— Что вы имеете в виду?

— Ну, будет же создана специальная комиссия по расследованию убийства сенатора. В нее должен войти кто–нибудь из ФБР, возможно, сам директор, и представить туда материал, который мы соберем. Если у него в руках к тому времени не будет этого парня, придется доказывать, что мы имеем дело с идеальным преступлением.

— На самом деле вы не слишком–то надеетесь найти его, а?

Лэнг внимательно посмотрел на Элизабет. По лицу его скользнуло выражение усталого удивления, которое Лэнг тут же согнал, сняв очки и вытащив носовой платок, чтобы протереть идеально чистые стекла.

— У нас почти нет шансов. Человек, который провернул такую операцию и ухитрился исчезнуть, не оставив ни следов, ни отпечатков пальцев, ни свидетелей, — практически неуловим. Он ничем не выделяется среди других.

Лэнг снова надел очки и добавил:

— Разве мало таких случаев?

Элизабет вздохнула. Действительно, много преступлений остается нераскрытыми. Несмотря на утро, она вновь почувствовала усталость.

— Значит, мы занимаемся имитацией, а на самом деле все это зря?

— О нет. — Лэнг чуть повысил голос. — Мы не халтурим. Да и в Вашингтоне делают все возможное — посылают людей, чтобы они шли по любому следу. Я только хотел сказать, что у нас две заботы: нужно и работать, и доказывать, что ты работаешь. Поэтому займемся портфелем.

Лэнг прошел в угол лаборатории, взял портфель сенатора и положил на стол. Из тумбы стола он извлек несколько бланков.

— Это делается таким образом: мы составляем список всего, что находится в портфеле, и потом каждый из нас ставит свою подпись. Это обычная формальность для того случая, когда нет владельца, ну и страховка — чтобы мы не допустили никакой ошибки. Не хотелось бы, чтобы через год какой–нибудь тип из управления национальной безопасности появился здесь с этим листком и спросил, почему такой–то документ, подписанный сенатором, продан в Берлине, или Гонконге, или Цюрихе…

С этими словами Лэнг взял первую толстую пачку печатных листов и сказал:

— Я бы назвал это «копией материалов конгресса», страницы с 1098–й по 2013–ю, период с 12 января по 1 февраля. С карандашными пометками — видите? — и исправлениями.

Элизабет согласилась и сделала первую запись.

Дальше шла записная книжка, буклеты с расписаниями рейсов нескольких авиалиний, журнал «Тайм», рукопись речи о подоходных налогах. Элизабет чувствовала какую–то неловкость, и не потому только, что рылась в чужих вещах, но ей казалось, что их владелец жив. Все было недописано, оборвано, номер журнала свежий, от него пахло типографской краской. Такое ощущение всегда возникает после убийства, если суметь отрешиться от крови и прочих неприятностей.

Лэнг формулировал описания, Элизабет поспешно записывала. Они были точными, а если вдуматься — глуповатыми. «Блокнот на пружине. Количество — один. Цвет голубой. Производство «Джем корпорейшн“. Восемь с половиной на одиннадцать дюймов. С нумерованными страницами в количестве 200. Страницы 8, 19, 73, 101, 106 отсутствуют. Две пачки сигарет «Собрэни“, запечатанные. Меморандум в объединенное управление сената от мистера Диринга из Администрации общих служб. Дата: 3 февраля. Тема: «Неэкономное использование электроэнергии«…»

— Понятно, — сказала Элизабет, дописывая слово «электроэнергии».

— Вот и все. Ох, да… Портфель коричневой кожи с медными застежками. Инициалы МРК.

Они подписали лист, и Лэнг взял его себе.

— Я передам его сейчас в Вашингтон, — счел нужным пояснить он. — Они смогут успокоить Белый дом, что мы здесь занимаемся не только отпечатками пальцев на чертежах межконтинентальной баллистической ракеты последней модели.

— Могу я посмотреть документы? — не оставила своей идеи Элизабет.

— Разумеется. Может быть, записная книжка и блокнот что–нибудь дадут, во всяком случае — не помешает.

Лэнг ушел. Элизабет начала листать блокнот. Первая сотня страниц ее разочаровала. Старик сенатор заносил туда все подряд. Даты встреч с сенаторами и визитов к врачу соседствовали с мелкими пометками и краткими сокращенными записями для памяти.

