Согласно условию, Жан-Кретьен сделался законным владельцем трех четвертей всех угольных залежей.

Это был героический период в жизни семьи Рассанфоссов. История этой семьи как бы повторяла собой историю всего мира. Ведь вначале они были кучкой безвестных существ, никому не ведомых подземных крыс, которые втихомолку копошились глубоко под землей, ютясь там в узких проходах и щелях скал, существ, у которых не было даже фамилий, а только общая кличка, которую им дали для того, чтобы отличить их от их собратий, парий лесов и полей, чей труд ценился значительно выше. А потом мрак рассеялся. Беспросветная, вековечная ночь, в которую канули все эти существа, озарилась полоскою света. Появился первый подлинный человек, отделивший себя от этой слепой толпы. Безымянное, бездомное племя, которое плодилось и множилось подобно скоту, рожало детей на грязных подстилках, жило в повиновении у стихий и пещер, появляясь на свет, стало беречь, как некое славное наследие, как герб, завоеванный целыми поколениями людей, доставшуюся ему унизительную кличку.[1] Рассанфоссы выползли наконец из подземных глубин. Зерна жизни, которые щедро разбросал Жан-Кретьен, взошли и после периодов без начала и конца, окаменевшие, как сама порода на дне шахты, куда испокон веков их заточили, потомки его стали приобщаться к людям, готовые вместе со всеми другими запечатлеть на пыльных дорогах бытия следы своих могучих ног.

С него-то и началось летосчисление всего рода. Жана-Кретьена I чтили как главу целой династии, продолжателями которой считали себя его потомки. Об этом легендарном углекопе родители рассказывали детям; память о нем стала священной в их доме, и так было до тех пор, пока они не разбогатели уже настолько, что сочли за благо умалчивать о своем плебейском происхождении. Пора борьбы за существование воплотилась в образе этого седовласого старца, их родоначальника и владыки, который, подобно титану древних эпопей, восстал против рока. Все это как бы повторяло историю человечества: после эры полудиких существ настало время героев, пора высоких взлетов, пробуждения сил, порабощающих неистовую природу. Вслед за тем излишняя уверенность в себе ослабила душевную мощь. Величественная заря сменилась порою мелких меркантильных интересов, и анналы семьи Рассанфоссов только подтвердили непреложный закон истории.

Жан-Кретьен I, и разбогатев, по-прежнему оставался тем штейгером, который помнил годы нужды. Несмотря на то, что он не умел ни читать, ни писать и создал все могущество Рассанфоссов только трудом своих грубых, узловатых рук, он открыл последнему из своих потомков путь к возвышению и почестям. Когда Жану-Кретьену V исполнилось двадцать лет, «Горемычная», пребывавшая в кромешном мраке, раскрыла свои глубины для подземных клетей и вагонеток. Он многому успел научиться, но больше всего в работе, как и в жизни, ему помогало собственное чутье. Вскоре он стал во главе всего дела, основательно. оборудовал копи, выкупил у Дюкорней остающуюся четвертую часть, тем самым окончательно закрепив шахту за своей семьей. Он был таким же неотесанным простолюдином, как и все его предки. На поверхности земли он был инженером и вел все коммерческие расчеты, а внизу, в шахте, где он проводил половину своего времени, его нельзя было отличить от рабочих.

Когда ему было около тридцати лет, старик женил его на порядочной и образованной девушке такого же незнатного происхождения, как и они, — дочери школьного учителя из того же села, где люди были твердолобыми, а земля — жесткой, Барбаре Юре, которая впоследствии, когда погиб Жан-Кретьен V, стала в семье чем-то вроде королевы-матери. Ей-то и выпало на долю продолжать дело, начатое первым Рассанфоссом. Супружество это соединило людей чистой крови и освятило старинную дружбу; оно свидетельствовало о здравом смысле Рассанфоссов, этих выходцев из простого народа, которые, в глубине души презирая дворянство, соглашались связывать себя кровными узами только с истинными потомками народа.

