Папки Алътова были толстыми и достаточно потертыми, думаю, любой, кому они попались бы на глаза, не задержал бы на них своего взгляда, но для меня они выглядели намного соблазнительнее толстушек на картинах Рубенса. Дело в том, что в последние годы кардинально изменились отношения между авторами юмористических текстов и их исполнителями. Если раньше знаменитые эстрадные артисты буквально отбивались от авторов, мечтавших о том, чтобы их произведения были исполнены, и стеснявшихся напоминать о плате за это, то сейчас талантливые писатели благодаря телевидению приобрели такую популярность, что с успехом выступают сами, собирая полные залы и получая очень солидные гонорары.

Кстати, о гонорарах. Как недавно показали по телевизору, концерт Хазанова стоит 7–8 тысяч долларов, 10 — у Задорнова, а Жванецкий в свое время «стоил» почти раза в два больше. Самым высокооплачиваемым из юмористов сегодня оказался Данилко (Верка Сердючка) — от 20 до 40 тысяч УЁ за концерт!!! Да и все остальные зарабатывают очень и очень неплохо. Все это происходит из-за огромной популярности жанра и его огромной потребности для людей. А раскрутка на российских телеканалах только добавляет нули в суммах гонораров. К тому же я не знаю никого из коллег, кто бы «халтурил» на своих выступлениях. Поэтому считаю, что все они достойны своей цены.

Но вернемся в Ригу.

Сейчас уже артисты конкурируют друг с другом, стараясь купить у писателя интересный текст и не жалея на это денег. Например, Петросян как-то мне рассказывал, что платит по тысяче долларов за монолог. По нашим белорусским меркам, это огромнейшие деньги, но они окупаются за несколько концертов, а потом начинают приносить прибыль. Все это, разумеется, в России, а в Беларуси о таких суммах артистам даже мечтать не приходится, поэтому, сами понимаете, нужда в хорошем литературном материале у нас, в провинции, еще острее. Вот почему я не мог отвести вожделенного взгляда от соблазнительных альтовских папок. На мою скромную по форме и наглую по сути просьбу — дать для «Христофора» какой-нибудь из новых рассказов, Семен ответил категорическим отказом, зато подарил, сделав дарственную надпись, свою последнюю книгу, любезно разрешив использовать из нее все, что нам понравится. Я, конечно, искренне поблагодарил Альтова — получить от него такой подарок было очень приятно, мы у себя в театре, кстати, в дальнейшем кое-что действительно использовали из этой книги, но все это было не то. Хотелось заполучить на стоящий «свежак», нечто, как сейчас говорят, эксклюзивное, чего еще никто не видел и не слышал. Я был уверен, что в папках такое было и в большом количестве.

И тут в моем возбужденном мозгу родилась безумная идея. Сначала я сам ее испугался, но потом, успокаивая себя тем, что стараюсь не личной корысти ради, а во имя святого — благополучия «Христофора», стал деловито «обсасывать» ее со всех сторон. Да, я не сказал, что за идея. Я решил у Альтова рассказы… украсть. Но не примитивно «стибритъ», чтобы Альтов обнаружил пропажу листочков из папки уже во время следующего выступления, поднял шум, начал искать вора и первым заподозрил, естественно, меня. Нет, я надумал поступить профессиональнее, используя весь свой богатый опыт просмотра шпионских фильмов. В большинстве из них, если помните, секретные документы обычно фотографируют, я же решил пойти еще дальше и пустить в дело свою видеокамеру, которую всегда беру с собой в поездки (разумеется, для других целей).

В один из вечеров, выступив перед публикой и получив свою долю аплодисментов, я вернулся в нашу с Семеном гримерку и стал ждать, когда его пригласят на сцену. Наконец по громкой связи помощник режиссера сообщил: «Семен Теодорович, через пять минут ваш выход». Альтов взял одну из трех папок, на мгновение задержался перед зеркалом и вышел из комнаты, оставив меня наедине с двумя другими. Они, эти папки, манили меня, как неохраняемая алмазная россыпь, как гарем уехавшего в командировку султана, как… Да зачем тратить время на сравнения! Я схватил одну из папок, поднес ее к окну, чтобы было светлее, включил видеокамеру и начал съемку. Краем уха я ловил звуки, доносившиеся из зала. Мерный, несколько монотонный голос Альтова, временами, прерывавшийся смехом и аплодисментами, успокаивал меня, и я методично, страницу за страницей, переносил на видеопленку содержимое папки. Сделав свое «черное» дело, я аккуратно завязал на папке тесемочки и положил ее на место. Тут бы мне и остановиться. Но «жадность фраера сгубила». Я управился всего за несколько минут, Альтов обычно выступал значительно дольше, его голос, усиливавшийся динамиками, звучал ровно, как у хорошо отрегулированного и не собиравшегося глохнуть мотора, поэтому я решил «обработать» и вторую папку. Поднеся по уже опробованной схеме ее к окну, я продолжил съемку, не теряя бдительности и прислушиваясь к голосу Альтова. Работа спорилась, я снял уже, наверно, более половины, когда за моей спиной неожиданно прозвучало:

