Она говорила:

— Не растрачивай продукты впустую, но и не скупись на них.

Я уже истратила мешок муки и галлоны сливок, пытаясь повторить хлеб моей бабушки.

В наказание я сегодня совершаю последнюю попытку наладить контакт с мамой Маллинс.

Да. Мы идем туда на воскресный обед. Снова.

Первый воскресный обед прошел ужасно для нас обоих, и я была уверена, что мы достигли взаимопонимания. Я и твоя мама, Дэн, просто несовместимы, так что не совмещай нас. Довольно первого причастия маленькой Дирдре.

Но потом наступил день рождения какого-то племянника, юбилей и первый подходящий для барбекю день в этом месяце. Однажды Дэн, умоляя меня пойти, сказал, что его маме «одиноко», поскольку близняшки уехали на шесть недель в отпуск. Я собрала специальную корзину для пикника, чтобы поднять настроение этой одинокой старой леди, и обнаружила, что в доме целая толпа родственников, как обычно. Так или иначе, сегодня будет уже седьмой раз, когда мы приходим на воскресный обед к маме Маллинс. Приходить стало нормой, а не приходить — большим предательством. Должно быть по-другому.

Ах да, предстоит ли нам отведать жаркое из молодого барашка с розмарином и молотым черным перцем, подаваемое со шпинатом? Или нам достанется цыпленок в горшочке с молодым картофелем и морковками в фисташковом масле? Или, может быть, нас будут потчевать традиционным ростбифом с кровью, подаваемым со свежим щавелем и маленькими йоркширскими пудингами?

Нет.

Будет то же, что и каждую неделю: обычные тошнотворные блюда жареных кусков, которые не укусить, застревающих в кишечнике, с какими-нибудь готовыми салатами из супермаркета, политыми синтетическим майонезом.

А я еще переживаю, что у меня хлеб не слишком хорошо получается!

По-настоящему меня пугает то, что я могу привыкнуть. То, что я слишком часто подвергалась кошмарным переживаниям этих семейных сборищ, сделало меня несколько более терпимой. На прошлой неделе я не стала завтракать, чтобы за обедом есть с большим аппетитом. Я съела сосиску, равную моему весу, и выжила.

Дэн начинает настаивать, что нам стоит приходить к его маме каждую неделю, а мне уже лень возражать.

Мне не нравится приходить, но я могу это вынести. И похоже, что мне потребуется больше твердости, чтобы противостоять этому. Но, с другой стороны, должна ли я испытывать тошноту и отвращение, чтобы гнуть свою линию? Разумеется, было бы здорово, если бы простое нежелание приходить было уважительным извиняющим обстоятельством. Похоже, я теряю внутренний стрежень; и честно говоря, меня действительно пугает, что я привыкаю к этому. Если ты уже не замечаешь, что семья разрозненна, значит, ты стал ее частью.

Мне всегда казалось, что я получила очень беспорядочное воспитание: мать-чудачка, которая хотела быть художницей, у меня не было отца. Но сейчас я понимаю, что это было просто нетипично. Есть разница. Я знаю, что меня любили, мой дедушка вполне заменял мне отца, и, хотя у моей матери были свои недостатки, я всегда могла с ней поговорить. Мои школьные друзья завидовали тому, как свободно мы с Ниам общаемся друг с другом. А матери могут совершать и более тяжкие преступления, чем выказывать желание, чтобы ты называла ее по имени, или иметь привычку «варить» твою одежду.

В семье Дэна успешно говорят ни о чем, но в целом его родные — ядовитое гнездо, в которое я не могу соваться.

Да, хорошо, я могу туда сунуться.

Это Эйлин. Она холодная, критичная; все, что она делает для своих детей, это наседает на них, чтобы они приходили, а потом швыряет им порции дрянной еды и неодобрительно взирает на их спутников.

Добрая хозяйка, а?

