– Я, наверное, не очень правильно понял. Ты ведь не о том, чтобы повесить в фойе театра, имеющего определенные традиции и историю, какие-то ученические каляки-маляки?

– А если в подвал? Ну который «Трюм», студенческий театр? Тем более что я о них репортаж сделаю.

– С «Трюмом» договаривайтесь сами, я там вообще никого не знаю. Но предупреждаю – у них очень тесно. И я бы на их месте сказал вам вот что: «Дорогие братья художники. Найдите себе какой-нибудь подвал, сами приведите его в порядок – и делайте выставку». Без обид.

– Да без обид, конечно. А могло бы получиться интересно. Все-все, я тебя не уговариваю. Слушай, а можно у тебя тогда пару стендов дома пока спрятать? Просто все готово к выставке, распечатано и наклеено. Мы сейчас по квартирам разбираем, а когда найдем место, увезем. Осталось еще три стенда пристроить, но это мелочь. А то прикинь – тридцать две таких доски здоровенных, два на три метра. Они у нас в спальне стояли и на кухне, мы с Умпой в коридоре на матрасике спали.

– У меня нет места, ты же видишь. А Дарья что сказала?

– Мама первая выбрала два стенда – в коридоре, по обе стороны повесила. С Умпалумповым программным комиксом «Волшебник из Умрудного города». Слушай, ну не надо делать такое лицо, как будто я тебе чудо-пылесос пытаюсь продать, набери в гугле хотя бы это название. Мама вот прочитала и попросила после выставки отдать ей всего «Волшебника».

– Даже так? – задумался Владимир. – Хорошо, наберу в гугле. Ладно-ладно, возьму два щита, за шкаф спрячу.

– Спасибо, папочка! Ты мой герой.

– Как тебя только в телевизоре держат? Совершенно не умеешь играть. Смотри, как это можно было сказать. «Спасибо, – хлоп-хлоп глазами, – папочка! Ты, – улыбка, – мой герой». Или вот так: «Спасибо, папочка! – Вдох, еще вдох, срывающимся голосом: – Ты мой герой!» Или…

– Это уже даже не каменный век, – перебила его Аня, – это палеозой. Или мезозой. Короче – парк юрского периода. Неужели в театре сейчас так по-старперски играют? Лучше уж совсем не уметь.

– По-разному играют, – заметил уязвленный Владимир. – К примеру, я сейчас ставлю один очень современный спектакль. По классике, по Грибоедову. Но пусть тебя это не смущает. У нас там мобильные телефоны на репетиции вовсю звонят, и прочие достижения техники имеются. Это мне Стакан Петрович такую работку сосватал. Помнишь Стакана Петровича, детка?

– Как не помнить. Противный, самовлюбленный толстяк.

– Я попросил бы о моем друге…

– Да ладно, мне можно. Во-первых, этот паршивый сериал про Батяню идет в одно время с нашим выпуском новостей и сбивает нам рейтинги. А во-вторых, твой друг нанес моей детской психике непоправимую травму!

– Я этого не знал. Ну-ка рассказывай, – нахмурился Владимир.

– Пожалуйста. В «Трех братьях и Кощее» он так умирал на сцене, что я поверила и зарыдала, как дура! Как же! Папин друг умирает! Мама даже вывела меня в фойе, чтобы успокоить. Сказала: «Больше никогда тебя в театр не возьму! Вечно ты меня позоришь!» А потом, когда все закончилось, мы с ней пошли за кулисы. И там сидел твой Стакан, живой, довольный, в костюме старшего брата и с граненым стаканом в руке. Ржал, водку лакал и продавал кому-то дубленку!

– А ты хотела, чтоб он по-настоящему умер?

– Он мог бы хоть разгримироваться… С тех пор я не верю в театр. Только в документальное кино! Слушай, а платят-то тебе нормально за современный спектакль с телефонами?

– Представь себе. Даже очень хорошо.

– Правда? Правда? Тогда одолжи мне, пожалуйста, десятку.

– Десятку чего?

– Тысяч рублей. До конца года. Как получу премию за лучший сюжет, сразу верну! Понимаешь, я тут записалась на парикмахерские курсы. Тихо, только не перебивай. Вот смотри, если я захочу уехать – мне нужна будет профессия. Я хотела на медсестру поучиться, но меня тошнит от человеческого говна. А парикмахеры ведь тоже везде нужны. Диплом дают международного образца. На русском и английском.

