Цепи высосали его почти досуха, и то, он чувствовал, что этого хватит ненадолго. Темнота внутри Лемта рано или поздно освободится, если только… если только…

Он вдруг заметил, что от чудовища тянется тонкая нить к Омо.

Он последним усилием вытащил себя в видимый мир. Схватил за рукав пробегавшего мимо пустынника — тот уже начал рассыпаться в небольшую песчаную бурю, чтобы помочь Таиру.

— Омо — это ключ! Уберите… Омо. Подальше, — прохрипел Винф и потерял сознание.

Когда вокруг ничего не видно и стоит абсолютная тишина, трудно сказать, в сознании ли ты сам. Через некоторое время что-то изменилось, и Аллегри обнаружил себя лежащим в воде, посреди подземной реки, неспешно омывающей его тело. Табличка упала на дно, и художник никогда бы ее не нашел, если бы символы на ней не светились.

Он чувствовал себя странно. Что-то среднее между облегчением и разочарованием. Табличка есть, флейта на месте, и вроде бы даже не повреждена, однако… Что дальше? Художник впервые себе признался, что он и понятия не имел, что станет делать, когда найдет искомое. Он предполагал, что догадается сам, в Храме музыки, однако ни там, ни здесь, в этой пещере, у него не промелькнуло ни единой светлой мысли.

Он поднялся, чтобы найти сухое место, однако поиски не увенчались успехом. Река, хоть и неглубокая, разлилась по всей пещере, и только в нескольких местах камни торчали над водой. Кое-как Аллегри забрался на валун — он порос склизким, светящимся зеленым и синим мхом — и попытался, впрочем, без особой надежды, зажечь огонь.

До него донеслось дуновение ветра, странного, словно кто-то снял перышко или пылинку с его головы.

— Чего ты хочешь?

Аллегри даже подумал, что ему показалось, таким тихим был голос. Послышался плеск воды.

— Ты не в ярости, — быстро зашептал неизвестный, уже громче, — как ты сюда попал? Нимм помогает тем, кто в ярости, а потом забирает то, что принадлежит ему.

Говорящий, кто бы он ни был, приближался, и Аллегри вдруг почувствовал странное нервное возбуждение — то самое, которое поднимает шерсть на загривке у дикого животного и порой спасает ему жизнь, а порой — заставляет стоять столбом, когда надо бежать.

— У тебя вещь народа Ао-нак. Нимм все знает, но ты должен рассказать, и тогда Нимм поможет. Нимм всегда помогает. Зачем ты спустился в Гардалам, человек? Нимм?

Напрасно Аллегри пытался разглядеть во тьме пещеры, кто же это говорит.

— Я хочу тебя видеть! — сказал, наконец, он.

— Напрасно…

Над водой разлился мерцающий голубой туман, и Аллегри пожалел о своем желании.

Стены и потолок пещеры целиком состояли из человеческих лиц, застывших в разнообразных гримасах боли, ярости и ненависти. Они были сделаны из камня, за исключением глаз. Зрачки следили за художником, за каждым его движением.

Аллегри невольно поежился… и тут он увидел собеседника.

— Охх…

Нимм был в два раза выше человеческого роста. Он стоял в воде, одетый во что-то вроде мантии со стоячим воротником. Рукава, чрезвычайно длинные, спускались ниже колен, и из них выглядывали кисти, с узловатыми пальцами, блестящей кожей и желтовато-коричневыми, бугристыми ногтями. На тыльной стороне ладони росли жесткие перья, и такие же перья покрывали его плечи, шею и голову. Вместо лица у существа был клюв, по форме напоминавший косу.

Аллегри заорал.

— Не приближайся! — художник попятился, едва не упав с камня. Нимм остановился.

— Я предупреждал, — прошелестел Нимм. — Они тоже боялись. Раньше. Чего ты хочешь? — повторило существо, и Аллегри передернуло от его голоса — мертвенного, шелестевшего, как пустые оболочки высохших насекомых.

Аллегри закрыл глаза и нащупал флейту.

Он надеялся, что ему не причинят вреда, по крайней мере, сейчас. Однако продолжать разговор, видя это, было тяжело.

— Я хочу оживить ее, — Аллегри чуть приподнял флейту, — я… я видел, как она творила новый мир. Это было прекрасно. Ни один художник…никто никогда не смог бы так нарисовать, — сказал он, запинаясь.

