мартьянов, когда указывает ему блокнот-календарь. В комнате с дубовой панелью собираются по вечерам еще несколько таких же добровольцев, как Мартьянов, верующие в то, что есть такая наука — автоматика и телемеханика или, по крайней мере, что она может быть. Читая друг другу доклады, устраивая обзоры литературы, рассматривая проекты, пытаются они там нащупать какие-то общие принципы, разглядеть сквозь пестроту отдельных практических решений возможные опоры новой науки. И часто в этой комнате слышится звонкий мартьяновский голос: «Нет, это не так!»