— А может быть, ты скажешь, что именно? — улыбаясь, спросила г-жа Флеше.
— Говорят, что господин Флеше просто похитил тебя так, как похищают только молодую девушку, которой не удается овладеть иначе. Одним словом, все получилось очень забавно, и, поверь, я над этим порядочно посмеялась.
— Так знай, моя дорогая, что это сущая правда: меня уже давным-давно тянуло в Рим — и я улучила момент, когда мужу тоже захотелось туда поехать.
— Знаешь что, — очень серьезно сказала Сара, — тебе это покажется нелепым, но я была убеждена, что все дело в тебе… Да, уехать так внезапно, ничего никому не сказав, даже своим самым близким подругам, а ведь я одна из них, не так ли? Так ведь только убегают от какой-нибудь неприятности, от несчастной любви…
Она подчеркнула последние два слова. Г-жа Флеше вдруг мгновенно потеряла самообладание. Она нервно рассмеялась и, глядя куда-то в сторону, спросила:
— Как! Ты действительно могла поверить, что у меня может быть несчастная любовь?
— Да, на одно мгновение, пока я не сообразила, что если что-то подобное с кем-то и может случиться, то уж никак не с моей добродетельной Матильдой.
— Ну, разумеется. Только совсем не зная меня, можно было думать иначе.
— Видишь, теперь я в этом убеждаюсь. Только все-таки наше сердце ведет себя так странно! Недавно, например, произошла любопытная история. Она показывает, что далеко не всегда можно полагаться на свое мнение о людях, даже тогда, когда речь идет о женщине, которая выше всяких подозрений. Одна из наших общих знакомых, я не собираюсь говорить — кто, чтобы доставить тебе удовольствие самой угадать ее имя, находилась в любовной связи с женатым человеком. И все это было очень искусно скрыто… Она, должно быть, и до сих пор еще думает, что об этом, кроме нее самой и ее любовника, никто ничего не знает. И вот, представь себе, однажды между ними произошла сцена, окончившаяся слезами. Ну, это может случиться с каждой женщиной… Но вот что самое занятное: бедняжка отдала любовнику свой смоченный слезами платок. А тот, то ли по забывчивости, то ли просто потому, что не придал никакого значения этому залогу любви… Но что с тобой, дорогая? Ты бледна как смерть. Может быть, позвать?..
— Нет, пожалуйста, продолжай. Все это очень интересно.
— Так вот, любовник выронил этот платок. И знаешь, кто его нашел? Тебе бы и в голову не пришло. Жена, да, его собственная жена. А на платке была вышита буква. Да, милая моя, об этом всем нам, женщинам, надо помнить. Никогда не следует вышивать на платке наших инициалов. А на этом платке была вышита буква…
Г-жа Флеше мысленно перекрестилась и подумала:
«Господи! Пожалей несчастную грешницу!»
— Нет, теперь ты все скажешь сама: ты знаешь, какая это была буква. Это была буква «М»! — закричала Сара вне себя, доведенная до исступления яростью, которая накипела в ней за две недели. Ярость была в ее охрипшем голосе, ярость заставляла ее теперь неистово размахивать руками перед самым лицом Матильды.
— Так вот они, твои слезы, и вот эта мерзкая тряпка! — крикнула она, вытащив из-за корсажа платок и кидая его ей в лицо. — Я ее сберегла, я с ней не расставалась. Вот, оказывается, чем занимается образец благочестия и смирения. Она отбивает мужей у своих подруг! Так знайте, сударыня, господь бог, которого вы хотите впутать в ваши грязные дела, на этот раз отказался быть вашим соучастником, он устроил так, что я могу теперь ткнуть вас носом во все ваши мерзости. Возьмите этот платок, понюхайте его: вы услышите, как он пропах моей ненавистью к вам.
Г-жа Флеше встала и низко поклонилась.
— До свидания, сударыня. Знайте, что божий гнев для меня страшнее людского.
— Да, уходите, но только дайте мне сначала все договорить до конца.
