Все с нескрываемым удивлением и даже опаской посмотрели на нас. Думаю, такое же впечатление на белорусской свадьбе произвели бы неожиданно появившиеся в своих традиционных нарядах папуасы, ставшие петь и танцевать что-то свое родное.
Сопровождавший нас переводчик громко объявил, что это гости из Беларуси, которые приехали специально, чтобы поздравить жениха и невесту. Сообщение сразу же разрядило обстановку. Все присутствующие стали улыбаться, шуметь, что-то, видимо приятное, выкрикивать в наш адрес и оказались вполне приличными и нормальными людьми. Мы продолжили пение, гости поддерживали его аплодисментами, и между нами начало устанавливаться взаимопонимание. Прокручивая дома потом видеозапись, мы со стыдом отметили, что безбожно фальшивили, но голландцы нам все простили и делали вид, что они в восторге и от слов, и от пения.
Несмотря на такую бурную поддержку, к концу песни наши голоса начали неестественно быстро слабеть и даже подрагивать. Видеозапись показала, что в это время и камера стала дрожать и дергаться. Снимал, кстати, нас Александров, который вообще не поет и утверждает, что обладает полным отсутствием музыкального слуха. Чтобы он не болтался без дела, Сергею всегда в таких ситуациях и вручают видеокамеру. Так вот, когда мы немного освоились и стали озираться по сторонам, нам бросилась в глаза одна очень неприятная вещь: на столах совсем не было бутылок. То же самое свободным от камеры глазом заметил и Александров, чем и объясняется отмеченная выше наша общая дрожь. «Выпили уже все, — с обидой и гневом подумали мы. — Зачем тогда приглашали?» Но через некоторое время, пожимая руки многочисленным, гостям, отвечая на их приветствия и похлопывания по плечу, я отметил вдруг отсутствие не только спиртного, но даже его запаха. В зале не было привычного на свадьбах тяжелого духа алкоголя: перегара, смешанного с табачным, дымом. Вился мягкий сигаретный дымок, но вентилятор сразу же уносил его, а вот «настоящего» запаха свадьбы не было. Я поделился своими наблюдениями с товарищами, и мы пришли к выводу, что положение еще хуже, чем мы подумали сначала. Спиртного на свадьбе не было вообще! С закуской, кстати, было ненамного лучше: среди бутылок минеральной воды и «кока-колы» кое-где виднелись тарелочки с бутербродами. И все! Это повергло нас в шок.
В это время гости стали петь ответную песню, танцевать, мы, криво улыбаясь, пытались аплодировать, делая вид, что они нравятся нам не меньше, чем мы им, но на душе у каждого из нас становилось все тоскливее.
А голландцы «разгулялись» не на шутку. Песни у них чередовались с танцами, потом пошли хороводы, временами, напоминавшие игру в «ручеек», потом другие игры, за ними — фанты, лотерея и многое другое, что нашему нормальному человеку на свадьбе даже и в голову не придет. И, как вы уже поняли, гости ничего горячительного не пили, да и едой не злоупотребляли. Здесь мы воочию увидели то, что когда-то пытались ввести у нас и что не прижилось (потому что не может прижиться никогда!), а у них процветает — безалкогольную свадьбу.
Потихоньку выскользнув незамеченными в соседнее помещение, мы стали держать совет — что делать? Ведь мы же, когда ехали на свадьбу, мечтали хорошо «погулять» в привычном смысле этого слова, вплоть до того, чтобы даже на столах потанцевать. Но не на трезвую же голову этим заниматься! Мы жили в семьях голландцев, общались со своими хозяевами и знали, что они практически не выпивают. Например, наш с Длусским хозяин Франк не мог за вечер осилить больше одной рюмочки, из-за чего и мы с Анатолием делали вид, что это тоже наша предельная норма. Но все это было в быту, в будни, а уж на гуляньях, надеялись мы, голландцы «оттягиваются» на всю катушку, как финны когда-то в Ленинграде. И вот теперь происходило окончательное крушение наших надежд.
Вдруг дверь в комнату приоткрылась, и в нее заглянул наш с Толей Франк. Его тоже пригласили на свадьбу, он узнал, что мы здесь и попытался нас разыскать. Мы бросились к Франку, почему-то почувствовав, что в нем последняя наша надежда. Франк немного понимал по-немецки, поэтому, использовав весь коллективный запас немецких слов, мы попытались изложить суть нашей проблемы:
− Франк, на унзере свадьба тринкен вельми грос водка одер шнапс, битте.
Франк на некоторое время задумался, видимо переваривал информацию, потом радостно заулыбался и воскликнул:
− А! Гут, гут!
Сделав обнадеживающий жест, он вышел и через несколько минут вернулся с литровой бутылкой «Смирновской». Где он ее взял, не знаю, скорее всего, купил в баре. Купить выпивку в Голландии можно где угодно. Они не пьют, потому что не хотят, а не потому, что нечего или не за что.
Вернувшись в банкетный зал, мы обнаружили там «шведский» стол, половину закусок перенесли с него на наш «русский» и стали от всей души «желать» здоровья и счастья новобрачным. Через десять минут от нашего уныния не осталось и следа, а через пятнадцать — веселье забурлило в нас вулканом. Смех, шутки, анекдоты полились из нас неудержимо, как лава.
