Но хотя к этой мысли Рети писатель возвращается неоднократно, она его тоже удовлетворяет не вполне. Любопытно, что, задумываясь о путях уничтожения социальной несправедливости, стремясь найти пути к ее уничтожению, Рети считает главными ее жертвами не столько эксплуатируемых, сколько эксплуататоров, не столько бедных, сколько богатых. Он, Рети, прежде всего озабочен судьбой буржуазного рода.
Устами Рети автор романа, несомненно, ставит проблемы, волнующие его самого. Но полностью отождествлять взгляды Лемонье с точкой зрения его героя все же не следует хотя бы потому, что в романе все время всплывает проблема, которая очень волнует Лемонье, но к которой Рети весьма равнодушен. Это — проблема моральной ответственности человека за свои действия и поступки. Если судьба человека определяется направлением развития рода, если он — только звено в цепочке рода, если все в человеке полностью обусловлено происхождением и наследственностью, то тем самым каждый индивид как бы освобождается от моральной ответственности за свои действия и поступки. Раз человек не более чем представитель рода, то за все отвечает безличный род, а не определенный человек, творящий добро или зло.
На эту точку зрения Лемонье стать не может. Один из главных мотивов романа «Конец буржуа» — мотив моральной деградации Рассанфоссов, сопутствующей, а нередко и опережающей деградацию физическую. Писатель особенно акцентирует те моменты, когда его герои — братья Жан-Элуа и Жан-Оноре — идут на все более постыдные сделки с совестью, когда с особенной силой проявляется моральная нечистоплотность и, наконец, полное моральное падение и растление их детей. Но Лемонье очень трудно свести воедино свои противоречивые идеи и решить вопрос: обладает ли буржуазный человек хотя бы некоторой свободой воли или над ним безраздельно господствуют силы наследственности? «Я стою за прямую ответственность человека, но считаю, что и самое происхождение уже многое объясняет», — так пытается согласовать свои идеи адвокат Рети. Ему это явно не удается, но удается ли это и самому Лемонье?
Читатель романа «Конец буржуа» видит, что Лемонье, находясь в плену весьма наивных естественнонаучных, вульгарно-материалистических объяснений процессов общественной жизни, временами как бы снимает вину со своих героев и находит «научные» объяснения самым отвратительным, смрадным, патологическим их действиям и поступкам. Вместе с тем писатель упорно возвращается к вопросам о личной вине, о возмездии, о моральной ответственности своих героев за совершаемые ими действия, связывая с решением этих вопросов судьбы человеческого общества.
Людям вроде Жана-Элуа и еще более нравственно растленным, беззастенчивым и циничным дельцам, таким, как его компаньоны Пьебефы и Акары, Лемонье противопоставляет Барбару Рассанфосс и ее внучку Лоранс, которым в своеобразной форме присуще это чувство моральной ответственности. Если Жан-Элуа участвует в темной афере, из-за которой тысячи бедняков лишатся крова, то его мать на склоне своих дней занята прямо противоположным делом: она строит дома для своих престарелых рабочих и приюты для их детей.
Барбара ведет скромный, аскетический образ жизни, в этом ей пытается следовать и Лоранс. Ими движет чувство моральной вины перед народом, перед теми бедняками, из среды которых вышли сами Рассанфоссы. Но моральная ответственность, как ее понимает Барбара Рассанфосс (так же понимает ее и сам Лемонье), в лучшем случае ведет к буржуазной филантропии и половинчатым реформам, с помощью которых, разумеется, невозможно добиться коренных изменений в условиях жизни миллионов.
Нам ясны истоки противоречий, в кругу которых находится Лемонье и выхода из которых он найти не в состоянии. Наивно прежде всего представление о первоначальных этапах развития буржуазной семьи как об этапах «честной» трудовой деятельности. Мы знаем, что буржуазия в пору своего восхождения, способствуя развитию производительных сил общества, действительно проявляла незаурядную энергию и инициативу. Но ведь вся ее деятельность всегда была «замешена» на эксплуатации, на преступлениях против нравственности, против конкурентов из ее же класса, и прежде всего против ее антагониста — пролетариата.