Вслед за тем умерла Мария-Жозефина, разделявшая с Жаном-Кретьеном I его веру и его труды. Сам он, в это время уже калека с узловатыми суставами, снедаемый недугом, некогда настигшим его в глубинах «Горемычной», каждый день заставлял подвозить себя к краю шахты и слушал доносившееся оттуда хриплое дыхание чудовища, которое, поглотив его старших сыновей, теперь неистово извергало из своего чрева черное золото. Зажав гнилыми зубами свою маленькую коричневую трубку, он оставался там, среди всего этого оглушительного шума, немым свидетелем прошлого, человеком минувшей эры, эры кремня и антрацита, глядевшим из глубин времен на то, как растут и множатся его потомки. И вот однажды вечером — это было уже на склоне его могучей жизни, когда все события этой жизни стали только воспоминаниями, — трубка выпала у него изо рта, и суровый взгляд его глаз, некогда видевший бога, потух.

Оковы наконец порвались — сердце его, привыкшее пребывать в вечном мраке, спустилось на этот раз еще ниже и, рухнув, как подъемная бадья, навсегда кануло в вечность.

«Горемычная» в то время была уже одной из богатейших шахт, полной неисчислимых залежей. Насытившись человеческими жертвами чудовище немного присмирело. Ярость его как будто утихла. По внезапно все пробуждалось вновь: казалось, что стражи, терпеливо охранявшие это царство мрака, вдруг исчезали. Насильники еще раз получили ответный удар, земля, негодуя за то, что во чрево ее забираются цепкие акушерские щипцы, мстила за себя. Двери морга неожиданно открылись для Жана-Кретьена V, как они открывались для его предшественников. И вместе с падением этого Рассанфосса, который скатился вниз с головокружительной высоты, заливая всю пропасть своею кровью, навсегда ушло из жизни племя подземных людей.

Барбара ни за что не соглашалась, чтобы кто-либо из ее сыновей спускался вниз. Она ревниво охраняла свою плоть и кровь от ужасов, которые преследовали их предков. Из пятерых детей в живых оставалось двое мальчиков и одна девочка. Жизненный инстинкт матери подсказал ей направить интересы старшего сына, Жана-Элуа, на коммерцию, с тем чтобы он явился истинным преемником Рассанфоссов и оплодотворил их богатство. Он возглавил крупный банк, и это, пожалуй, был единственный банк, который не пострадал от финансовых катастроф, в течение десятка лет потрясавших всю страну. Младшего, Жана-Оноре, она сделала юристом, чтобы он мог стать советником и совестью себе подобных. Он по праву заслуживал репутации человека сведущего и благородного и приобрел большое влияние среди адвокатов. Наконец, она выдала замуж Мари-Барбару-Кретьен за владельца больших угодий в Эсбе, Пьера-Жерома-Кадрана, и, таким образом, земельный собственник завершил собою триумвират, корни которого проникали во все этажи общественного здания, триумвират, объединивший Землю, Финансы и Закон.

Судьба еще раз улыбнулась Рассанфоссам. Выпуск акций, задуманный Жаном-Элуа совместно с Рабаттю и Акаром, был теперь окончательно им осуществлен при поддержке синдиката банкиров. Предприятие это сразу же оправдало себя и стало одной из самых блестящих операций того времени.

Возделать этот край, издавна считавшийся бесплодным, было делом нелегким. Речь шла о том, чтобы засеять песчаную, заросшую дроком целину, которая на всем протяжении сонного округа Кампины соседствует с пахотными землями. Справиться с этими обширными пустынными территориями, которые с незапамятных времен отпугивали землепашцев, можно было, только вложив туда огромные капиталы. Был живой пример, показывавший, как для трудного дела людям выгодно объединиться: трапписты,[2] поселившиеся на этой бесплодной целине, сумели на своем небольшом участке раскопать крошившийся песчаник, осушить болотистые пустыри, соскоблить покрывавшие землю коросты лишайника.

Приходилось, однако, опасаться, что заселение края этими ревнителями благочестия и труда распространит вокруг религиозное влияние, наперекор всем стараниям правительства не дать ему вырасти. Напротив, заселение, происходящее под эгидой правящей партии и возложенное на светскую власть, должно было принести свои плоды и обещало сослужить службу делу освобождения народа из-под ига церковников. Косности приходилось отступить, ее побеждала в сознании людей та самая сила, которая добивалась всходов на этой бесплодной почве. Система премий и перспектива перехода земли в собственность давали первым поселенцам большие льготы. Предполагалось постепенно выкорчевать весь кустарник, а потом распахать и засеять землю, причем участки эти довольно скоро один за другим должны были перейти в собственность землевладельцев, которых, таким образом, правительство рассчитывало привлечь на свою сторону.