Касатенко возражал против этого, мотивируя отказ отсутствием оборотных средств. Председатель ревизионной комиссии, заведующий мастерской Михеев и член бюро Донченко, бывший комбат, сделали на бюро сообщение об истинном положении дел. Главбуху, члену партии, пришлось подтвердить их справку.

Гирш в двух словах подкрепил докладчиков — он указал на возможность получения высоких доходов от реализации урожая технических культур.

Касатенко вынужден был согласиться с мнением партийного бюро.

В Дубовке стало бытовать слово — получка, заметно повысившая производительность труда. До того, как предложить партбюро обсудить вопрос о денежной оплате труда колхозников, Гирш побывал на Кубани, где ео многих колхозах давно была внедрена подобная система оплаты труда.

Вторая схватка между председателем и парторгом произошла при покупке новых комбайнов. Гирш предлагал купить три, Касатенко — один. Купили два.

И каждый раз, когда правлению необходимо было выносить решения о серьезных денежных расходах, Касатенко с большой неохотой ставил подобные вопросы на обсуждение.

Вот почему он категорически отказался обсуждать просьбу руководителя художественной самодеятельности учителя Красновского о посылке дубовского коллектива на областной смотр и приобретение участникам самодеятельности новых костюмов для выступлений.

— Поездили наши артисты, и хватит. У них уже столько грамот, что вешать негде, — сказал Красновскому Аким Федорович.

Павел прошел несколько десятков метров по тенистой аллее сада. В просветах между стволами на небольшой полянке он увидел Зою в короткой юбке, белой блузке и цветной косынке. Она вместе с Иринкой подняла и понесла корзину с яблоками.

Павел ускорил шаг… Навстречу шел Гирш, вытирая пот большим платком..

— Ну, товарищ Роденко! Пришел поглядеть на сад? Пока ты служил, он вон как разросся…

— Нет, я к вам, — неожиданно для себя сказал Павел.

— Тогда пойдем со мной. В мастерских был? А в гараже? Собираемся купить комбайны новой марки. Все-таки в колхозе три тысячи гектаров с лишним…

В кустах напротив садовых ворот стоял мотоцикл Гирша. Гурко усадил Павла в коляску и повез его на молочную ферму — гордость колхоза, а оттуда в мастерские.

В правление пошли пешком. По дороге Гирш говорил Павлу:

— Почти все твои ровесники уехали на новостройки. Но ничего… Обойдемся. Девчата выручают, за руль садятся, любую технику осваивают. Да и людей среднего возраста немало. На российской стороне первоклассную бетонированную магистраль тянут, мы свою дорогу к ней проложим. А где хорошая дорога, там культура растет. Клуб будем перестраивать. Телевизор с широким экраном покупаем, тысячу рублей стоит. Заходи завтра, поговорим, — как всегда, неожиданно заключил Гирш Исаакович и протянул Павлу руку.

Дома мать сказала:

— Зоечка вчера приходила Иринку будить и запела под ее окном, вроде в шутку, и тебя разбудила.

Решив остаться в колхозе, Павел снова отправился к Гурко.

Шагая по улице, он невольно смотрел по сторонам: не покажется ли из какого-нибудь переулка Зоя?

День угасал. Осенний ветерок доносил душистый запах гречихи и скошенного клевера. Проносились грузовики, груженные ящиками яблок, уличная пыль оседала на деревьях палисадников; цветы и кусты в них стали серыми от пыли.

Гирш ждал Павла. Увидев его, обрадовался, протянул руку.

— Прошу вас, Гирш Исаакович, взять меня на партийный учет, — сказал Павел.

— Добро. Севастьян Петрович, припиши к нашей коммунистической роте Павла Роденко, — сказал Гурко техсекретарю. — Мы тут уже думали о тебе… Мы можем направить тебя, Павел Прохорович, в мастерские, ремонтником… Хочешь? И заместителем заведующего. Конечно, пока без дополнительной оплаты… Как стажера. Будешь готовиться в будущем стать заведующим. Иван Матвеевич Михеев, заведующий мастерской, просит смену, все-таки ему шестьдесят три года. Согласен? Только придется учиться. Заочно. Заведующий должен быть инженером.

Павел торопливо шагал по улице. «Мы тут подумали…» Значит, Гирш был уверен, что он останется. Мало того, партбюро надеется, что он способен заменить Михеева. В будущем, конечно. «Придется учиться…» О чем разговор, само собой разумеется.

Невдалеке послышался смех: из переулка на центральную улицу вышли девушки.

