— Здравствуй, здравствуй… Слышала, совсем приехал. Лукьяниха, наверное, рада. Хороший у тебя батько был. А ты похож на брата своего, на Алексея… Погиб он, как и мой Алеша. Гниют их кости неизвестно где.

Степановна говорила по-русски, то и дели вставляя в свою речь украинские слова.

Дубовка — украинское село. Но за речкой Булькой, протекавшей между рощей и выгоном, уже была Россия. В селе говорили и по-русски и по-украински. Испокон веков русские и украинцы помогали в беде друг другу, радовались общим радостям.

Степановна хотя и родилась в богомольной семье, но теперь перестала верить в бога. Овдовев, она начала работать в клубе, полюбила кино и частенько один и тот же фильм смотрела два-три раза. Трудилась добросовестно, заботилась о чистоте, часто мыла полы, ревностно следила за печами, берегла клубное имущество. Это был верный, незаменимый страж культурного центра Дубовки, хотя и с агрессивным характером.

В свое время и Павлу пришлось познакомиться с ее характером.

Как-то, спасаясь от мальчишек, с которыми играл «лапту, он влетел в клуб в грязных сапогах и побежал к сцене по вымытой части пола. Степановна, тогда еще совсем крепкая и проворная, быстро настигла его и в назидание отхлестала мокрой тряпкой.

И сейчас она тоже мыла пол. Павел поглядел на свои начищенные сапоги, но все же не решился ступить дальше и остался у входа в зрительный зал.

— Проходи, проходи… Может, вспомнил, как я тебя когда-то отхлестала тряпкой?

Павел покраснел: не забыла старая, — и остался на месте.

Степановна рассказала, что фильма сегодня не будет, «картину крутить некому» — механик уехал в область на совещание. А танцы, наверное, будут. Как соберется молодежь вечером, так и танцует.

Придет ли Зоя вечером на танцы? Чего бы проще — зайти к Гиршу домой: мол, вернулся в село кандидатом в члены партии, надо поговорить о будущей работе. Возможно, к Гиршу зайдет Зоя, их дома рядом.

Но именно поэтому Павел не решался пойти к парторгу. Ему казалось, что Гирш Исаакович поймет, почему он столь поспешно явился к нему. И потом, как его встретит Зоя?

Попрощавшись с уборщицей, Павел ушел домой, хотел почитать немного, но какая-то сила тянула его за порог. И он снова вышел на улицу.

Смеркалось. Рабочий день кончился, но на улице почему-то никого не было видно.

«Может, в правлении какое-нибудь совещание», — подумал Павел.

Но в правлении он никого не застал, только счетовод уныло щелкал костяшками счетов. Снова очутившись на улице, Павел прошел несколько шагов и вдруг увидел на другой стороне улицы девушку.

«Она, — подсказало ему лихорадочно забившееся сердце. — Неужели не заметила? Или притворилась?» — подумал Павел.

Он пустился ее догонять, но, видно, такой уж неудачный день выдался для Павла сегодня. Девушка была не одна: рядом с ней шел неизвестно откуда взявшийся парень. Они скрылись в ближайшем дворе.

А в родительском доме светил огонек. Павел представил себе, как вернувшаяся с работы мать хлопочет у печки, готовит для него что-нибудь повкуснее или стелет ему постель помягче. И, пройдясь еще раз-другой по знакомой с детских лет улице, Павел вернулся домой, вконец расстроенный неудачей.

Лукьяниха, издали заслышав шаги, — она давно уже прислушивалась, не идет ли сынок, — широко открыла двери. Весь вечер она ждала Павла, дом без сына казался ей пустым. Куда ни повернется, куда ни пойдет — всюду не хватает его, Павла. Увидев его наконец, мать так и просияла.

— Нагулялся, сынок? — спросила она, ласково улыбаясь.

Не успел Павел раздеться, а ужин уже стоял на столе.

— Садись, Павлуша, поешь, — сказала Лукьяниха. И пока Павел ел, она не сводила с него любящих глаз, как будто смакуя каждую ложку наваристых щей, которые он ел. Едва Павел съел полтарелки, мать уже кинулась подливать ему, но сын вдруг встал, подошел к окну и стал смотреть на улицу.

— Что ты так плохо поел? — тревожно спросила Лукьяниха.

— Больше не хочется, мама.

