Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Комсорг курсов, будущий скрипач, часто осведомлялся, не устает ли она, и умножал число комсомольских поручений.

А Соболевский… И он не оставлял Зою без внимания. Зое не приходилось думать о билетах на просмотр новых фильмов, на концерты филармонии.

Матрена Григорьевна слала по почте деньги, в которые включены были некоторые суммы от Гирша и Клены. Им хотелось, чтобы их Зоя выглядела не хуже других.

Приехав в город, Павел прямо с вокзала отправился в общежитие курсов. Вахтер — строгая и важная женщина — пристально оглядела Павла, его полупальто, ушанку, ладные сапоги, чемоданчик и, поняв, что парень из села, смягчилась: она сама не так давно жила в деревне, и ей было приятно увидеть парня в сапогах. Ей порядочно осточертели всякие франты, которые нет-нет да и прорываются на третий этаж, в общежитие девушек.

А этот стоит смирный, говорит уважительно.

Вахтер охотно позвонила по внутреннему телефону на третий этаж и пригласила Гурко сойти вниз.

Павел увидел Зою. Она спускалась по широкой лестнице в желтом с черным, не виданном им досель красивом платье. Увидел другую прическу; ему показалось, что и походка Зои стала иной.

Зоя улыбнулась, не убыстряя шага, приблизилась к Павлу и протянула руку.

— Здравствуй. Сегодня приехал?

— Только сейчас.

Зоя взглянула на вахтера.

— Родич приехал? — добродушно усмехнулась сторожиха.

— Да, — сказала Зоя.

— Что ж… Пусть пройдет. Тем более сегодня выходной.

Павел поднялся вслед за Зоей на третий этаж и вошел в ее комнату. Лида была дома. Она радушно встретила Павла и, вспомнив потерянное ею письмо, смутилась и покраснела.

Зоя оживилась, глаза ее потеплели, она подробно расспрашивала о делах в Дубовке, но плохо слушала ответы, следила за Лидой — какое впечатление на нее производит тот, чье письмо она утеряла.

Павел достал из чемодана сверток:

— От моей мамы…

— Спасибо… — сказала Зоя и положила сверток на столик. В свертке было копченое сало, домашняя колбаса и небольшая банка меда.

— Я заварю чай, — предложила Лида и быстро удалилась.

Павел, вздохнув, сказал:

— Я послал тебе большое письмо.

— Знаю. Его потеряли. Я его не читала.

Павел хотел было спросить, почему она ему не написала об этом, но… в комнату без пальто, постучавшись, вошел Соболевский.

— Павел приехал, — просто, без смущения сообщила Зоя.

Соболевский приветливо поздоровался с Павлом и взглянул на часы.

— Мы идем в театр, на дневной спектакль, — сказала Зоя. — Пойдем с нами, Павел. Лида уступит свой билет.

— Нет, не пойду. И вообще, я спешу. До свидания. — Нахмурившись, Павел резко повернулся, снял с вешалки пальто и ушанку, торопливо оделся и, забыв на вешалке шарф, вышел из комнаты, бросив в дверях еще раз: — До свидания.

Зоя поспешила вслед за ним, догнала и, протянув шарф, вскинула брови:

— В чем дело?!

— Ни в чем.

— Вот именно. Как ты смеешь так вести себя?

— Теперь я понимаю, почему ты не ответила на мое письмо. Да и раньше понимал.

— Зачем же было приезжать?

— Я по делу приехал. В сельхозинститут.

— Так и сказал бы. Тем более незачем играть роль дикаря.

— Ясно. Для тебя сейчас люди из Дубовки кажутся дикарями.

— Я на такие обвинения не отвечаю.

— Как же, без пяти минут знаменитая певица.

— До этого еще очень далеко, хотя времени на это потребуется гораздо меньше, чем тебе для того, чтобы стать воспитанным человеком.

— До свидания.

— Всего хорошего.

Лида, шедшая по коридору с горячим чайником в руках, изумилась: Зоя и ее гость резко повернулись каждый в свою сторону и разошлись.

— Что случилось?

— Борис пришел.

— Понятно. Ну и пусть идет.

Лида внутренне обрадовалась, теперь ей уж не так совестно было за потерянное письмо. Войдя в комнату, Зоя обратилась к Соболевскому:

— Борис, вы меня поймете. Я не в состоянии идти в театр. Идите вдвоем.