Никому до этого он не говорил о своей мечте, и в темноте пещеры, перед этим бесстрастным существом, она звучала немного по-детски.

Нимм довольно долго молчал.

— Я готов заплатить любую цену. Любую! — не выдержал Аллегри.

Его собеседник тихо засмеялся. Художник открыл глаза.

— Жертва… — прошептал Нимм. Его клюв не двигался, когда он говорил. — То, что ты хочешь, стоит дороже. Не останется ничего, кроме Нимм. Ничего, никогда и только Нимм. Ты понимаешь это?

Художник не успел ответить, однако Нимм, кажется, понял его мысли лучше него самого.

— Ты действительно готов на все, — кажется, он был удивлен, хотя интонация почти не изменилась. — Отдай Нимм то, что ты нашел в Храме Музыки.

Аллегри помедлил. К Нимму не хотелось приближаться. Художник чувствовал, что вступил на путь, где никто не смог бы указать ему безопасное направление. Даже так: он знал, что не сможет повернуть назад, после того, как отдаст табличку.

Аллегри слез с валуна, и, стиснув флейту в руке, двинулся вперед. Глаза каменных лиц следили за ним неотрывно.

Нимм протянул ладонь. Она была абсолютно гладкой и очень сухой. Аллегри не без некоторого внутреннего трепета вложил табличку в эту руку и сразу же отступил назад.

Существо взяло табличку пальцами обеих рук и подняло ее над клювом. Знаки на ней вспыхнули, и через мгновение, как дым, вырвались на волю.

Из воды появилась небольшая колонна из черного камня.

— Флейту, — приказал Нимм. Художник подчинился.

Нимм еще выше приподнял табличку, а затем резко, со всего размаху, разбил ее о камень, на котором лежала флейта. Осколки таблички разлетелись по пещере. Символы из дыма, до того свободно парившие в мерцающем тумане, вдруг свились в узкие воронки и втянулись в отверстия флейты.

Стало тихо и темно.

Аллегри разогнулся — он и сам не заметил, как присел, защищаясь от осколков — и потянулся к флейте. Внешне она ничем не отличалась от себя-прежней.

Костлявые пальцы Нимма схватили его за локоть. Ладонь была холодной, как родниковая вода — мышцы сразу свело судорогой, даже сквозь одежду. Аллегри дернулся, но проще было оторвать себе руку, чем освободиться.

— Ей еще не время петь, — тихо сказал Нимм.

Аллегри остановился. Он боялся приближаться к Нимму, боялся ощутить его дыхание на себе, или, еще хуже — не ощутить ничего.

— Я дал флейте часть Нимм, теперь ей нужна другая часть, чтобы она запела в полную силу. Смотри…

Мерцающий туман начал стекаться в одну точку, образуя шар. Секунда — и он прояснился, показав художнику небольшой остров. Аллегри не сразу его разглядел, а когда все-таки увидел, что там, то застыл на месте. Песок на побережье сливался с цветом моря и неба. Совсем как в том, изначальном сне.

— На Синем острове мертвые начинают свой путь, а живые возвращаются к жизни, — голос Нимма почти сливался с гулом подземной реки. — Это единственное место, где ты сможешь дать флейте голос. Но не все…

Остров заволокло туманом, а когда он рассеялся, на его месте появились два человека. Аллегри с удивлением узнал в них своих недавних попутчиков.

— Тебе нужна песня Атмагара. — сказал Нимм. — Одного достаточно.

— Атм… а? — Аллегри вдруг почувствовал, как у него онемели губы и язык.

Нимм, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Нимм облегчил задачу, — он вдруг захихикал, чересчур громко для его речи, — Нимм разделил Поющих. Не играй на флейте, пока не запоет Атмагар на Синем острове. Бери девушку. Она слаба сейчас. Скажи ей, что ты знаешь, как исполнить любое желание, и она пойдет за тобой. Скажи ей половину правды. Веди ее на Синий остров, следи за созвездием Корабля. Пусть поет. Поет…

Аллегри вдруг понял, что шар, в котором теперь осталась одна Омо, затягивает его внутрь. Но он не сопротивлялся — любое место в этом мире было лучше, чем пещера Нимма.