И тут ввалилась целая орава ребят. Я сразу узнал портовых по красным курткам и длинным бакам — года полтора, наверно, отращивали — и понадеялся, что они ко мне не пристанут. Они сели позади нас и стали отпускать всякие шуточки; потом один, длинный, худой и прыщавый, наклонился вперед и взял Джоан за плечо.

— Что, не дождалась меня?

Она повернула голову ко мне, потом отдернула плечо и оглянулась.

— А ты зачем ребят привел? Боишься, что один домой не дойдешь?

— Иди-ка сюда, я тебе объясню!

— Нет уж, теперь поздно. Я занята.

— Слушай, Джоан, — сказал я. — Ты иди, если хочешь.

— Это еще что за дурачок, из какой деревни? — спросил прыщавый.

— Хочешь от меня отделаться? — сказала она мне и говорит тому: — Заткни глотку, а не то мой дружок тебе ее заткнет.

Я вздохнул с облегчением, когда снова погас свет. Не обязательно быть трусом, чтобы избегать драки, особенно когда их пятеро или шестеро на одного. Я молил бога, чтоб картина была интересная, с пятью кинозвездами, потому что хоть я и не трус, но драться с такой оравой мне не светило. Еще куда ни шло, когда ты не один и есть надежда на победу, но мало радости, чтоб тебя отколотили всем скопом. Но малютка Джоанн этого не понимала. А может, и понимала. До сих пор толком не знаю. Она все жалась ко мне, а я отодвигался. Тогда она схватила меня за руку. Рука у нее была горячая. Да и у меня, честно говоря, тоже. Не стану утверждать, что остался к ней равнодушным.

А потом я вдруг чувствую, что тот, длинный, огрел меня кулаком по спине. Я обернулся и, провалиться мне на месте, в первый раз заговорил — до этого я не сказал ему ни слова.

— Вот что, приятель, — говорю, — ты полегче. Будешь лезть, вылетишь отсюда со страшной силой.

— Да тебе и с одноруким карликом не справиться, — сказал он.

— Слышь, мне просто неохота с тобой связываться. Отстань.

Все вокруг нас шикали и возмущались: безобразие, пусть молчат или выматываются, — а эти портовые все выпендривались. Джоанн тем временем жалась ко мне, я отодвигался, а проклятая картина так тянулась, что можно было две сигареты скурить между револьверными выстрелами. Я слышал, как портовые перешептываются, и насторожился. Было ясно — они такую заварушку готовят, что чертям тошно станет.

Потом двое схватили Джоан. А тот, длинный, сидел на откидном месте и покуривал. Он-то и командовал парадом.

— Посадите крошку ко мне на колени, — приказал он. — Аккуратненько подымайте — как бочку с пивом.

Я разозлился и сгреб одного за руку. Они уже подняли Джоанн, и мне стали видны ее ноги — сроду ничего подобного не видывал. Она брыкалась и визжала, а я ничего не мог поделать, потому что, когда схватил первого за руку, второй, сидевший сзади меня, накрыл мне лицо пятерней, норовя ткнуть пальцами в глаза. Я отпустил того, который держал Джоанн, и врезал этому второму; я и с десяти дюймов могу стукнуть так, что добавлять не надо будет. Он живо меня отпустил. Но Джоанн теперь была уже над стульями, так что я выскочил в проход и принялся за длинного.

Дальше разговор был короткий.

Я ухватил его левой рукой за узенький черный галстук и развернулся правой. Но ударил мимо, потому что он неожиданно пригнулся. А потом кто-то бросился мне под ноги, и я полетел на пол.

Тот, который мне под ноги бросился, выскочил из другого прохода. Это было неплохо придумано. Когда билетер осветил меня своим фонариком, я лежал на полу среди стаканчиков из-под мороженого и ореховой шелухи.

— Вставай, — сказал он. — И убирайся отсюда.

— Но они первые полезли.

— Все вы так говорите, — сказал он, когда мы запрыгали по длинной лестнице.

— Спросите девушку, с которой я был, они к ней пристали, — протестовал я.

— Какую девушку?

— Вон ту. Они ее через стулья перетащили.

Он зажег фонарик, и я увидел, что разговаривать бесполезно. Джоанн уже садилась на колени к длинному, закрыв глаза и прижавшись щекой к его прыщам. И я вышел в холодный, неуютный мир.

