— Стреляйте!

Зотову не удалось доползти до орудия. Очередной разрыв оглушил его, засыпал землею… Когда сознание вернулось к нему, при свете вспышек он увидал: танки грохотали совсем близко от наблюдательного пункта, а Белозеров с окровавленным лицом торопливо заряжал орудия, поворачивал стволы и, перебегая от пушки к пушке, стрелял по танкам прямой наводкой.

Бой продолжался трое суток. На четвертые немецская атака окончательно захлебнулась. Воцарилась тишина. Артиллерийскую часть передвинули во второй эшелон: надо было подремонтировать технику, дать людям отдохнуть, пополнить потери.

Подводя итоги трехдневных боев, начальник штаба обнаружил среди документов донесение бойца Белозерова: огнем трех орудий и гранатами он уничтожил пять немецких танков и спас наблюдательный пункт от разгрома.

На батарею послали фотографа. Он заснял разбитые фашистские танки и старого храбреца-победителя. На выставке в просторном клубе второго эшелона появился новый щит с надписью: «Первые три дня 26-го года нашей части». В центре этого щита поместили фотографии, запечатлевшие подвиг Белозерова…

Отложенное юбилейное торжество состоялось на третий день после окончания боя. Снова собрались ветераны и молодежь, генералы и Герои Советского Союза, офицеры и бойцы.

На трибуну, украшенную портретами знатных людей части, поднялся полковник Зотов. Поздравив собравшихся с праздником, он подошел к карте-схеме и стал рассказывать о трудном, но славном боевом пути, пройденном частью за двадцать пять лет…

Раскрыв толстую, знакомую многим тетрадь, полковник прочитал запись о легендарном подвиге двух солдат в дни обороны Царицына:

— «Белые теснили наш полк к Волге. Выстоять в борьбе с превосходящими силами врага было почти невозможно. Но товарищ командующий приказал продержаться до подхода подкреплений. Командир части решил послать в тыл белых двух разведчиков. Для этого он выбрал самых смелых красноармейцев… Прошел день, прошла ночь, но они не возвращались. Командир встревожился. Но тут ему сообщили, что у белых началась паника, они сломя голову побежали от реки в степь. В чем дело, никто не знал… Вскоре, однако, командиру донесли, что его разведчики ночью напали на белогвардейский штаб, уничтожили всех, кто там находился, перерезали телефонные провода, захватили винтовки и пулеметы. Вооружив окрестных крестьян, разведчики открыли ураганный огонь по вражескому тылу. Часть немедленно перешла в контратаку, частым и метким огнем опустошая ряды бегущих. В руки артиллеристов попали богатые трофеи — склады продовольствия и боеприпасов. Один из героев-разведчиков погиб смертью храбрых. Оставшийся в живых был вызван к командующему и получил из его рук орден Красного Знамени…»

Все внимательно слушали полковника. Ветераны Царицына затаили дыхание. Никто не шелохнулся. И только один Белозеров почему-то несколько раз подымался и опять садился. Наконец он не выдержал, поднял руку:

— Товарищ полковник, разрешите… Это был я и Тимофеев.

Гости повскакали с мест. Под сводами клуба загремели восторженные аплодисменты.

Сотни людей повернулись лицом к Белозерову. Он стушевался, смущенно забормотал:

— А я думал, об этом давно забыли… Я не знал, что это та же самая часть.

Взволнованный, он подошел к трибуне, на ходу теребя правый ус и поправляя сползающую марлевую повязку на морщинистой загорелой щеке.

В этом рассказе использован факт, имевший место в артчасти, являющейся одним из первенцев советской артиллерии.

^{Перевод автора и И. Чернева}

Хема Баршай встал спозаранку и начал одеваться, чтобы в достойном виде явиться на свадьбу своего друга Шмулика Фраера. Не раз в эти дни он забегал к портному, торопя его закончить новый темно-синий костюм, который заказал нарочно ко дню этой свадьбы. Поплевывая на ладони, он сейчас то и дело подходил к зеркалу, охорашиваясь и приглаживая и без того прилизанные волосы.

По правде сказать, ему было досадно, что Шмулик женится первым.

