К. С. Совершенно верно! (Невольный смех раздался в зале, и К. С. понял юмор создавшегося положения). Мы вас не выгоним, но вы должны в это теперь всегда верить и представлять каждый раз по-разному, что с вами будет, если это случится…

Константин Сергеевич снова обвел всех присутствующих внимательным взглядом.

— Скажите, пожалуйста, Мария Ивановна, почему вы сделали себе такой страшный грим? — обратился он к М. И. Пузыревой, репетировавшей тетку Фрошар.

М. И. Пузырева. Константин Сергеевич, ведь моя Фрошар — отвратительная личность: это воровка детей.

К. С. Вот именно. Но с таким лицом вам не удастся украсть ни одного ребенка. Они будут убегать от вас, как только вы появитесь на углу улицы. У тетки Фрошар очаровательный, добро, душнейший вид. Никто и не подозревает, что она проделывает. Все думают, что это святая женщина. Вот дома, когда никого нет, там мы увидим ее настоящее лицо. Насколько отразятся на ее внешнем виде ее мысли и поступки, это мы увидим по ходу сцены и репетиции, но заранее наносить эти «злодейские» черты на лицо гримом — грубейшая ошибка. Надо, наоборот, обмануть зрителя. Он еще только подозревает, что Луиза попала в дурное общество, он еще только боится за нее. В первом акте мелодрамы у зрителя должно щемить сердце от предчувствий. Вот что самое важное. А вы пошли по «результатам»: кто злой — тому мрачный грим, кто добрый — тот красив…

Тут неожиданно Константин Сергеевич обратился к И. М. Раевскому, игравшему хромого Пьера.

— Теперь мне понятно, почему вы сделали себя таким хорошеньким…

И. М. Раевский. Константин Сергеевич, ведь он хромой, даже горбун по автору, нам казалось, что если его сделать еще некрасивым, то…

К. С. Не защищайтесь. Вы хотели заранее вызвать во мне жалость, чтобы я сказал: «Ах, как жаль, что этот красавчик хромой!»

И. М. Раевский. Что вы, Константин Сергеевич…

К. С. Сейчас еще вы не отдаете себе отчета, что это было вашим тайным желанием. Но когда вы подумаете над тем, что я сказал, то, наверное, согласитесь со мной. Между тем есть другой путь в искусстве. Через препятствия показывать прекрасное. И чем больше будет препятствий, тем ярче покажется зрителю даже крупица красоты. Я говорю о внутреннем мире Пьера. Он горбат, хромает, неказист лицом, но у него доброе сердце и талант музыканта — этого вполне достаточно, чтобы через непривлекательную внешность зритель увидел в Пьере человека. И в этом ваша задача актера. А так вы будете слащавым и сентиментальным. Это то дурное, чем славились подражатели-актеры в мелодраме. В первом: же спектакле новой мелодрамы образы решали мужественно, интересно, от больших, верных традиций в искусстве. И крупный актер «играл в прятки» с сюжетом: он обманывал как можно дольше зрителя, он скрывал свой истинный характер. Актеры, которые повторяли нашумевший спектакль (удавшаяся мелодрама всегда имела шумный успех), были помельче, не доверяли себе и боялись этой сложной «игры в прятки» с образом. Они шли прямым путем. Злодей — отталкивающий тип, а страдалец — обязательно в золотом парике, блондин. А вот то, что Жак, злодей по пьесе, у вас красив и привлекателен, это верно. Зато поступки его будут отвратительны. Я еще вернусь к нему…

Вы замечательны, Владимир Михайлович (Михайлов, игравший Мартэна. — Н. Г.). Вот у кого надо учиться, как играть мелодраму! Вами надо кончать акт.

Ангелина Осиповна (Степанова — Генриэтта. — Н. Г.) очень искренна, как всегда, но надо держаться на сцене гораздо спокойнее. Вы все время действуете, это хорошо, но нужно еще и думать на сцене, наблюдать, слушать, соображать — это тоже действия и гораздо более сильные, чем те, которые требуют многих жестов и частых переходов с места на место.