Франк, вежливо оставивший нас, чтобы не мешать, привлеченный шумом, подошел к нам опять. Мы пригласили его к столу, были очень рады, что он, наконец, вернулся, но намекнули, что с него за то, что отсутствовал, — «штрафная». Франк все быстро и правильно понял и через пару минут принес еще бутылку «Смирновской».
Если бы кто-нибудь посторонний подошел к нашему столу через час, он вряд ли догадался бы, что не все мы земляки. Франк за это время успешно усвоил русскую лексику, особенно ту ее часть, которую называют ненормативной, и активно подкреплял свою жестикуляцию свежевыученными крепкими словами. Он стал в доску своим для нас, мы, по-моему, вообще забыли, что находимся не дома. Нам уже все нравилось, даже свадьба. Мы наперебой ее хвалили, говорили, как приятно видеть цивилизованных, культурных людей, умеющих с достоинством, веселиться и отдыхать. Не то, что у нас, когда напьются, набьют друг другу морды и забывают, зачем собирались. Хорошо бы и нам научиться так себя вести, мы ведь тоже европейцы, наши культуры во многом схожи, да и внешне мы, когда трезвые, почти не отличаемся.
И тут кому-то из нас, не помню уже кому первому, пришла мысль, всегда посещающая гостей на свадьбе после того, как они пресытятся всем находящимся на столах. «А где, кстати, невеста и жених?» — спросил кто-то. Выяснилось, что никто их не видел, нам даже стало стыдно, что мы до сих пор не поздравили молодоженов лично. Оглянувшись по сторонам, мы нигде не увидели белой фаты, поэтому я обратился за помощью к Франку:
− Франк, во ист дер невеста?
Франк с улыбкой посмотрел на меня, думая, видимо, что я шучу. Но я повторил свой вопрос во второй раз, и Франк понял, что я спрашиваю на полном серьезе. Он недоуменно пожал плечами и показал на стоявшую недалеко от нас старушку. Франк никогда не шутил, поэтому мы сразу ему поверили и, разинув рты, все дружно уставились на «невесту». Смутившись от столь явно и неожиданно выраженного к ней внимания, старушка заулыбалась нам в ответ и приветливо закивала головой. Надо отметить, что голландские пожилые женщины, а так про них говорить будет правильнее, нежели «старушки», ведут совсем не такой образ жизни, как их сверстницы в нашей стране. Не знаю, уходят ли они, как говорил Жванецкий, из «большого секса», но их активность, любознательность, жажда жизни и страсть к развлечениям и путешествиям с годами только возрастают. Не была исключением и наша «невеста». Мы усиленно делали вид, что ничего необычного ни в чем не видим, но, как только виновница торжества отошла от нас, набросились на Франка с вопросами. Выяснилось, что мы попали не на свадьбу, а на годовщину свадьбы, причем далеко не первую. Этим объяснялось и почти полное отсутствие молодежи. Что касается выпивки, то ее не бывает на всех свадьбах, независимо от возраста «брачующихся».
Когда невеста в очередной раз оказалась недалеко от нашего стола, мы теперь уже с полным пониманием ситуации бросились ее поздравлять, обнимать и целовать. Она была немного шокирована резким изменением нашего отношения к ней: то совсем не замечали столько времени, а тут вдруг такое бурное изъявление любви, как будто кто-то раньше не давал этого сделать. А Длусский так вообще преподнес ей в подарок самое дорогое, что у него есть — свою песню. После этого он решил выпить с невестой на брудершафт. Женщина поняла, что молодой человек ищет повода поцеловаться с ней и не стала отводить губ. Анатолий страстно впился в них своими, вложив в этот поцелуй все накопившиеся в нем за вынужденные десять дней без женщин чувства. Потом спел еще одну свою песню о любви. Слова слушательнице были непонятны, но под воздействием музыки, дьявольского космического обаяния голоса единственного в театре холостяка, против которого еще не устояла ни одна женщина, «невеста» влюбилась в Анатолия. Внешне влюбленность голландок ничем не отличается от аналогичного состояния их подруг «по несчастью» в других странах, во всяком случае, в европейских. Всю оставшуюся часть вечера «невеста», игнорируя своего 80–летнею «жениха», не отходила от Анатолия, дергала ею за рукав, пощипывала, пыталась что-то объяснять и делала другие милые глупости, простительные влюбленным. Ее муж, который был заметно старше жены, но достаточно крепок и бодр, стоял поодаль, с интересом наблюдал за нами и добродушно улыбался. Он еще, наверно, не понял, что полчаса назад произошла духовная измена. Мы все вошли в раж, начали подтрунивать над Анатолием, порой довольно жестоко, благо никто вокруг не понимал нашего языка. Длусскому ничего не оставалось, как поддерживать правила игры, он тоже хохотал, веселился, пел песни и дурачился. Мы предлагали ему не упускать счастливого случая, жениться на богатой невесте, ведь у нее были и дом, и машина, и, наверняка, сбережения в банке, а мы бы к нему приезжали в гости в Голландию. И таким образом от его брака выиграли бы все.