«Ну, мы еще посмотрим, кого он выбрал. Может, дурнушка какая-нибудь», — утешал себя Хема.

Хотя они вместе кончали курсы трактористов и в одно время начали работать в колхозе, Хема все же считал себя более опытным, более искушенным в житейских делах и частенько поучал своего друга. Да и на девушек Хема начал заглядываться раньше Шмулика и был предприимчивей своего робкого приятеля. Если ему понравится какая-нибудь девчонка, он уж постарается ее залучить на прогулку или в кино — словом, завязать с ней близкое знакомство.

— Держу пари, я любую девушку подцепить могу — только к каждой особый подход нужен. А уж я на это мастер.

— Ну, раз ты такой мастер, чего же, спрашивается, ждешь? — подшучивал над ним Шмулик.

— Не веришь? Давай побьемся об заклад. Что, слабо — боишься пойти на пари? — горячился Хема.

Но робкий, казалось бы, Шмулик перехитрил своего прыткого друга: он стал где-то пропадать, все свободное время, которое раньше почти всегда проводил вместе с приятелем, он, принарядившись, проводил теперь в другом месте. И не успел тот оглянуться, как прошел слух, что Шмулик женится на девушке-бригадире из соседнего колхоза.

Собираясь на свадьбу, Хема подумал, что неплохо бы заехать за девушкой, с которой он познакомился на районном слете бригадиров.

— Вот это девка… Настоящая красотка — во всей области второй такой не сыщешь! — прищелкивал он языком, говоря о приглянувшейся ему девушке.

К свадьбе Шмулика в колхозе готовились все бригады: покупали подарки, сочиняли заздравные речи, горячие пожелания, игривые частушки, шили себе новые наряды — словом, делали все возможное, чтобы не ударить в грязь лицом перед родными и знакомыми невесты.

Но больше всех волновались и готовились к свадьбе Хема Баршай и колхозный конюх Ехиел Зинк — здоровенный широкоплечий человек с короткими, сильными руками, густой рыжей бородой и удивительно маленькими для его крупного длинного лица серыми улыбчивыми глазами. С раннего утра Ехиел готовил новую и чинил старую упряжь, чистил и скреб до блеска колхозных лошадей, причесывал им гривы, подравнивал хвосты и то и дело бегал к жениху рассказать, как подвигается дело.

— Кони готовы, — пыжась от усердия и самодовольства, докладывал он. — Я в честь твоей свадьбы подсыпал-таки им лишнюю мерку овса — пусть тоже чувствуют, что у нас праздник. Я даже оси смазал наново, чтобы не скрипели, а об упряжи и говорить не приходится — сверкает!

И каждый раз, когда Ехиелу по дороге к дому жениха попадался навстречу Хема, конюх не упускал случая подтрунить над хвастуном и хватом, которого так ловко обогнал скромный Шмулик.

— Ты мастер только на чужие свадьбы ездить, а от тебя винца не так-то скоро дождешься, — насмешливо говорил он смущенному Хеме.

— Ничего, ничего, потерпи, реб Ехиел, скоро погуляешь и у меня на свадьбе, а уж вина я не пожалею, — бодрился Хема, — недавно я познакомился с одной девушкой — картинка, а не девка. Если успею, прихвачу ее на свадьбу Шмулика. Вот с кем я не задумываясь пошел бы в загс!

— Смотри, Хема, как бы тебе не опоздать — лучших девок расхватывают почем зря. Ты бы поменьше собирался. А за нами дело не стянет — мы и на твоей свадьбе погуляем не хуже, чем на Шмуликовой. Ну, так как? Сыграем свадьбу?

— Сыграем! — весело подмигнул Хема Ехиелу.

Серые глазки конюха подернулись влагой, по всему видно было, как он мысленно облизывается в предвкушении знатной выпивки, которая ожидает его на обеих свадьбах.

— Ты смотри у меня, чтобы на твоей свадьбе было не хуже, чем у Шмулика; видишь, что там делается, — указал Ехиел на дом жениха, — день и ночь жарят и парят: понюхай, как здорово пахнет…

— Будь спокоен — и у меня будет не хуже, а то и получше, чем у Шмулика, — на прощанье заверил Хема Ехиела.