Ольга Леонардовна очень правильно делает, что ничего не играет внешне, но тем сильнее должен быть у нее диалог: действие словами.

Владимир Львович (Ершов — граф де Линьер. — Н. Г.) правильно делает, что не играет злодея в первом же своем появлении. Хорошо, что он сдержан и во второй своей сцене, но драматизма в диалоге Ольги Леонардовны и Владимира Львовича мало. Я знаю, что это очень трудно — сидеть не двигаясь и даже рукой не делать ни малейшего жеста, а внутри все бы кипело и только глаза говорили бы, но этого необходимо добиться. Все большие актеры, которые играли мелодраму, умели это делать: в совершенстве владели искусством внутреннего диалога.

Кстати об актерах, игравших мелодраму. Это были всегда первоклассные актеры, занимавшие высшее положение в труппе. Средний актер не может играть мелодраму. В мелодраме актеру надо очень много прибавлять от себя; среднему же актеру, без яркой индивидуальности, нечего прибавить к роли. А авторы мелодрамы писали всегда в расчете на актера. Даже лучшие из них — Пиксерекур, Дюканж — были плохие психологи и писатели, но в совершенстве знали секрет сценического воздействия на зрителя, а писали они для ста тысяч зрителей, а не на избранный круг эстетов.

О. Л. Книппер-Чехова. Но ведь говорят, Константин Сергеевич, что мелодраму всегда играют в плохих театрах плохие актеры.

К. С. Это не совсем так. Знаменитую мелодраму создают один раз. Она или рождается на первом представлении, или умирает в этот вечер, и ее никто никогда как пьесу не вспоминает. Поэтому рождение мелодрамы всегда было обусловлено участием прекрасных актеров и шла она в замечательных декорациях. Премьера мелодрамы очень дорого стоит, и в первом театре она идет всегда отлично, а затем все театры во всем мире копируют эту постановку; актеры в других театрах играют по слухам об игре того или другого актера первого представления; режиссерские приемы, планировки, декорации — все делают, как это было в известном театре на премьере.

Вы заметили, что в старых изданиях мелодрам дают всегда режиссерские примечания и планировки? Это еще Пиксерекур ввел. У меня есть его экземпляр: это настоящий режиссерский экземпляр, даны все планировки и снимки декораций.

А. О. Степанова. А как же мы будем играть, Константин Сергеевич, мы ведь не обладаем еще такой совершенной техникой?

К. С. Вы будете играть на предельной искренности, как играл сегодня Владимир Михайлович, и на очень хорошем выполнении физических действий. Для мелодрамы уметь выполнить интересно все физические действия, заказанные автором, — это основное. Поэтому я считаю мелодраму полезным тренажем для молодежи: она развивает веру, наивность, искренность чувств, создает цепь физических действий и заставляет работать фантазию актера.

Константин Сергеевич на минуту задумался, посмотрел на нашу выгородку, на всю обстановку в фойе и отдал совсем неожиданное распоряжение:

— Опустите, пожалуйста, все занавесы на окнах и закройте двери, — сказал он. — Потушите свет. Кажется, довольно темно?

Н. М. Горчаков. Да, пока глаза не привыкли к темноте…

Константин Сергеевич встал и отошел в дальний угол зала, его голос донесся к нам откуда-то из-за ширм.

К. С. Раиса Николаевна, я попрошу вас подойти ко мне…

Р. Н. Молчанова. Пожалуйста, Константин Сергеевич.

В зале возникло было веселое настроение, но К. С. резко прервал его.

К. С. Я попрошу всех соблюдать тишину, абсолютную тишину, такую, которая окружала слепую Луизу, когда она осталась одна на площади.

От этих слов, сказанных повелительным голосом, с интонацией, неожиданно передавшей всю трагичность положения слепой, беспомощной девушки в чужом ей городе, в зале воцарилась действительно мертвая тишина.