Отца Дэна вообще не стоит принимать в расчет, он тихо сидит в углу и смотрит телевизор, надеясь, что никто его не заметит. Близняшки — миленькие, но они в отпуске (так называемом побеге из Алькатраса). У младшего брата Дэна, Джо, магазин автозапчастей, а его жена Анна — маленькая, пухленькая, улыбчивая женщина, милая, но никак себя не проявляет, только кивает и соглашается со всем, что ты говоришь. Том — это фигура, всего на год старше Дэна, но вдвое толще. Этот факт, похоже, смущает его безгрудую жену Ширли, которая, как я заметила, плотоядно облизывалась, когда они стояли рядом друг с другом. Возраст Ширли скрывается инъекциями коллагена и одежками девочки-подростка. Она из тех женщин, кто будет покупать журнал «Гламур» и экспериментировать с модными тенденциями макияжа, пока ей не стукнет пятьдесят. Я могла бы говорить о недостатках Ширли бесконечно, но вкратце: она выводит меня из себя.

По пути к машине я решаю изо всех сил попытаться устроить все по-своему.

Нам ехать всего десять минут, и пять из них я обдумываю, что мне сказать. Мне потребуется две минуты, чтобы это сказать, и еще минута Дэну на то, чтобы обдумать, как на это реагировать, и еще две минуты на обсуждение и принятие решения.

Я решаю выразить свое желание завуалировано и дипломатично, вроде:

— Мне неловко оттого, что мы столько времени проводим в доме твоей матери.

— Почему?

Он просто агрессивно туп. Мы уже говорили об этом раньше, поэтому он просто вынуждает меня сказать то, что я думаю на самом деле: «Я ненавижу твою мать!»

— Не то, чтобы мне не нравилась твоя мама, Дэн, но…

Ух, ты. Но это не совсем то, что я имела в виду.

Лицо Дэна искажается гримасой обеспокоенности, но вдруг меня как громом поражает: да пошел ты на хрен со своей чертовой мамочкой. Эта несчастная старая корова подло со мной обходилась. Она призывает нас к себе каждое чертово воскресенье, а потом три часа меня игнорирует. Она делает это убогое, саркастичное лицо, когда я преподношу ей пироги и канапе, да какого черта я вообще это делаю, и обычно уходит, чтобы я почувствовала себя куском дерьма. Я ее ненавижу, и тебя я ненавижу — ты — слабак, глупая обезьяна, которая не может вести себя с ней должным образом, но больше всех я ненавижу себя за то, что ВЫШЛА ЗАМУЖ В СЕМЬЮ ЭТОЙ УЖАСНОЙ ЖЕНЩИНЫ!

Но прежде чем я успеваю облечь свою злость в более приемлемые слова, которые могла бы произнести, Дэн подъезжает к дому своей матери.

— Но что? — спрашивает он.

Вот подлец! У меня внутри все закипает, по я ничего не могу с этим поделать! Я не могу дать себе волю, здесь в машине, возле дома его матери. Мне просто нужно собраться, запрятать раздражение внутрь, пережить следующие несколько часов, а потом поехать домой и высказать мужу все, как есть. Потому что я никогда больше не буду иметь дела с этой притворно счастливой развалившейся семьей.

Я надеваю резиновую улыбку и отвечаю нараспев:

— Ничего!

Потом я отстегиваю ремень безопасности, выхожу из машины и позволяю Дэну следовать за собой по пути к дому. Дверь открывает Ширли.

— Привет, ребята! — говорит она, моргая завитыми ресницами. Потом она смотрит на моего мужа и произносит: — Привет, Дэн.

Дэн в восторге, а во мне снова закипает ярость оттого, как легко он может забыть о том, что мы чуть не поссорились.

Они все там, тихо сидят перед телевизором. Помимо членов семьи в доме находится пара средних лет, которую никто не удосуживается меня представить, и женщина в блестящих брючках-капри, с волосами, выкрашенными в оранжевый цвет, которая может быть только подругой Ширли.

— Это Кэндис. — Ширли тыкает ногтями в ее направлении. — Ее муж только что ушел от нее к ее сестре.

Кэндис изрекает:

— Вот шлюха.

Но я так понимаю, что она имеет в виду свою сестру, а не меня.

В этот момент я не хочу быть среди этих людей. Не думаю, что смогу вынести их. Нужно чем-то себя занять и не садиться.

Поэтому я направляюсь прямо на кухню, чтобы приготовить кое-какую еду, которую я прихватила с собой. Это занимает меня и позволяет мне не присоединяться к молчащей перед телевизором публике. На кухне у Эйлин непросто разобраться что к чему, и она как обычно смотрит на меня с отсутствующим видом и пожимает плечами, когда я бодро заявляю: