— Здесь есть абзац, важный абзац, абзац-обвинение: «Я также думаю, что после смещения Дуке и других перестановок всякий, кто имел бы смелость прямо говорить с тобой о проблеме коммунизма, должен уйти раньше, чем его выкинут».
Меня обвиняют в том, что я заменяю людей потому, что они не коммунисты, но самое удивительное, что этот протест вызван заменой Дуке. Но Дуке не имел ничего общего с Камагуэем. Когда я заменил Пиньейро, Уберт не сказал ни слова; когда я сменил Рамиро, Уберт не сказал ни слова, когда я сменил Вильяма Гальвеса, то и тогда Уберт не сказал ни слова. Но когда я сменил Дуке в Орьенте, тут Уберт сказал свое слово.
В письме Матоса есть такое утверждение: «Наш единый и боевой народ ничего не достигнет, если не будет действовать на основе программы, которая в равной степени удовлетворит интересы и чаяния всех».
Фидель, зачитав это место, тотчас комментирует его:
— То есть как это «программа, которая удовлетворит в равной степени всех»? Революция имела свою программу еще до того, как прозвучал первый выстрел, она имела свою программу. «В равной степени интересы всех» — этого я не могу ни объяснить, ни понять: как это можно совместить интересы латифундиста, владеющего тысячью кабальерий, и гуахиро, который живет буквально на меже? Как можно совместить интересы владельца ренты, который дерет три шкуры с семьи арендатора, как это можно совместить интересы посредника из тех, что грабили крестьян, и самого крестьянина? Внутри общества есть интересы, которые несовместимы.
Глава XXXVIII
РЕТРОСПЕКТИВА, НЕОБХОДИМАЯ ДЛЯ ПОНИМАНИЯ КУБИНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Заключительные абзацы обвинительной речи Фиделя по делу о предательстве Уберта Матоса составляют целый исторический экскурс, рассказывающий о процессе развития революции.
В ответ на «каверзный» вопрос Уберта Матоса относительно того, «куда держит путь революция», Фидель сказал:
Теперь о том, до какого предела мы пойдем… Я попросту считаю, что мы, Революционное правительство, лишь выполняем то, что обещали народу, и не более того.
«Скажите, куда мы идем?» Революция заявила о том, куда она идет, задолго до того, как мы высадились на берег у Белика.[28] Думаю, что мне достаточно не более пятнадцати, самое большее двадцати минут, чтобы закончить рассказ о наших позициях, постановке проблем, о том, как мы действовали, были ли мы лжецами, обманывавшими народ, или же мы всегда говорили правду. На этом судебном заседании я хочу рассказать лишь о политическом аспекте революции и нашей линии…
Поскольку говорится о необходимости определить, куда и как мы идем, а это было определено давным-давно, я должен напомнить о «Манифесте № 1 „Движения 26 июля“ к народу Кубы», привести всего несколько абзацев об экономических и социальных проблемах.
«Тем, кто винит революцию в расстройстве экономики страны, мы отвечаем: для крестьян, у которых нет земли, не существует экономики; для миллиона кубинцев, не имеющих работы, не существует экономики; для рабочих железных дорог, портов, сахарных заводов, хенекеновых плаптаций, текстильных предприятий, автобусных линий и других отраслей, которым Батиста безжалостно урезал заработную плату, не существует экономики. Она будет существовать для них только благодаря справедливой революции, которая произведет раздел земли, мобилизует огромные богатства страны и приведет к социальному раскропощению, отменив привилегии и эксплуатацию.
Разве можно ожидать этого чуда от кандидатов в депутаты на объявленных частичных выборах? Или речь идет о судьбе экономики для сенаторов, получающих в месяц 5 тысяч песо, генералов-миллионеров, иностранных трестов, эксплуатирующих коммунальные службы, крупных помещиков, для племени паразитов, множащихся и обогащающихся за счет государства и народа? Тогда скажем: добро пожаловать, революция, расстраивающая экономику, которая существует для немногих, набивающих с ее помощью свои пантагрюэлевы животы! В конце концов, не хлебом единым жив человек».
…А вот статья в журнале «Боэмия», озаглавленная «Против всех», потому что в то время не оставалось ничего другого, как быть против всех, чтобы вести революцию вперед. «Я уехал с Кубы без единого сентаво, решив сделать то, что другие не сумели с миллионами песо. Обратился к народу, встретился с эмигрантами и стал просить милостыню для родины, собирать сентаво к сентаво сумму, необходимую для завоевания свободы для нее».
