А как сам он поступил? Не лучше того солдата. Собственно говоря, что случилось? В чем Зоина вина? Просто ей тогда на станции трудно было совладать с матерью и Еленой…

Вот и сейчас он не получил письма. Всякое можно подумать. Нет, он не станет опускать голову. У него хватает дел… Взять хотя бы курсы механизаторов. Не так все просто, как вначале казалось Гиршу.

Действительно, записалось на курсы довольно много молодежи, но в первый день учебы пришли не все. Помещение мастерских не приспособлено для классных занятий. На первом занятии у разобранного двигателя стоял шум, многим не видно было, как разбирали мотор.

Сейчас занятия перенесли в клуб, один двигатель установили на сцене, за киноэкраном, другой — в комнате для кружков, третья группа занимается в мастерских. Педагоги нашлись среди шоферов, демобилизованных офицеров.

Расписание помог составить директор школы. Но на все нужно время. А ведь он решил стать еще и студентом-заочником.

Вот перед ним лежит обширная программа первого курса.

«А как же другие учатся?» — сказал Павел себе.

Один выход — поменьше спать, не терять драгоценного времени. Павел вновь убеждал себя, что правильно поступил, оставив мечту об Урале, куда его звал однополчанин. Он теперь все чаще начинал думать о своем будущем. Мечты вселяли уверенность, бодрили его.

Не раз он размышлял: через пятнадцать — двадцать лет их Дубовка ничем не будет отличаться от города. Вполне возможно, что тогда горожане будут стремиться в Дубовку. Если тут и через двадцать лет не окажется оперного театра, так скорый электропоезд решит и эту задачу. Уже сейчас любители оперы едут из Рязани в Москву на спектакли и в тот же вечер возвращаются домой. Нет, Дубовку он не оставит. По крайней мере, пока не станет образованным инженером-механиком.

А как же Зоя?

Павел ниже опустил электролампу под круглым абажуром и написал Зое письмо. Писал взволнованно, откровенно.

Утром прочел письмо, оно показалось ему неумным, навязчивым, мелким, обидным для Зои. Не раздумывая, Павел порвал его и сжег.

Днем его вызвали на пункт пастеризации молока — не. работало электроустройство. Мотря деловито ответила на его приветствие и нарочито громко сказала помощнице:

— Какое хорошее письмо пришло от Зои. Тебе привет.

Иринка, встретив Павла, соврала:

— Получила письмо от Зои. Спрашивает, как идет работа с семенами.

— Я тоже получил письмо. Тебе привет, — отпарировал Павел.

Иринка прикусила губы. Недоверчивая усмешка Павла уже слишком наглядно изобличила ее.

Вернувшись домой, Иринка долго плакала, она поняла, что Павел никогда не свяжет свою судьбу с ней. Он готовится поступать в сельхозинститут, по ночам сидит над книгами и почти не заглядывает в клуб, который, очевидно, потерял для него интерес. Да и Гирш как-то сказал:

— Павел Роденко — это будущий крупный специалист. У него железная хватка.

Написав матери и Гиршу первое письмо, Зоя решила написать и Павлу. «Дорогой Павел», — начала она и задумалась. О чем писать? О том, как ее встретили, как прослушивали, о Лиде… Но когда прочитала написанное, письмо показалось ей холодным, каким-то официальным, без душевной теплоты.

Такое письмо только огорчит Павла. А других слов она не находила. «Что случилось?» — спрашивала она себя. И не могла ответить. Нарочно перебирала в памяти встречи на берегу реки… Сейчас они казались ей не столь яркими и не так волновали ее, как в те часы.

Письмо к Павлу в тот вечер так и не было написано. Может быть, причиной этому послужило настойчивое напоминание Ларисы Викентьевны:

— Лирическими чувствами надо научиться управлять. Они нередко помогают будущему артисту, но чаще всего уводят в сторону. Не раз придется выбирать — или четырехчасовая работа у рояля, или свидание с другом. Поговорка старая, но верная — искусство требует жертв.