Ограниченность Лемонье выражается, однако, не только в том, что первые этапы развития буржуазии он представляет себе более «праведными», нежели они были в действительности. Резкое отделение первого этапа в истории буржуазной семьи, когда золото будто бы добывалось «честным» путем, от другого, когда честность уступила место аферам, ведет писателя к тому, что в своих поисках путей спасения человеческого рода он смотрит не вперед, не в будущее, а назад, в прошлое, когда жизнь протекала в более патриархальных и потому якобы и в более чистых, нравственных, честных формах.
Идейная ограниченность Лемонье, ограниченность его художественного кругозора особенно сказываются в его отношении к рабочему классу. Несколько раз в романе появляются эпизодические образы шахтеров. А на последних его страницах, где изображение распада семьи Рассанфоссов переходит в рассказ о продажности правительства, насквозь разъеденного коррупцией, заходит речь и о положении пролетариата по всей стране: «Повсюду вспыхивали стачки; рабочие целыми армиями покидали шахты, фабрики и заводы, уходили в леса, требовали хлеба и прав». Общее впечатление о рабочем классе, которое создает Лемонье (а оно создается и эпизодическими сценами, где непосредственно изображены шахтеры, и косвенно — через диалоги главных действующих лиц), — это впечатление о «голодных», стремящихся занять место «сытых», дабы повторить снова все тот же естественный жизненный цикл: через рост и расцвет прийти к угасанию, разложению и омертвению.
Историческая миссия пролетариата осталась для Лемонье неосознанной, и ему, озабоченному судьбами человечества, оставалось лишь призывать к реформам, к филантропин, которая якобы может привести к сближению буржуазии с «народом». Мы видим, как старуха Рассанфосс и ее внучка Лоранс находят свое призвание в филантропической деятельности. Но образы других героев книги — Жана-Элуа, его сыновей Арнольда и Ренье, его племянника, депутата парламента Эдокса, компаньонов Жана-Элуа — старого хищника Акара или наживающего миллионы на искусственно вызванных эпидемиях Пьебефа — образы людей, проникнутых звериной ненавистью к народу, утверждают прямо противоположную идею: никаких реальных путей к сотрудничеству буржуазии и «плебса» не существует, а вера в филантропию и в реформы «сверху» насквозь иллюзорна.
Противоречива и поэтика романа «Конец буржуа». Стремясь к широким художественным обобщениям, к монументальным картинам, Лемонье избегает мелочной описательности, поверхностного и досконального бытовизма, которым прельщались иные из писателей-натуралистов. Правда, изображая физические страдания Ирен или Симоны, Лемонье делает это в соответствии с натуралистическими приемами изучения и скрупулезного воспроизведения патологических состояний. В этой же манере даны и некоторые другие описания, но преобладающее значение имеет в романе иной художественный прием — своего рода символические обобщения, чаще всего контрастирующие друг с другом, что придает им особую значительность. Порой эта символика приобретает даже несколько мистический оттенок. Так, через весь роман проходит образ шахты — черной ямы, из которой ценой огромных, нечеловеческих усилий выбрались на свет божий Рассанфоссы, эти подземные крысы. Через эту яму Рассанфосс и добрались до чрева земли, оттуда черпают они свои богатства, но взамен ненасытное чрево требует все новых и новых человеческих жертв.
Сама шахта и добыча угля Лемонье не интересуют, этого в романе и нет вовсе, чем «Конец буржуа» очень отличается от так называемых производственных романов Золя. В «Чреве Парижа», в «Дамском счастье», в «Жерминале» рынок, гигантский универсальный магазин, шахта тоже становятся обобщающими символами буржуазной эпохи. Но и рынок, и универсальный магазин, и шахта показаны у Золя во всей их материальной и живописной конкретности и даже в своеобразной красоте.
