Его "каморка" выглядела немногим лучше, чем остальные комнаты. По стенам, выкрашенным светло-зеленой краской, шла узкая роспись в виде виноградных лоз, а единственное окошко прикрывали белые занавески. Поправка — когда-то белые занавески.

Между двумя кроватями был зазор размером в полшага. Достаточно, чтобы не застрять, но не более.

Художник присел на краешек кровати и невольно задумался, а что он здесь делает.

Кто-то открыл входную дверь, Ян, стоящий в коридоре, оглянулся.

— Красные небеса, Ксаш! — воскликнул он. — Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть, — он исчез из поля зрения Аллегри.

Художник почувствовал, что упускает из виду часть головоломки. Виорика, которая так и болталась в коридоре, тоже выглядела озадаченной.

— Ты с ним? — спросила она беззвучно. Художник кивнул. Взгляд "селянки" посерьезнел, и на этот раз — Аллегри видел — это была не игра. Ее лицо сразу стало более осмысленным и даже приобрело некоторое подобие интеллекта.

Она пошевелила губами, как будто собиралась что-то сказать, затем, передернув плечами, вышла из гостиницы. Хозяин окликнул ее, но она не отозвалась.

— Вздорная баба, — бросил он, провожая Ксашика в ту же комнату. Аллегри пришлось поджать ноги, чтобы дедок смог пройти.

Тот оглядел каморку.

— Ты что-то поменял здесь? — спросил Ксашик.

— Разве? — удивился хозяин, почесывая затылок. — Хах, а точно. Занавески. Ты, как всегда, глаз-алмаз, Ксаш. Пойдем выпьем, я угощаю!

Дед, кряхтя, поднялся с кровати — за время разговора он успел на ней посидеть, полежать, даже попрыгать, не ногами, а так, сидя — и вышел в коридор.

— Аллегри, ты с нами? — спросил Ксашик.

— О, так вы вместе, — понял, наконец, хозяин, — то-то я смотрю, телега знакомая…

У художника было двойственное ощущение. С одной стороны, если его угощали, он не отказывался. С другой, идти почему-то не хотелось.

"Наверное, я просто устал", подумал он.

Ян и Ксашик ушли, в доме стало тихо. Художник задремал, и это было так хорошо и правильно, что стук снаружи страшно раздражал.

Стук?

Аллегри проснулся. За окном стемнело, но не настолько, чтобы на фоне окна не была видна чья-то тень.

Флейта и карты были на месте. Художник, по своему обыкновению, спрятал их в постели, а сам подобрался к окну. Судя по силуэту гостя, это была женщина. Аллегри немного расслабился.

Он резко раздернул занавески:

— Чего тебе?!

Фигура отскочила. Художник с удивлением узнал ту самую ненормальную, что напала на него сегодня. Как ее там… Виорика, что ли?

Она приложила палец к губам и жестом позвала его.

— Нет, — сказал он.

Виорика забарабанила в окно. Расслабиться при таком шуме при всем желании было невозможно, хотя художник и попытался.

Звук был слышен даже из-под подушки.

Злой, он вышел на задний двор.

— Что тебе надо? Если это деньги на новую одежду, так бы и сказала.

Надо сказать, она успела где-то переодеться — не иначе как ее рассказ о бедной сироте действительно был не более чем сказкой.

Женщина молча развернулась и направилась к выходу. Аллегри понял, что был чересчур резок; к тому же что-то ему подсказывало, что просто так она бы не стала стучаться. Это неведомым образом потревожило художника.

— Постой, — сказал он. — Пожалуйста, — выдавил Аллегри из себя с видимым усилием. Он крайне не любил извиняться, а в этом "пожалуйста" было немало от слова "прости".

Виорика, впрочем, удовлетворилась и этим.

— О Ксашике ходят дурные слухи, — сказала она.

Художник не удивился — с самого начала их совместного с Ксашиком путешествия он ждал, что кто-нибудь скажет эти слова. Странно, что это оказалась "вздорная баба".

— Продолжай, — сказал он.

— Он возит тапамор уже более тридцати лет, — начала Виорика, — и, надо сказать, ни разу не было такого, чтобы товар пропал…

— Это я уже слышал. От него самого, — заметил Аллегри.

— Чего нельзя сказать о людях.