− Ну, вот и я дожил до высшей степени оценки моего творчества. Мои рассказы, наконец, начали воровать.

Сказать, что от неожиданности я опешил, значит — ничего не сказать. Представьте ситуацию: у окна я с видеокамерой и папкой Альтова, в дверном проеме — сам Семен Альтов, а из динамиков разносится голос все того же Альтова… Для мистического фильма это вполне нормально, но в реальной жизни… Я застыл, как изваяние, в моей голове долька мозга, отвечавшая за логику, тщетно — тем более что ей не давали сосредоточиться нахлынувшие стыд и ужас — пыталась понять, что же произошло.

В кино застигнутый врасплох шпион обычно достает пистолет и стреляет во врага или, в крайнем случае, в себя, иногда он просто поднимает вверх руки и банально сдается, бывают и другие варианты, но ни один из них не годился для меня. С идиотской рожей я тупо смотрел на Семена и слушал, как бурно реагирует зал на по-прежнему читаемый Альтовым рассказ. Не знаю, какими были первые чувства, возникшие при виде меня у Альтова, но он вдруг расхохотался, подошел ко мне, взял из моих рук видеокамеру, похлопал меня по плечу и, показав на камеру, сказал:

− Дарю.

Имелось в виду, что он дарит мне не мою видеокамеру, а то, что я успел похитить. Если бы этот благороднейший из встречавшихся мне людей достал видеопленку из моей камеры или бросил бы ее на пол и стал топтать ногами, или дал бы этой камерой мне по башке — это все было бы в высшей степени справедливо, и мне не на что было бы обижаться. Но он поступил именно так, как поступил. Я, наконец, обрел дар речи, начал извиняться, пытался что-то объяснить, убеждал его, что это у меня впервые, но Семен остановил меня и сказал:

− Не надо оправдываться. У меня такое тоже впервые и, боюсь, больше никогда не будет. Отныне «Христофор» — мой поклонник номер один, вряд ли кто-нибудь сможет когда-нибудь более убедительно продемонстрировать свою любовь к моим рассказам.

Вечером, на банкете, выпив со мной на брудершафт, Семен еще раз подтвердил, что не таит обиды на меня. Я вновь и вновь, как герой рассказа Чехова «Смерть чиновника», пытался оправдываться, но Семен решительно пресекал все мои попытки, прерывая каждую из них очередным наполнением рюмок. В итоге уезжал я из Риги с чувством, что наши отношения с Альтовым стали даже более теплыми, чем были до того. Семен сказал мне, что постарается написать об этом случае рассказ. Если это произойдет, то, наверняка, в изложении Мастера происшествие будет выглядеть очень смешным, но я решил, не дожидаясь Альтова, рассказать вам обо всем сам, чтобы в очередной раз покаяться и показать, на что способен пойти артист ради успеха на сцене.

Возможно, кому-то будет интересно узнать, почему я попался. Ведь все, как будто, было предусмотрено. Причина была в сюрпризе, который приготовили устроители фестиваля наиболее известным членам жюри. Для каждого из них был найден двойник, выходивший на сцену вместе с артистом. В тот злосчастный вечер, когда Альтов появился на арене цирка, рядом с ним неожиданно оказался некий тип, который голосом Алътова стал читать один из его рассказов. Внешне самозванец на Семена был мало похож, но голос совпадал почти на сто процентов, я, во всяком случае, отличить не смог. Это был так называемый голосовой двойник. Зрители приняли его очень хорошо. Он читал рассказ за рассказом, не давая открыть рта Альтову. Семен потоптался, потоптался, видит — делать нечего, и пошел обратно в свою гримерку, где его ждала еще одна неожиданность…