– Гримером можешь стать. Все лучше, чем рвать новости из глотки у других волков. Я могу устроить.

– Не хочу я быть гримером! Мне нужна запасная профессия, понимаешь? Умпа – он художник, язык рисунка понятен всем. А что я буду делать в Европе со своим журналистским образованием?

– А что ты вообще забыла в Европе?

– Это я так. На всякий случай. Погуглила и записалась на курсы. Но это незапланированная трата, и я никому не хочу про это говорить. Кроме Умпы. Но он думает, что мне хватает денег, а мне нет. Я вчера скалькулировала наши финансы – нет, не вписываюсь.

– А мать твоя что об этом думает?

– Ты что! Я ей ни-ни. И ты, пожалуйста, молчи.

Не говоря больше ни слова, Владимир сходил в комнату и вернулся с двумя пятитысячными купюрами. Только он кое-как разобрался со своим бюджетом и приготовился выплачивать музыкантше долг в два приема, как пришлось снова все перекраивать. Но Аня попросила денег у него, и именно у него! Значит – он должен! Не так часто его взрослая, самостоятельная дочь просит о помощи.

«А в старости она меня не забудет. В крайнем случае заберет в Европу и сдаст в комфортабельный дом престарелых для бывших работников культуры», – пришла утешительная мысль, когда после ужина он отмывал жир от сковородки.

С горем пополам, за три встречи, отвлекаясь на телефонные звонки, вопросы Компетентного Бориса, шуточки княгини из бухгалтерии, комментарии Феди и так далее, и так далее, пьесу прочитали. Договорились о порядке репетиций: чтоб не отрывать от работы сразу всех, собираться будут по очереди. По вторникам и четвергам. За исключением тех дней, когда у Владимира спектакли. Такие случаи будут оговариваться особо, а репетиции – переноситься на удобные для всех дни.

Княжны танцевали отдельно, за закрытыми дверями и по собственному графику. Один раз Владимир дружески спросил у Ядвиги, не нужна ли ей какая-то помощь, на что она холодно ответила: «Как только понадобится, я вас об этом оповещу», – и больше он не высовывался.

Итак, закончился общий разбор пьесы, каждый персонаж уразумел свое место в спектакле. Прошел вторник, наступила среда. Перед отходом ко сну Владимир проверил почту – и обнаружил письмо от Нины.

«Владимир Игоревич, не смогла до вас дозвониться, надеюсь, вы это прочитаете. Вас срочно вызывает к себе заведующая отделом кадров, Евлампия Феликсовна Железных. Она только что прилетела из отпуска – и сразу на работу. Ей про вас рассказали. Приходите завтра с утра, так рано, как только сможете. Вас нужно оформить. Нина».

– Что значит – оформить? – строго спросил Владимир у плюшевого попугая. – Какого черта не сделать это в четверг, когда я там буду? Нашли холопа крепостного. А не буду я приходить завтра с утра. Так-то вот. У Виленина собственная гордость. Да или нет?

Он вскочил на ноги. Попугай вздрогнул, как будто кивнул.

– Вот! Ты меня понимаешь! Не поеду! – решил Владимир. – А не дозвонилась она потому, что телефон просто разрядился. Имеет право артист раз в полгода забыть напитать электричеством этого маленького карманного монстра? Да или нет?

Попугай не шелохнулся.

– Ладно, так и быть, подзаряжу крикуна, – сжалился над телефоном Владимир. И тот в благодарность разбудил его рано утром!

– Владимир Игоревич, здравствуйте, – сказала Нина, – надеюсь, что не разбудила вас. Соединяю с Петром Светозаровичем.

– Да, але. Который час? – только и смог произнести запутавшийся в пододеяльнике режиссер. Но трубка уже наигрывала мелодию ожидания, а Нина его не слышала. Оставалась надежда, что ситуацию прояснит директор.

– Владимир Игоревич, – официальным тоном произнес Петр Светозарович, – мы вас очень просим сегодня, в порядке исключения, приехать к нам в офис, чтобы встретиться с заведующей отделом кадров. Это необходимо для того, чтобы мы с вами смогли продолжать сотрудничество. Евлампия Феликсовна была в отпуске, вернулась и, так сказать, хочет, чтобы все было по форме. Если, говорит, он у нас будет получать деньги, то я должна убедиться, достоин ли он этого… Приезжайте, словом. С нетерпением ждем.