Вслед за этим полился поток самой низкопробной брани. Это была уже не светская дама, а распоясавшаяся рыночная торговка. Матильда, обессилевшая и кроткая, робко отступала к порогу перед этой фурией, которая нещадно бичевала ее, метала в нее отравленные стрелы. Несмотря на то, что виновата во всем была она, а может быть, именно поэтому, она сумела остаться женщиной, в то время как другая в эту, минуту совершенно потеряла человеческий облик. Матильда покорно молчала, бледная и похолодевшая, как бездыханное тело, из которого вынули сердце, чтобы принести его в жертву. Со склоненной головой, с видом кающейся грешницы, она как будто повиновалась деснице всевышнего, которая навсегда изгоняла ее из этого дома. Так она дошла до дверей. Тут она схватилась за серебряную ручку одной из створок, изображавшую фигуру Нереиды, но сделала это не для того, чтобы распахнуть эту дверь, а только чтобы найти какую-нибудь опору.
Г-жа Рассанфосс позвонила. Явился лакеи.
— Прогоните ее отсюда!
Г-жа Флеше выбежала из комнаты. Но от этого последнего оскорбления, оттого, что на людях с ней обходятся как с воровкой, что ее сейчас выталкивают вон из дома, она почувствовала, что силы ее оставляют. Она уцепилась за перила лестницы и простонала:
— Сударыня, у меня ведь двое детей!
— А у меня муж.
Она постаралась справиться с собой и стала с трудом сходить вниз по лестнице, боясь споткнуться, запутаться в платье и упасть. Перегнувшись через перила, Сара с чувством облегчения и торжества смотрела, как фигура ее исчезала среди мраморных и бронзовых статуй.
У подъезда г-жу Флеше ждала карета. Она бросилась в нее совершенно измученная, еле живая. Стук колес становился все тише и наконец замер вдали. Сара слушала его, и ей казалось, что колеса эти катятся по ее сердцу. И вдруг все окружающее куда-то скрылось. Перед взором ее предстали их сплетенные в одно тела, ужасная картина этого прелюбодеяния, этого двойного греха. Если даже теперь они расстанутся навеки, все равно это было. Ей показалось, что она только сейчас об этом узнала. Она опустилась в кресло, еле сдерживаясь, чтобы не закричать, опьяненная еще не перебродившей злобой. Проклятие! Она не сказала ни слова! Она не стала себя защищать! Значит, с начала до конца все было правдой! Мне надо было ее задушить!
Она поднялась, сняла со стены зеркало, чтобы взглянуть на себя. Ей стало страшно своего пожелтевшего лица, своих ввалившихся глаз, пересохших, посиневших губ. Она бросила зеркало об стену, и оно разбилось на мелкие куски.
— Нет! Нет! До чего же я безобразна! И я опять вижу ее черты сквозь мое собственное лицо… А я не хочу, не хочу!.. Надо прогнать это прочь, как я прогнала эту мерзавку… И чтобы он ничего не узнал, чтобы он видел меня веселой, счастливой! Вот чего я должна добиться сейчас же!
Она сосредоточила волю на одном усилии: ни о чем не думать, забыться, лежать на мягкой постели, не шевелясь и закрыв глаза. Но все это не помогло, и она отдалась новому порыву отчаяния.
— Нет, я больше не могу… Ах, вот что значит иметь горячее сердце и смуглую кожу.
Она легла в постель и позвала горничную. У нее начался приступ мигрени — болезни, которая мучила ее всю жизнь. Два дня она пролежала с ужасной головной болью. Она заперлась у себя в спальне, не захотела никого видеть, не пустила к себе врача и постаралась всячески оградить себя от посещений мужа.
Г-жа Флеше забилась в угол кареты. Рыдания сжимали ей горло. Она глухо стонала, и с каждым стоном ей казалось, что это скрипит журавль, доставая из колодца, вырытого ее горем, все новые ведра слез. Она не ощущала ни времени, ни пространства и не заметила, как доехала до дома Кадранов. Карета остановилась, и этот толчок, с которым прервался стук колес и улеглась поднятая экипажем пыль, внезапно привел ее в чувство. Она оглянулась; зубы ее по-прежнему впивались в кожаную перчатку; она не сразу поняла, куда ее привезли. Потом она увидела за стеклом фигуру лакея, дверца распахнулась — она узнала особняк Кадранов. Тогда она все вспомнила. Увозя ее из дома Эдокса, кучер поехал дальше, следуя тому расписанию визитов, которое она ему дала еще утром. От мысли, что ей придется сейчас встретиться с людьми, она пришла в ужас. И пока лакей стоял у дверцы кареты, она успела быстро сказать кучеру:
