— Садись в телегу! — рявкнул он на Виорику.

Она пожала плечами и на нетвердых ногах забралась на бочки.

Мог бы и поблагодарить, подумал Аллегри про себя. Похоже, тапамор и в самом деле был для деда важнее всего на свете. Художник, конечно, и раньше видел, как он печется над ним, но чтобы до такой степени…

Хотя, может, дело было в том, что он просто недолюбливал Виорику.

Дед очень хотел, чтобы женщина оказалась как можно дальше от повозки, но теперь, когда ее лошадь шла в упряжи, это стало невозможным. Его нервозность становилась все более очевидной по мере того, как они приближались к Тотен-Лихту.

Когда они были совсем уже близко, дед попытался нащупать что-то у себя за пазухой. Это выглядело как простой жест, как бывает, когда ищешь вещь, которая должна быть на своем месте. Но… затем на его лице проступила паника.

Они въехали в серо-голубую дымку Тотен-Лихта. В тот же момент художник понял, что все слухи об этом месте — правда. Стоило им переступить некую границу, как все вокруг залило нестерпимо ярким белым светом, таким, даже сквозь полуприкрытые веки было больно смотреть.

Лошади этого как будто не замечали и продолжали спокойно идти вперед, а вот с Ксашиком… С Ксашиком происходило что-то странное.

Свет пожирал его. Одежда, как лед в кипятке, плавилась под воздействием этого сияния, а когда ее не стало, начала исчезать кожа, мышцы, кости…Аллегри краем глаза видел кричащую от страха Виорику. Звуков почему-то не было.

Повод упал из рук деда, а сам он вывалился на тропу. Последним, что увидел художник, был позвоночник Ксашика. Он медленно превратился в тот же свет, что окружал его, и пропал.

Несколько минут Аллегри ждал, что с ним случится то же самое. Судя по лицу Виорики, она думала о том же самом. Однако телега ехала вперед, и ничего не менялось.

— Что это было? — сказала Виорика беззвучно. Художник передернул плечами.

— Выберемся отсюда, поговорим, — произнес он одними губами.

Момент, когда сияние стало ослабевать, а копыта лошадей, наконец, зацокали по дороге, стал одним из счастливейших в жизни Виорики.

А что насчет Аллегри, то он задавался вопросом, что же его спасло. И не так уж много вариантов ответа приходило ему на ум.

Карт у деда не было — путь он находил по памяти. Аллегри надеялся, что тропа, по которой они едут, не перейдет в развилку или тупик. Окончить свою жизнь в этих горах, в то время как они каким-то непонятным чудом выбрались из Тотен-Лихта, было бы крайне несправедливо.

Ночью потеплело. В такую погоду есть вероятность оказаться под лавиной, поэтому для ночлега художник выбрал одну из пещер, коих здесь было множество. Костер развели перед входом, предварительно убрав снег с нависающего над ним валуна.

Виорика притащила из пещеры небольшой красный камень и бросила его в очаг.

— Ты что делаешь? — отозвался художник. Дрова были частично сырые, найденные по пути, частично взятые с собой из Хох-Блайе, но в любом случае их следовало беречь и не швыряться в костер посторонними предметами. К тому же ветер, время от времени задувающий снег снаружи, не позволял ему гореть ровно.

— Смеешься, что ли? — спросила Виорика. — Мы едем в Ротен-Эрц, а ты даже не знаешь, чем он знаменит? Кроме тамошней театральной труппы там добывают…

— Ну конечно, я отправился в путь только затем, чтобы осматривать достопримечательности, — перебил ее Аллегри, вороша костер палкой. — Делать больше нечего.

— А кстати, зачем?

— Что — зачем?

— Зачем ты едешь в Ротен-Эрц? Ты не похож на человека, которому что-то нужно в этом городе. Честно говоря, ты и на человека-то не очень похож, — она улыбнулась. — Весь такой… изможденный. Я еще во Флахе подумала, что ты либо очень давно не спал, либо болеешь…

"О боги, когда же она замолчит…" думал Аллегри. Он знал, что его вид оставляет желать лучшего, но получать подтверждение из чужих уст было не очень приятно. Да и не в этом дело.

В такую погоду хотелось просто молчать.

Он даже не сразу заметил, как в пещере стало тихо. Виорика, кажется, поняла, что ему не хочется разговаривать. Она достала кастрюлю и вышла наружу, за снегом.

В любом случае, Виорика была не тем человеком, которому хотелось бы довериться, думал художник. Странно, что такая мысль вообще пришла ему в голову — никогда раньше он не нуждался в чьем-либо совете или одобрении. Его жизнь, как и флейта, были исключительно его делом, и допускать в них кого бы то ни было казалось святотатством.

Виорика вернулась и с лязгом поставила кастрюлю на костер.

— Ладно, сделаем вид, что тебе не все равно, зачем я сама еду в Ротен-Эрц, — сказала она.

Примерно с таким же интересом Аллегри мог бы рассматривать булыжник. Но Виорику это не смутило. Почему-то она решила избрать художника в свои поверенные. Вероятно, подумал он, это связано с отсутствием свободных ушей на много километров вокруг.

Памятуя о ее склонности к дешевым представлениям, он приготовился услышать невероятную историю о жизни безвестной сироты Виорики из глухой деревушки.

— Понимаешь, я должна была быть там с самого начала, — начала она. Моя мать мне обещала, что там я буду счастлива. Но как я туда ни стремлюсь попасть, всегда что-то в последний момент рушит мои планы.

Против воли Аллегри прислушался.

— А чем Ротен-Эрц отличается от других городов? — спросил он. — Что в нем такого особенного?

Виорика сидела, обхватив себя за колени. Только глаза поблескивали в пламени костра. Она походила на маленькую девочку сейчас; художник понял, что он может себе представить, какой она была, скажем, в пятнадцать: чуть пухловатая, с наивной верой в чудеса и желанием завоевать весь мир, если не красотой, так своим обаянием.

— Ну, сначала мне обещали, что там я выйду замуж. Фактически, меня продали за определенную сумму, но тогда я этого не понимала. Просто видела, как рада мать, и радовалась вместе с ней. Зря, как выяснилось. Вилфрид был богатым, но при этом немного… странным. "Тысяча разнообразных приключений повесы Филлиса" по сравнению с ним просто детская сказка.

Она поморщилась, видимо, вспоминая что-то. Учитывая, что в молодости Аллегри тоже, бывало, почитывал эту книжку, он мог себе вообразить, какого рода "странности" она имела в виду, Виорика, впрочем, не горела желанием касаться этой части своей жизни.

— В общем, мы поженились в моей родной деревушке и через пару месяцев засобирались к нему в Ротен-Эрц. Боги, как я была рада и одновременно боялась этого! — она поежилась. — Словно настоящая — взрослая — жизнь могла начаться только после того, как я увижу этот город.

Она на секунду призадумалась, затем пожала плечами и полезла в свою сумку.

— Проголодалась я, — сказала Виорика, доставая кусок вяленого мяса. — Так вот. До Ротен-Эрца мы так и не доехали — попали в лапы бандитам. Мужа убили, а я… Наверное, даже сейчас это прозвучит неправдоподобно… особенно сейчас. Я рассмешила их собственноручным исполнением сценки из "Вурфаренских матрон".

— Я так понимаю, это трагедия? — не мог удержаться от подколки художник.

— Ну вот, я же говорила. А разбойники, между прочим, были так благодарны за представление, что не прикоснулись ко мне и пальцем, а потом довезли до ближайшей деревни. Конечно деревни, в том районе и городов-то никогда не было, — пробормотала она про себя. — Как бы то ни было, с тех пор ничто не может меня переубедить, что я плохая актриса. Хотя, надо признать, разъяренная толпа с тухлыми помидорами чуть было не поколебала мою веру, — она слабо улыбнулась.

— Ты решила, что будешь играть в театре после этого? — спросил Аллегри.

Она неопределенно пожала плечами.

— Нет, наверное, нет. В тот момент я думала только о том, чтобы выжить, больше никаких желаний и мыслей не было. На самом деле все случилось чуть позже. В Драйзин, туда, куда меня привезли бандиты, приехал ротен-эртский цирк. Я тогда еще не знала, что он знаменит не только в Айзернен-Золене, но и в других странах. Ты не представляешь, Аллегри, сколько жизни было в том, что я видела! — художнику на мгновение показалось, что в зрачках у нее мелькнули разноцветные огоньки сцены. — Я словно с ума сошла. Дождалась, пока артисты закончат, вломилась к ним за кулисы, и заявила, что они должны взять меня с собой.