Дубовка лежала под снежным покровом. В эту пору ее украшали белые сады, оживляли высокие, почти прозрачные дымы над крышами, сверкающие снега на окрестных полях.

Жизнь в Дубовке не замирала и зимой. Наоборот, в клубе допоздна горел свет, курсы механизаторов работали вовсю, шло строительство склада для химикатов, навесов для дорогостоящей техники и крытых токов для сушки зерна.

Лес в этой полосе, где расположена Дубовка, — извечная мечта колхозов и совхозов. Его приходится самим заготовлять на севере и доставлять в свой колхоз или совхоз по долгому железнодорожному пути.

Но Дубовке повезло, в двадцати километрах от нее началось строительство крупнейшего сахарного завода. Завод стал контрактовать сев сахарной свеклы, заключать договоры с колхозами.

Гирш, как главный механик, немедленно отправился на строительство и договорился: будущий завод предоставляет колхозу бракованные бетонные опоры — столбы, шифер, панели для складов, навесов и, конечно, некоторые материалы для строительства клуба.

Кроме того, он взял напрокат канавокопатель. За все это колхоз обязался поставлять строителям молоко и овощи.

Правда, возникла опасность — часть обученных на курсах парней уйдут на сахарный завод, которому до зарезу нужны всякие специалисты.

— Посмотрим, — утешал себя Гирш, зная наперед, что завод несомненно поглотит значительную часть выпускников.

— Придется подумать о заработках механизаторов, — сказал Павел.

Касатенко промолчал. Ему, как и раньше, подобные речи были не по душе, и он этого не скрывал. По ночам Аким Федорович вздыхал об ушедших временах, когда у председателя колхоза было значительно меньше забот.

А сейчас… На станцию прибыли химикаты — организуй транспорт, идет ремонт многочисленной техники — заботься о запчастях, наладь обмен семян, думай о необходимых кормах для скота, следи за удоями, привесами, береги кадры, строй клуб, склады, навесы… Подымай зябь, вникай в севооборот, приобретай племенных производителей, запасайся горючим, оказывай содействие индивидуальным застройщикам, торгуй на районном колхозном рынке, обеспечь школу и учителей топливом, сей, убирай, обмолачивай, выполняй поставки и отвечай на многочисленные директивы…

То и дело — подписываешь чеки, ведомости, перечисления… А тут еще Гирш, которому больше всех надо.

Гирш между тем собирался в город — посмотреть, как живет Зоя.

Он хотел видеть ее агрономом, врачом, но не артисткой. Больше всего его пугало, что Зоя станет эстрадной кочующей певицей. Он не верил, что она когда-нибудь станет настоящей артисткой.

Прочитав несколько раз письмо, Гирш решил при удобном случае съездить к Зое вместе с Еленой и Мотрей.

Сельскохозяйственный институт в виде исключения решил зачислить Павла в январе на заочное отделение, как демобилизованного солдата.

Над Дубовкой выли свирепые метели. Строительство колхозных объектов временно приостановилось. Павел решил съездить в город: мол, надо приобрести учебные пособия. Но, безусловно, влекло его туда иное…

За все время от Зои пришло лишь одно письмо. Он сто раз перечитал дорогие страницы, и все же они не утешили, не успокоили его.

Павел ответил пространным, на восьми страницах, письмом — рассказал Зое обо всем, что тревожит его. И не получил ответа. Письмо это взяла со столика в вестибюле Лида Боженко, чтобы передать его Зое, вложила в книгу и где-то выронила. Целую неделю Лида мучилась — не знала, как быть. Затем рассказала все Зое.

— От кого? Ты запомнила?

— От П. Роденко, кажется…

Зоя ничего не сказала Лиде, но в душе огорчилась.

Шли дни, и Дубовка все больше отдалялась. Близкими становились Лариса Викентьевна, ее дом, педагоги, которые, к слову, не баловали ее похвалами, — наоборот, требовали от нее больше, чем от других, и не скрывали этого.

Библиотекарь курсов, пожилая женщина в очках, как-то строго заметила Зое:

— Вам, именно вам, нужно много читать. — И подбирала ей книги об искусстве.