— Разбуди сейчас же кучера и скажи ему, чтобы он немедленно явился сюда, — приказала баронесса. — Ступай! А сама можешь ложиться спать. И не смей приходить сюда, пока я не позову… Ну, ступай же!

Через несколько минут в передней послышалось чье-то хриплое дыхание. На пороге появился кучер, толстый, краснощекий и невозмутимый англичанин.

— Дик, как у вас в Англии поступают с детьми, которые провинились перед родителями? Их секут, не правда ли? Ну так вот, я позвала вас, чтобы вы высекли барышню…

Дочь ее вскрикнула:

— Нет… нет! Это подло… Вы забыли, что мне двадцать лет!

— Дик, вы слышали, что я сказала.

Кучер сделал движение, чтобы схватить Даниэль своими огромными лапами, но девушка выскользнула, забегала по комнате и вдруг кинулась в кресло, крепко ухватившись за ручки. Кучер остановился в нерешительности и посмотрел на баронессу. Та в нетерпении топнула ногой:

— Начинайте же!

Завязалась борьба. Даниэль, стиснув зубы, царапала кучеру лицо. Он разъярился и потом одним сильным движением справился с ней. В облаке батистовой пены блеснуло нагое тело, скрытая от взоров греховная красота. Она почувствовала, что больше не в силах бороться, и, покорившись его грубым рукам, униженная и опозоренная, закричала:

— Он мой любовник, он мой любовник… Я вас обоих ненавижу!

Мать ее, вся оцепенев, только считала удары.

— Сильнее, Дик… Сильнее…

Негодование девушки достигло предела. Она забилась в нервном припадке, вырвалась из рук истязавшего ее палача и упала на ковер.

Тогда баронесса отпустила кучера и позвонила горничной.

— Уложи барышню и оставайся при ней.

Она спустилась вниз. Эдокс заперся у себя в комнате. Баронесса постучала в дверь. Ответа не последовало. Она вернулась к себе, бросилась на пол, обхватив голову руками; страшные судороги душили ее, но плакать она уже не могла. Она еще раз ощутила прикосновение смерти, она уже больше ничему не верила: она видела, что любовь ее унижена, втоптана в грязь. Она вспомнила, как безмерно она мучилась, обнаружив, что муж изменяет ей, вспомнила платок г-жи Флеше, разоблачивший легковесную и лживую душу человека, которого она боготворила, которому она была готова простить все, даже измену. Но то, что случилось, было неслыханно. Преступны были сейчас они оба. Сара чувствовала себя оскорбленной и как женщина и как мать — изменой мужа и преступною связью его с ее един-ственной дочерью. Та плоть, которой она дала жизнь, восстала против ее собственной плоти, похитила у нее тело мужа. А он, ее муж, прикоснулся к непорочному телу ее дочери… Это был тот оскверняющий человека грех, за который рука всевышнего покарала молнией целые города и погребла их под потоками серы.

У нее снова явилась мысль пожертвовать собою. Она убьет себя. Утром он найдет ее мертвой у своей двери. Но потом малодушие взяло верх. Она стала думать о ночах, проведенных с ним, о его поцелуях, об объятиях, в которых она почувствовала себя снова юной, которые были откровением любви для нее, овдовевшей после долгих лет супружеской жизни, прожитых без любви.

К тому же это было бы совсем глупо! Он целиком бы достался ее сопернице. «Ах, какая чушь мне приходит в голову!»

У нее мелькнула надежда, что страсть ее восторжествует, лихорадочная жажда мести наполнила ее сердце радостью. Она отняла его у ненавистной Матильды, отнимет и у этой бесстыдной девчонки. Вот кого действительно надо убрать с дороги. Мозенгейм уже торопит со свадьбой. Ну что же, пускай только скорее увозит ее… Он или кто другой, первый встречный, не все ли равно, только пусть она уберется отсюда сию же минуту… Она готова отдать дочь любому проходимцу, чтобы, опозоренная вдвойне, та стала для нее еще отвратительнее. Вся ее ярость уступила место этой безмерной гадливости. Она хотела, чтобы Даниэль испытала горе, подверглась самым жестоким унижениям. Только бы Эдокс не ушел! Все остальное испепелялось ненавистью и гневом. И вот она снова стала мечтать о том, чтобы увезти его куда-нибудь в глухие леса, остаться там с ним вдвоем, чтобы никто не был в силах отнять его у нее.

