Вчера Платон побывал на ферме, побеседовал с доярками, заглядывал во все уголки, что-то обсуждал с зоотехником, а к нему, заведующему, не заглянул.

«В обиде на меня, что ли? — подумал Еремей Карпович. — Нарочно, что ль, избегает меня…»

Платон с детства приучен был слушаться отца. Слово отца — закон. Ведь еще недавно Платон без совета с отцом не принимал ни одного серьезного решения, шла ли речь о сроках сева, о семенах, о зяблевой вспашке или о других хозяйственных делах. И особенно если вопрос шел о животноводческой ферме.

Платон высоко ценил знания и опыт отца в этой области. Он знал, что в районных организациях прислушиваются к слову старика. На всю округу прославилась ферма, которой Еремей Карпович заведует со дня основания колхоза. Из многих колхозов приезжали к опытному животноводу учиться. Еремей Карпович слышать не мог, если кто-либо в частном разговоре или на совещаниях жаловался на убыточность животноводческих ферм.

— Как же это так? — возражал он. — А ведь, бывало, одна корова целую семью кормила — значит, дело в уходе, в кормах.

Сменялись председатели правления. Колхоз «Знамя» то шел в гору, то терял славу хорошей, крепкой артели, но ферма неизменно росла, крепла и развивалась, а о Еремее Карповиче шла молва как о знающем практике-животноводе, о нем писали в газетах и ставили в пример другим.

Платон гордился своим отцом, глубоко уважал его, а Еремей Карпович, в свою очередь, старался не ронять своего отцовского авторитета в его глазах.

И вдруг Платона как будто подменили: он стал противоречить отцу, спорить с ним даже по таким вопросам, которые не имеют прямого отношения к ферме. Старика это очень огорчало.

Когда Еремей Карпович зашел в просторную комнату правления, там уже было полным-полно народу.

По обе стороны длинного канцелярского стола сидели члены правления: бригадир полеводческой бригады Корней Валиков, механик Савелий Пахомов, старшая доярка Глаша Зыкова, пастух Василий Киреев и еще несколько колхозников. Бухгалтер — низенький человек в очках, с конторской книгой под мышкой — то и дело подбегал к окну посмотреть, не идет ли председатель. В комнате было накурено, душно и шумно. Наконец показался председатель правления — широкоплечий, скуластый, с толстым носом и густой черной шевелюрой, ростом чуть повыше отца.

— Дыму-то напустили! — ругался Платон Еремеевич, пробираясь к председательскому месту. — Кузница, что ли, тут?! Неужели нельзя покурить в коридоре?

— В кузнице у меня воздух почище, — отозвался кузнец Пахомов.

Председатель сел на свое место и, вполголоса о чем-то поговорив с членами правления, огласил повестку дня.

— Кто хочет дополнить повестку? Никто. Значит, утверждаем. Первый вопрос о животноводческой ферме.

Еремей Карпович хотя и знал, о чем пойдет речь, псе же насторожился.

— В свое время нашей ферме был отведен большой земельный участок под посевы кормовых культур. В то время это было необходимо. Сейчас мы не имеем права занимать землю под малоценные культуры, когда можем вместо них сеять пшеницу. На приферменном участке у нас на зеленую массу посеяна кукуруза, а план пропашных культур не выполнен.

— Так вы что, нашу кукурузу хотите забрать? — крикнул с места Еремей Карпович.

— Нам нужно сеять не только кукурузу на зеленую массу, а и зерновые, — разъяснил председатель.

— Без зеленой массы ферма погибнет, — возражал Еремей Карпович.

— Как это погибнет? — спросил председатель, спокойно взглянув на отца. — Отрубей у нас будет вдоволь, шрот, половы и других отходов — тоже; овощей подкинем, а о грубых кормах и говорить нечего.

— Одними отходами скота не прокормишь, — прервал Еремей Карпович председателя.

— Не перебивай, Карпыч! — послышались голоса. — Дай председателю кончить, потом возьмешь слово.

Старик умолк и начал что-то быстро записывать у себя в блокноте.

— Прежде всего мы должны думать о зерне, — повышая голос, взволнованно произнес Платон Еремеевич. — Зерно — наше золото, наша валюта.

— Зерно, стало быть, золото, а животноводство — серебро, так, что ль? — не удержался Еремей Карпович.

— Животноводство должно развиваться в соответствии с зерновыми.

— Правильно! — крикнул с места Пахомов.