Соболевский и Лида ушли. Зоя надела пальто и вышла на зимнюю улицу. Сперва направилась по привычному маршруту в консерваторию… Затем вернулась в общежитие.

Да, она неоправданно холодно встретила Павла и наговорила ему обидных слов, назвала дикарем. А он ведь хороший, простой… Человек чистой души. Как ей теперь поступить? Где может сейчас находиться Павел? Может быть, поехал в сельхозинститут? Но сегодня воскресенье. Зоя вернулась в общежитие и позвонила в институт. Ей ответили — сегодня с 16 до 20 часов будет проводиться консультация для студентов-заочников.

В шестнадцать часов Зоя вошла в здание сельхозинститута и у окна приемной увидела Павла — неприступного, оскорбленного.

— Павел, нам нужно поговорить.

Взгляд Павла потеплел, он готов был устремиться к Зое и даже крикнуть — «поглядите, это моя Зоя пришла…». Но тут же опустил голову и сквозь зубы процедил:

— По-моему, нам не о чем говорить.

Зоя несколько секунд постояла, глядя поверх головы Павла на портрет какого-то ученого, и, повернувшись, неторопливо пошла к выходу. Лицо ее пылало.

Дверь закрылась, и Павел остался стоять у окна, задумчивый и огорченный, он уже понял, что вел себя непростительно грубо. Он еще мог догнать Зою, добиться прощения, но упрямство взяло верх: «Не хочу унижаться».

22

Еще до отъезда Павла в город в колхозе имени Ватутина прошло общее собрание членов артели, на котором слушали годовой отчет председателя правления.

Хотя все показатели были удовлетворительными, все же Аким Федорович беспокоился. Правда, в райкоме не возражали против кандидатуры Касатенко — в случае, если члены колхоза вновь изберут его. Все-таки хозяйство колхоза расширялось, укреплялось, становилось более рентабельным.

Но за две недели до собрания Аким Федорович вызвал раздражение у многих членов артели, главным образом у механизаторов.

Бухгалтерия представила председателю ведомости на оплату их труда. Аким Федорович не поверил глазам.

— Интересно, кто такие заработки оплачивать будет? — спросил он главбуха.

— Расчеты сделали правильно. Мы начисляли за полученную колхозом продукцию исходя из прибыли.

— Из прибыли! А вы готовы ее разбазарить! Сократите сумму процентов на тридцать. Ну, на двадцать.

— Сократить невозможно. Люди уже знают, сколько они заработали.

— А вы объясните им — произошла ошибка.

— Этого я делать не стану.

— А я вам указываю.

— Напишите на ведомостях.

Касатенко написал длинную резолюцию, которая начиналась словами: «В интересах укрепления экономики колхоза…»

Механизаторы зашумели, хотя на сторону Касатенко стали садоводы, огородники, работники мастерских: прогрессивная, премиальная система оплаты труда в колхозе имени Ватутина их-то не особенно поощряла.

— Чего им, этим механизаторам, еще надо?! — поддержал Касатенко Тихон. — Понакупили телевизоры, мотоциклы, трюмо, кожаные пальто… Своим бабам всякие капроны. Ишь какие! Панами стали.

Сгоряча Тихон заговорил об этом в доме механизатора Семена Радченко, но ему пришлось спешно ретироваться, и второпях он забыл получить деньги за конверты и марки.

Никогда еще на отчетно-выборное собрание не приходило столько народу, как в этот раз.

Отчетный доклад председателя колхозники выслушали спокойно. Секретарь райкома Горобец внимательно наблюдал за присутствующими. «Как изменился внешний вид сельских жителей!» — думал он. Почти все мужчины в хороших костюмах. Женщины в шелковых платьях. Молодежь вся одета по-городскому.

Наверное, многие из этих молодых людей получили специальное образование и работают трактористами и комбайнерами, знают электромотор, умеют обращаться с химикатами…

Конечно, нередко у них нет еще в должной мере главного — умения беречь машины и правильно ухаживать за ними, потерянную гайку еще нередко заменяет проволока. На фермах кое-где еще грязновато, на колхозных дворах еще частенько лежит всякий хлам. «Но и это вскоре уйдет в прошлое», — рассуждал Горобец.

56
{"b":"238199","o":1}