"А вот это уже что-то новое", подумал он.

Этого следовало ожидать; впрочем, так или иначе надо было проехать через Айзернен-Золен. Художник не собирался целый месяц, а может и больше, сидеть на одном месте.

Виорика наклонилась к нему, словно боясь, что кто-то может их подслушать.

— Он ездит через горы Тотен-Лихт. К Ротен-Эрцу это самая короткая дорога… но и самая опасная.

— Дай угадаю, — сказал Аллегри, — никто не возвращается?

— Возвращается. Сам Ксашик. Но не те, кто ехал с ним. Говорят, в Тотен-Лихте светящиеся горы… и приближаться к ним не стоит — притянет.

— Как мотылька? — спросил Аллегри. История о сверкающих горах уж больно напоминала детские страшилки, и потому выглядела для него недостоверной. К тому же… Карта, которая была вырвана из атласа в Чатальском Хранилище знаний, не содержала никаких сведений о Тотен-Лихте. По правде говоря, там не было и половины тех городов, которые они проезжали, но художник списал это на древность самой книги. Вполне возможно, автор не посчитал нужным наносить их. Или, возможно, люди заселили эти земли значительно позже.

Виорика нахмурилась, увидев выражение его лица. Смотрелось забавно: она как будто превратилась в маленькую капризную девочку. По крайней мере, Аллегри сразу представил, как она выглядела в свои восемь.

— Не ерничай! — строго сказала она и топнула ногой. — Я на твоем месте прислушалась бы к чужим словам. Я не понимаю, почему Ян ему верит, хотя его собственная дочь так и не вернулась из совместной с Ксашиком поездки.

Последние слова прозвучали чересчур громко — Виорика снова вышла из себя. Художник невольно оглянулся: окна "гостиницы", казалось, следили за ними. Карты и флейта лежали в его постели, и внезапно он подумал, что их очень просто найти. Любому, кто задастся такой целью.

— Ян и Ксашик могут вернуться в любую минуту, — сказал художник.

Виорика кивнула и пошла к воротам.

— Спасибо! — громким шепотом сказал он. — За предупреждение.

Флейта оказалась там, где он ее оставил. Засыпая, художник подумал о том, какой же это был странный день, куда более странный, чем множество предыдущих.

Он помнил, что женщина в храме Детей Хаоса — Шати — говорила про табличку. Та, что вызвала к жизни силу, способную исполнять самые заветные желания.

Она ему приснилась. Плоский, неровный кусок коричневой глины, с одной стороны которой был нарисован знак — два листа, восточный и западный, походили на цифру восемь, положенную набок; северный и южный вместе смотрелись как песочные часы.

Табличка лежала на черно-белом полу, присмотревшись к которому, художник с удивлением узнал клавиши пианино, только закрученные в спираль. Все остальное разглядеть почему-то не удавалось, но Аллегри знал — это должен быть Храм Музыки, и ничто другое.

Рядом с табличкой, разбитая, лежала маленькая расписная дудочка. Увидь Аллегри ее где-нибудь на сельской ярмарке, он, не задумываясь, прошел бы мимо — детские игрушки его не интересовали. Казалось странным, как такая вещь могла сломать судьбы стольких людей.

Ключ к решению загадки — как оживить флейту — скрывался там, в Храме Музыки. От художника требовалось только прийти и забрать его.

Ксашик решил остановиться во Флахе на несколько дней — перетереть со старыми знакомыми, провернуть несколько сделок… Аллегри наконец-то купил ту самую нижнюю одежду, которую он поначалу принял за женскую ночнушку.

Что ж, как бы это не выглядело, жизнь оно действительно облегчало — теперь художник смог ходить по городу без ежесекундного желания почесаться.

Выяснилось, что Виорика — это не кто-нибудь, а двоюродная сестра Яна, которая всю свою жизнь мечтала стать актрисой. Об этом поведал кузнец на второй день пребывания их во Флахе.

— Нет, чтобы замуж выйти — уже третий десяток пошел! — она все шатается по балаганам и просит, чтоб ее взяли хоть на роль третьей статуи в правом ряду. Вздорная баба! — сказал Ян, стукнув кружкой по столу. — К тому же она любит таскать у постояльцев всякую мелочь. Сколько с ней не говорил, не уймется никак!