— Далеко ли ходил, сынок?

— Да нет, побродил немного по улице, да и домой.

— Уж не ждешь ли кого?

— Кого мне ждать? Смотрю, не пройдет ли кто-нибудь из знакомых.

Но Лукьяниха чутьем догадывалась, что сын неспроста подошел к окну, что он кого-то искал сегодня, и с добрым лукавством опытного человека не спросила прямо, а начала издалека:

— Да у нас теперь и погулять-то не с кем. Ну, кто из молодых тут остался? Гришка Воробьев, Настя Додонова… Раз-два — и обчелся…

Павел ждал, что вот-вот она назовет ту, которую он, может быть сам себе в этом не признаваясь, искал весь вечер. И напрасно ждал Павел, чтобы мать возобновила прерванный разговор. Весь остаток вечера она говорила совсем о другом.

Проснувшись на другой день и позавтракав, Павел отправился на колхозный двор. Там он увидел председателя колхоза Акима Федоровича Касатенко, который осматривал инвентарь: стройными рядами стояли под навесом плуги, сеялки и жатки. Во всем ощущалась внимательная, заботливая рука хозяина. Аким Федорович стоял склонясь над одной из сеялок, озабоченно осматривая сошники. Попыхивая папиросой, он вытащил из кармана платок и тщательно протер очки. Водрузив их снова на нос, председатель, глядя поверх них, стал отмечать что-то в раскрытом блокноте.

Павел невольно улыбнулся: протирал-протирал очки Аким Федорович, а поди ты — через них и не смотрит. Вот чудак человек!

В эту минуту председатель заметил Павла и сделал шаг в его сторону.

— С приездом, Павел Прохорович. Насовсем к нам?

Тон Касатенко был доброжелательный, и то, что он величал его по имени-отчеству, заставило парня крепко пожать руку Акиму Федоровичу и сказать:

— Пока что уезжать не собираюсь.

— Дел у нас много, и хороших. Чему научился в армии?

— Механик-водитель, знаю моторы.

Касатенко развел руками: мол, чего еще желать.

— Приходи в правление, поговорим. Комсомолец?

— Кандидат в члены партии.

— Ну! — воскликнул Аким Федорович. — Тогда повстречайся с Гиршем… Товарищем Гурко. А хозяйство паше осмотрел?

— Не успел еще, Аким Федорович, — ответил Павел.

— А мы понемногу вперед двигаемся, в гору идем. А когда в гору идешь, то иной раз и плечо подставить надо. Вот только с рабочей силой плохо, людей не хватает. Как только кто выберется из колхоза, говори «прости-прощай». И не вспомнит о вскормившем его родном селе. Ты только глянь, что у нас творится — чуть кончат школу, сломя голову за справкой летят: так, мол, и так, в техникум хочу, на курсы, а кто и на завод в мастера метит… Подумай сам, Павлуша… Кабы еще на агронома учились, оно бы куда ни шло, а то ведь навсегда с колхозной жизнью порывают!.. Вот взять хотя бы Сережу Хлюпина. Радовался я, глядя на него… От земли, думал, его клещами не оторвешь. Парень как будто совсем на курсы трактористов собирался, а он, стервец эдакий, взял и смотался отсюда… Говорят, в городе кондуктором работает… А Федя Лаптев — подумай только — истопником устроился… А Лидка Рязанова, сестра твоего друга Ивана, который в армии служит, — ведь что, непутевая, предпочла колхозу? В бане служит, номерки собирает, полы моет, а иной раз, глядишь, и спину кому-нибудь потрет… Одним словом, разъезжаются кто куда… А землю кто обрабатывать будет? Ну, скажи на милость, — с расстановкой говорил председатель, в такт каждому слову стуча пальцами по столу, — кто народу хлеб даст, кто будет страну кормить?

Председатель даже покраснел от волнения. Помолчав немного, он снова заговорил:

— Ну кто у нас из молодежи есть еще? Настя Додонова, Гришка Воробьев, да еще вот Зоя Гурко… На нее я большие надежды возлагал, да и она, чую, что-то замышляет.

Павел насторожился. Из-за нее, собственно, он и собирался здесь задержаться. Если бы не она, он тотчас же уехал бы к армейскому товарищу на Урал — договорились устроиться вместе на какой-нибудь завод.

Откуда-то появился парторг.