«Кого? Его? Этого труса и обманщика? Если бы хоть на этот раз я могла остаться непреклонной!»

Она царапала себе грудь ногтями. О, как ей хотелось вырвать сейчас это рабски покорное сердце! Она хотела бы ненавидеть того, кто так надругался над ней, всю жизнь не испытывать к нему ничего, кроме холодного презрения. Но она понимала, что и на этот раз все кончится тем же — она покорится зову тела и воспротивиться ему не сможет. И тогда всю свою злобу она обратила на себя, она презирала себя до физического отвращения; и вдруг ей припомнился крик дочери, исполненный такой ненависти и к ней и к ее мужу. Так, значит, она его ненавидит. Значит, это правда, на эту страшную связь Даниэль толкнула ненависть! Мысли ее спутались, она поняла, что за всем этим скрыта какая-то тайна, какой-то непроницаемый мрак.

На рассвете она принялась писать ему письмо. Она исписала целых четыре страницы, исполненные негодования и страсти… Все между ними кончено. Она уйдет от него, пусть он остается с этим позором. Потом она залила все письмо слезами и разорвала его в клочки. Ах, почему у него нет сына! Она бы сумела его отнять, она бы его развратила! Ее охватило безумное желание оскорбить его так, чтобы это видели все. Она ведь может взять себе любовника, отдаться кому-нибудь без любви.

Послышались голоса. Дом начал просыпаться, забегали слуги, где-то осторожно открывали и закрывали двери, звуки шагов тонули в мягких портьерах. Вошла горничная. Совершенно хладнокровно Сара отдала ей распоряжения относительно отъезда Даниэль. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Прежняя ясность ума вернулась к ней, она обдумала все до последней мелочи, сказала, кто из кучеров повезет барышню, в каком экипаже, каких лошадей надо будет запрячь. Мадемуазель Орландер уедет в десять часов. Она возьмет с собою двух служанок; лошади и экипаж останутся в Водре на все время пребывания там барышни. Это было одно из их поместий, в пяти часах езды от железной дороги. Там, в небольшом замке, в отсутствие хозяев постоянно жил управляющий.

— Пойди сейчас к барышне. Пусть она сию же минуту собирается в дорогу… Прощаться с ней я не буду. Скорее!

Она услыхала голос мужа. Лакей отвечал на его вопросы. Оба разговаривали вполголоса. Сара прислушалась: речь шла об отъезде Эдокса. Он говорил о том, какие чемоданы надо уложить и что взять с собою в дорогу.

— Не забудь, я еду десятичасовым.

— Все будет сделано, сударь.

Баронессу поразило это совпадение. Муж ее уезжал тем же поездом, что и дочь. Она дождалась, пока лакей ушел, и, видя, что дверь в комнаты мужа открыта.

вошла туда. Он обернулся и изобразил на своем лице удивление.

— Как, ты уже встала, дорогая!

Он отлично владел собой, но, боясь выдать себя, старался на нее не глядеть.

Улыбнувшись, он сделал шаг в сторону. Она сразу же остановилась, глаза их встретились. Ни муж, ни жена не произнесли ни слова. Эдокс, слегка побледнев, закусил губу. Он дал себе обещание быть осторожным, а тут вдруг сразу себя выдал. Обычно он ведь никогда не забывал поцеловать ее поутру. Прошло несколько мгновений. У него не хватило смелости приблизиться к ней. Сославшись на какие-то дела, он повернулся к ней спиной.

— Только два слова, — сказала она, подойдя к нему и коснувшись его руки.

Этим она совершенно смешала его карты. Он ждал, что она встретит его взрывом ярости, криками, слезами. А мужчине, который чувствует себя виновным, гораздо легче справиться с женщиной, охваченной порывом негодования, чем с осторожной, расчетливою игрой с глазу на глаз, когда партнер внимательно следит за каждым его ходом. Он с трудом подавил раздражение и досаду.

— А что такое?

Он стоял у окна, и лицо его было хорошо освещено. Боясь, что не сумеет скрыть свое волнение, он подался немного назад, в полумрак, а потом, чтобы стало понятным, почему он это сделал, тяжело опустился в кресло. Все его движения, которыми он старался управлять, выглядели неестественными и выдавали его с головой. Он это заметил и, чтобы сразу же овладеть собой, почти вызывающе поглядел ей прямо в глаза.