Это написано не сейчас, это написано в изгнании. Я заявил публично в Пальм-Гарден в Нью-Йорке:
«Кубинский народ хочет чего-то большего, чем простая смена власти. Куба жаждет радикальных перемен во всех областях государственной и общественной жизни. Народу необходимо дать нечто большее, чем абстрактная свобода и демократия, нужно предоставить каждому кубинцу возможность достойного существования. Государство не может не думать о судьбе граждан, родившихся и выросших в стране. Нет большей трагедии, чем судьба человека, способного и желающего работать, но вынужденного голодать вместе с семьей из-за безработицы. Государство обязано обеспечить его работой или содержать его, пока он не найдет ее. Ни одна из формул, обсуждающихся сегодня в адвокатских конторах, не предусматривает такого положения, будто сложность проблем Кубы состоит лишь в том, каким образом удовлетворить амбиции кучки политиков, оттесненных от кормила власти или горящих желанием захватить ее».
Я заявил публично: «Мы сплотим наших соотечественников вокруг требования о том, чтобы народ Кубы обрел чувство полного достоинства, чтобы забытые и голодные познали справедливость, а главные виновники понесли наказание».
Этот документ я закончил словами: «Куба никогда не знала справедливости. Несчастного, укравшего курицу, бросают за решетку, в то время как крупные казнокрады остаются безнаказанными. Это попросту невероятное преступление. Где это видано, чтобы судья приговорил какого-либо толстосума? Где это видано, чтобы какой-нибудь хозяин сахарного завода угодил в кутузку? Где это видано, чтобы сельский жандарм взял его под стражу? Может статься, что все они ничем не запятнанные святые? Или же при нашем общественном устройстве юстиция являет собой великий обман и применяется в меру того, насколько это соответствует определенным интересам? Страх перед справедливым судом — вот что привело к согласию казнокрадов и тиранию. Казнокрады, пребывающие в трансе из-за революционного клича, звучащего с нарастающей силой на всех массовых митингах, как звон колокола, оповещающего грешников о наступлении судного дня, приняли к сведению предупреждение, которое высказал Ичасо в „Политическом обзоре“, опубликованном в журнале „Боэмия“ от 4 декабря 1955 года: „Фидель Кастро является слишком опасным соперником для некоторых руководителей оппозиции, которые на протяжении всех этих трех с половиной лет не сумели занять правильную позицию, соответствующую положению на Кубе. Они знают об этом очень хорошо и уже чувствуют, как растущее революционное „Движение 26 июля“ вытесняет их с поля боя против мартовских заправил.[29] Логичной реакцией политиков на этот очевидный факт должно было бы быть противопоставление решительных политических акций революционным действиям фиделизма“. Казнокрады услышали обращенный к ним призыв батистовского советника муниципалитета Гаваны Педро Алома Кееселя, опубликованный в правительственном органе за 14 декабря: „Все мы, политики, без исключения очень заинтересованы в том, чтобы сорвать повстанческие планы Фиделя Кастро. Если мы будем почивать на лаврах и упорно продолжать закрывать путь к политическим решениям, мы откроем для Фиделя Кастро революционный путь. Хотел бы я знать, кто из нас, тех, кто находится в оппозиции или правительстве, спасется, если фиделизму удастся победить на Кубе“».
Таким образом, наша революция всего-навсего выполняет обещанную программу, хотя многие, возможно почти все, считали, что мы не более чем пустые мечтатели.
«Движение 26 июля» является надеждой на освобождение для кубинского рабочего класса, которому ничего не могут предложить политические камарильи, оно надежда на землю для крестьян, которые живут как парии на родине, освобожденной их дедами; надежда на возвращение для эмигрантов, которые были вынуждены уехать из своей страны, потому что они не могли работать и жить в ней; надежда на хлеб для голодных и на справедливость для тех, кто брошен на произвол судьбы. «Движение 26 июля» разделяет дело всех тех, кто пал в жестокой борьбе начиная с 10 марта 1952 года и твердо заявляет их женам, их детям, их родителям, их братьям и сестрам, что революция никогда не примирится с виновниками их смерти. «Движение 26 июля» — это горячий призыв к единению рядов, провозглашенный с открытыми объятиями для всех революционеров Кубы без мелочных партийных различий и любых, какими бы они ни были, партийных разногласий. (Аплодисменты.) «Движение 26 июля» — это здоровое и справедливое будущее для родины, честное слово, данное народу, обещание, которое будет выполнено. (Аплодисменты.)