Я побрел домой, обдумывая планы мести. Про Носаря я совсем позабыл. Честное слово, я обрадовался, когда увидел, что он стоит, словно в старинной раме от картины, спокойный и уверенный, как ковбой с американского Запада, и глядит на меня сквозь дымные сумерки. Я все ему рассказал, и он ни разу даже не вставил: «Я ж тебе говорил». Сидел и слушал, молча куря мою сигарету. Я хотел подождать того, длинного, у «Альбиона».

— Будь спокоен, никуда он от нас не уйдет, — сказал Носарь.

— Да он из нашего района сразу умотается.

Носарь покачал головой.

— Помяни мое слово, он пойдет ее провожать.

Но я был так зол, что все еще хотел вернуться к «Альбиону».

— Спокойно, — сказал он. — Пораскинь мозгами. Если мы пойдем туда, вся орава на нас навалится. А если обождем здесь, тогда уж мы навалимся на него.

— Я хочу драться по-честному.

— Все будет по-честному, — пообещал он.

Жутко было сидеть в темноте на старой кровати и слушать, как внизу крысы дружно грызут продавленный диван, а вокруг шныряют сборщики утиля. Иногда слышались удары молотка; жалобно плакали во сне дети; горланили пьяные, ссорился муж с женой. Я думал о том, что сделаю, когда дойдет до честной драки, — неужто всего только раздавлю прыщ-другой на его роже. Около половины одиннадцатого мы решили смотреть в окно по очереди, но уже через пять минут стали смотреть оба. Носарь увидел их первый и сказал мне.

— Где?

— Вон, на тротуаре.

— Что же делать?

— Ничего — остальные-то небось следом тянутся.

Но вскоре выяснилось, что хвоста за ними нет; они шли, как в упряжке, — он почти нес девушку на руках.

— Это Мик Келли, — сказал Носарь.

— Давай вниз! — сказал я.

— Спокойно. Что-то слишком уж тихо… Не нравится мне это.

— Но ведь он уйдет.

— Лучше упустить его, чем на остальных нарваться.

Мы подождали, покуда они не скрылись из виду.

— Ну, теперь двинули, — сказал Носарь. — Только тихо.

Мы спустились по лестнице. Они шли, то и дело целуясь на ходу.

— Обожди-ка, — шепнул Носарь. — Не нравится мне все это, Артур.

— Даже жаль им удовольствие портить, — сказал я.

— А вот поглядим, — отозвался он.

Мы выскочили из дома быстро и без шума — я бежал на цыпочках, а Носарь был в американских ботинках на толстой резине, — но Келли все равно услышал. Отпустив Джоанн, он сунул пальцы в рот и свистнул. Чистая работа, ничего не скажешь.

— Охрану зовет, — сказал Носарь. — Ну-ка, вложи ему ума, а я встану на стреме.

Я с ходу съездил ему по зубам и отпрыгнул назад — стиль «молния», который мы применяли у себя на школьном дворе, когда шутя боксировали друг с другом, — и тут услышал крик Носаря. Я быстренько сообразил что к чему, и дал ему по уху: знал, что надо скорей кончать, потому что услышал в переулке топот. Носарь видел, как взметнулась, словно хлыст, велосипедная цепь. Это мне Носарь потом рассказал. Я этого не видел. Цепь угодила мне под подбородок, в самую мякоть. Он снова замахнулся, но тут Носарь схватил его за руку, и хорошо сделал, потому что я уже трепыхался, как цыпленок с отрубленной головой. А потом я почувствовал, что Носарь куда-то тащит меня.

Джоанн ломала руки и вопила, как зарезанная. Тот, длинный, не сразу очухался, так что нам удалось оторваться от них шагов на двадцать. В общем мы унесли ноги, потому что они сперва остановились спросить у Келли, что с ним, и он даже ответить не мог. А мы рванули во весь дух. Остановились только возле старой литейной. Ясно помню, что Носарь сказал только:

— Теперь понял, о чем я тебе толковал?

Я не ответил, потому что еще не отдышался, да и не знал, что отвечать.

«Келли не видели?» С тех пор мы всегда задавали этот вопрос.

Правда, одно время у меня даже веки покраснели, потому что я всюду его высматривал, следил за ним и видел его даже с закрытыми глазами.

Под подбородком у меня была ссадина, и моя старуха это, конечно, сразу заметила.