— О чем мечтаете, товарищ Роденко? Идете и никого не замечаете.

Опять Иринка… И рядом с ней Зоя. Но у нее глаза не смеются, скорее она удивлена.

— Здравствуйте! — Павел оживился и попытался принять молодцевато-ухарский вид, что ему явно не удалось. — С работы? — спросил он.

— Нет, из театра, — ответила задиристая Иринка.

Девчата рассмеялись. Зоя слегка улыбнулась, продолжая внимательно смотреть на Павла.

— Оперу смотрели, — сказала одна из девушек.

— Я так и думал, — улыбнулся Павел. — Наверное, «Кармен» слушали.

— А зачем ее слушать, когда мы и сами такие… И поем, и танцуем, и на цыганок похожи. Разве не так? — лихо подбоченилась Иринка.

Девчата опять засмеялись. Павел, глядя на Зою, подумал: а ведь она в самом деле похожа на цыганку; он только сейчас заметил в ее волосах алую розу. «Да еще в этой цветастой юбке».

— Между прочим, когда уезжаете? — не унималась Иринка.

— И не собираюсь. Завтра выхожу на работу.

— Вот это дело! Надо бы вам, Павел Прохорович, отметить возвращение в родное село и начало работы в своем колхозе.

— Отметим.

— Где уж вам… Сами организуем встречу. А то мы только и знаем, что провожаем наших хлопцев, большим городам женихов поставляем.

Девушки со смехом стали останавливать озорную Иринку.

— Ничего… Лучших мы себе оставляем, — вдруг сказала Зоя, глядя на Павла.

— Принимаю на свой счет, — неожиданно отозвался он.

Павел присоединился к девушкам и пошел рядом с Зоей. Вскоре они остались одни. Некоторое время шли молча.

— Как вы тут живете? — спросил он наконец Зою.

— И не скучно и не очень весело.

— Я слышал, на фестиваль собираетесь?

— Если правление приоденет нас.

— Неужели правление откажется?

— Касатенко против.

— А Гирш Исаакович?

— Чего-то выжидает.

— Напрасно, по-моему. Говорят. — Павел запнулся: как говорить Зое, «ты» или «вы», — ты замечательно поешь…

Зоя промолчала. Они уже подходили к ее дому. У калитки Зоя остановилась.

— Я пойду переоденусь. Жди меня возле реки…

Сперва Павел метнулся к дому, но спохватился — зачем? Он повернул к берегу, к кладям — шаткому узенькому мостику через Бульку.

Перешел через клади и зашагал по влажной траве выгона… Потом вернулся к мостику, сел. Опять перешел на другую сторону реки. Не заметил, что небо нахмурилось, начался дождик. Зоя, вероятно, не придет.

Зоя появилась внезапно — в плаще с капюшоном, в ладных сапожках с короткими голенищами…

— Не промокнешь? — спросила она.

— Я же солдат.

— Разве что так…

И они побрели, как все влюбленные, не зная куда идут. Слова их заглушал шум листвы прибрежных верб, тополей и берез.

Павел рассказывал о Ленинграде, о концертах в армейском клубе с участием знаменитых певиц и музыкантов, о концертах Архиповой, Вишневской, Борисенко…

Около полуночи они вернулись к калитке Зоиного дома. Дождь перестал. И в этот раз во дворе Зою ждал Гирш Исаакович. Поверх нижней белой рубахи был наброшен пиджак. Гирш никогда не ложился спать, пока Зоя не возвращалась домой.

Павел ликовал. Зоя неразговорчива, как и ее дядя. Зато она сказала золотые слова: «Хорошо, Павел, что ты остался. Я рада».

Есть ему не хотелось. Но чтобы не огорчать мать, он съел кусок пирога с творогом.

«Хорошо, что ты остался. Я рада…» — мысленно повторял он, засыпая.

Утром Павел отправился в ремонтную мастерскую.

«Значит, остался здесь», — обрадованно подумала Лукьяниха. Теперь она не будет чувствовать себя одинокой. Муж ее, Прохор Иванович, умер девятнадцать лет назад… Немцы угнали его строить укрепления, там он и остался. Последний год особенно часто думала она о судьбе Павла. Вернется, женится… На ком? Не откажет ли ему Зоя? В письмах он спрашивал о ней. Но Мотря ставит свою Зою выше других. Сама Мотря, пожившая на Урале в большом городе, и Елена, жена Гирша, — совсем городские. Мотря сейчас работает на молочной ферме, на специальных курсах обучалась.