— Дайте мне слово! — крикнула Глаша Зыкова, старшая доярка, сухощавая, остроносая, с выразительными круглыми глазами. — В культурном животноводстве, — сказала она, — постоянный, калорийный, продуктивный рацион питания имеет первостепенное значение, случайный корм может погубить ферму.

— Вот еще профессор нашелся! — иронически воскликнул Корней Валиков.

— Доярка должна не хуже профессора знать, чем и как кормить корову, — отозвалась Глаша.

— Молодец, Глаша, правильно, растолкуй им! — поддал жару Еремей Карпович.

После жарких споров правление лишило ферму большей части закрепленного за ней участка для посева специальных кормовых культур.

— Коли так, и фермы не будет! — крикнул Еремей Карпович и, стукнув дверью, ушел.

Старик шагал домой раздосадованный, злой.

«Неужели Платон заранее согласовал такое решение в районе? — думал он. — Там могут пойти на такое дело, они тоже считают, что надо расширять посевы зерновых».

Еремей Карпович решил, что «дойдет до Москвы», а губить ферму не даст; что бы это ему ни стоило, а он добьется, чтобы приферменный участок остался у них полностью.

Спозаранку Еремей Карпович по обыкновению отправился на ферму. Как всегда, обошел овчарню, коровник, посмотрел итоги вчерашних удоев и повернул в телятник. По пути Еремей Карпович встретил зоотехника Алешу Зыкова, сына доярки Глаши.

— Почему не был вчера на правлении? — спросил старик.

— В район ездил… А что?

— Как раз в тебе нужда была, — хмуро глядя на Алешу из-под густых бровей, сказал Еремей Карпович. — О кормовой базе для нашей фермы вопрос стоял.

— Ну, и как? Что там решили?

— Что решили? Решили одними отходами скот кормить, вот что решили. Выкормят, как же… Пропадет скотина, и все!

— Кто же это так надумал?

— Правление, вот кто! Скажи-ка, о чем с тобой разговаривал позавчера председатель?

— О рационе для скота спрашивал.

— А ты хоть толком объяснил ему, что и как?

— Объяснил, как не объяснить! — оправдывался зоотехник. — Я ему прямо сказал: одними отходами скота не прокормишь. От такой, говорю, кормежки скотина протянет ножки.

— Обжаловать это дело надо, в район жаловаться. Зайдем-ка в дежурку и напишем жалобу. Чего откладывать? Не захочешь подписывать, сам подпишу.

— А на кого жаловаться-то? — после короткого раздумья спросил Алеша. — На правление?

— Это я тебе подскажу, да ты и сам не хуже моего знаешь. Ладно. Напиши о том, как нам удалось спасти скот, а теперь хотят погубить ферму. Пиши…

Алеша Зыков действительно знал все о ферме не хуже Еремея Карповича. В самом начале войны колхоз послал его, тогда еще подростка, на ферму, заменить ушедшего на фронт отца. Еремею Карповичу сразу пришелся по душе трудолюбивый, расторопный паренек, который в скором времени стал его правой рукой.

Когда гитлеровские орды начали приближаться к поселку, ферму приказали эвакуировать на восток. Еремей Карпович разделил стадо на две партии: первую погнал его помощник — кладовщик Семен Киреев, ведавший доставкой кормов; вторую — самых породистых коров — он решил сам гнать, взяв подручными Глашу Зыкову, ее сына Алешу и пастуха Кирилла Овчинникова.

Проводив в дорогу основное стадо, обеспечив его всем необходимым, Еремей Карпович погрузил на две повозки ведра, разный инструмент, медикаменты, немного концентрату, косы и прочие необходимые в пути вещи.

Перед самой отправкой в дорогу внезапно захворала рекордистка Венера. Еремей Карпович был вне себя от огорчения. Зоотехника как на беду мобилизовали в армию. Заведующий фермой поднял всех на ноги, углубился в зоотехнический справочник и стал лечить больную корову всеми известными и доступными ему средствами. Еремей Карпович измерял ей температуру, давал лекарства. К вечеру корова начала есть и повеселела. Не задерживаясь, Еремей Карпович еще раз обошел опустевшие помещения, запер все двери на замок и вместе с Алешей, Глашей и Кириллом Овчинниковым пустился в путь-дорогу. Сутки, не останавливаясь, не отдыхая ни днем ни ночью, гнали они коров, надеясь вовремя перескочить переправу. Дорогу в нескольких местах им перерезали стада, которые гнали в обратном направлении.