«Дело Банермана — позвонить Н.Г. Напомнить Карлсону, чтобы пригласил д'Орсиньи и др. Воскресенье».

Элизабет обратила внимание на два восклицательных знака рядом с фамилией Клэйбурн и три — с фамилией Претуелс. Иногда попадались фразы явно из готовившихся речей: «Беда в том, что мы пытаемся управлять страной, словно играем в покер…» Но она не могла знать, где, когда, по какому поводу и кто сказал это.

Элизабет задумалась. Должна быть какая–то система, которая поможет ей раскрыть смысл этих записей. Это довольно просто сделать. Поскольку заметки о встречах делались для того, чтобы эти встречи состоялись, достаточно опросить упомянутых в них людей и установить даты, а может, и содержание разговоров. Восстановить можно почти все: с кем сенатор встречался и разговаривал, что делал каждый день на протяжении этих двух месяцев, о чем думал… Конечно, это займет много времени и скорее всего окажется бесполезным. В блокноте есть и вполне доступные для понимания куски. У сенатора наверняка были сотрудники, они смогут помочь. У Клэрмонта был же официальный помощник! Как его зовут? Элизабет пролистнула блокнот. Почти на каждой странице мелькало «Карлсон». «Документы по поводу Билла Кэллоуэя — Карлсон… Звонил ли Карлсон Н.Г. Выгрузка горючего…»

Элизабет подошла к телефону. В трубке моментально раздался голос секретарши. Господи, подумала Элизабет, неужели здесь никто больше не работает? Только сейчас она заметила, что телефон был без диска.

— Это Элизабет Уэринг, — произнесла она. — Я в лаборатории. Вы не могли бы мне помочь встретиться с мистером Карлсоном, помощником покойного сенатора, и как можно быстрее?

— Сожалею, мисс Уэринг. Мистер Карлсон улетел в Вашингтон. Но я уверена, что мы сможем дозвониться до него сегодня вечером.

— Проклятье! — не сдержала эмоций Элизабет. — Кто разрешил ему уезжать и почему, собственно говоря, он решил это сделать?

Секретарша оставалась невозмутима.

— Мистер Лэнг совсем недавно разговаривал с ним, перед тем как он уехал из отеля.

— А может, он еще не уехал?

— Его самолет вылетает сегодня в двенадцать тридцать дня и должен прибыть в Вашингтон в семь пятнадцать по восточному времени.

Элизабет взглянула на часы. Было без нескольких минут двенадцать.

— Извините, но на этом телефоне нет диска, — не сдавалась она. — Вы не могли бы связаться с авиакомпанией и попросить мистера Карлсона к телефону? Может быть, это окажется весьма важным.

Элизабет порадовалась за выражение «может быть»: значит, она не утратила самоконтроль.

— Хорошо. Если удастся застать его, я позвоню вам в лабораторию.

Телефон зазвонил через несколько минут.

— Уэринг слушает.

— Пожалуйста, говорите с мистером Карлсоном, — произнесла секретарша.

— Мистер Карлсон?

— Да, мисс Уэринг!

В трубке слышался глухой гул аэродрома. Карлсон говорил громким и ровным голосом, как будто свободной рукой зажимал другое ухо.

— У меня есть ряд вопросов, на которые, судя по всему, можете ответить только вы, и я хотела…

— Извините, мисс Уэринг, — перебил ее Карлсон. — Но я вылетаю в Вашингтон, уже идет посадка, и я боюсь опоздать. Могу я перезвонить вам вечером, когда доберусь до дома?

— Боюсь, нет. Дело в том, что мне нужно, чтобы вы взглянули на кое–какие бумаги и объяснили мне… Не могли бы вы полететь следующим рейсом?

— Со мной уже беседовали, меня допрашивали с пристрастием и изучали вдоль и поперек в течение двадцати четырех часов! — Карлсон был явно возмущен. — И я… Подождите минуту, — вдруг произнес он, и рядом послышался еще один голос. Она не могла разобрать слов, но вскоре все стало ясно. С тяжелым вздохом Карлсон произнес:

— Я только что пропустил мой самолет. Следующий через четыре часа.

— Где мы можем встретиться? — решила не обращать внимания на его переживания Элизабет.