В большом доме, что соединен с сенями переходом на таких же резных столбах, живет сам Оскольд, там его ложница[148]. В доме, что рядом с Оскольдовым, останавливаются самые почетные гости. А тот дом, что соединен с Оскольдовой ложницей наземным переходом, называют «большой женский дом» – для отличия от «малых женских домов», в одном из которых, у Вады, лежал Кукша после охоты на тура.

В большом женском доме с двумя пристроенными теремами[149] живут Оскольдовы жены и наложницы. Вечерами там причесывают и убирают жену или наложницу, которую в этот раз велит привести к себе Оскольд, и потом, насурьмленную, нарумяненную и намащенную ведут по переходу в Оскольдову ложницу.

Какая разница между женой и наложницей? Жену объявляют перед всеми, у нее есть отдельное от мужа имущество, которым она вправе распоряжаться по своему усмотрению, она может развестись с мужем, если недовольна им, и, уходя, забрать свое имущество.

А наложница… она так, для развлечения. У нее нет никаких прав. Как у обычной рабыни. Сын, рожденный от жены, имеет право на долю в наследстве, а дочь, рожденную от жены, отец обязан выдать замуж, обеспечив приданым. Сын же или дочь, рожденные от наложницы, ни на что не имеют права. От детей рабов их отличает то, что сами они свободны.

Много ли у Оскольда жен и наложниц? Жен всего две, Потвора и Красава, одна дочь древлянского князя, другая – северского. А наложниц много, Вада их не считала… десятка три или четыре… Наложницу не всегда от простой рабыни отличишь… Живут они не только в большом доме – живут и в малых домах, вместе с рабынями.

– Жены, значит, княжеские дочери, – говорит Кукша. – А наложницы кто?

– Да кто угодно. Иногда бывают тоже княжны. Победит князь какого-нибудь другого князя и, чтобы выхвалиться и унизить побежденного, возьмет у него дочь в наложницы. А есть и такие князья, что за честь считают породниться с киевским князем хотя бы так. Но часто наложницы – дочери смердов[150]. Или просто невольницы. Приглянется девка у торговца, он и купит ее. У Оскольда, сам знаешь, глаза ненасытные, а кун[151] – не занимать…

– А сколько жен у Дира?

– Одна. Ее зовут Солова.

– А сколько наложниц?

– Ни одной.

Помолчав, Вада вдруг выпаливает:

– Потвора ненавидит меня! Она хочет моей смерти…

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Оскольд говорит, что на тот год крестится, когда приплывет из Царева города великий христианский жрец… Он думает, что и я вместе с ним крещусь и стану его женой… Тогда, мол, он своих теперешних жен спровадит домой, к их отцам, наложниц раздаст дружинникам, лишних же отправит на невольничий торг в Булгар[152]. Он говорит, что христианам полагается иметь только одну жену… А я ни за что не крещусь, ни за что! Никогда не изменю нашим старым богам! И не стану Оскольдовой женой! Зря эта глупая Потвора на меня злобится!

– Почему же Оскольд думает, что ты крестишься вместе с ним и станешь его женой? Разве ты обещала?

– Ничего я не обещала! Просто он этого хочет и думает, что и я хочу.

– Раз он собирается оставить всех своих жен и наложниц ради тебя, значит, он любит тебя?

От этой мысли у Кукши сжимается сердце. А Вада неуверенно отвечает:

– Кто его знает… Дело тут, думаю, не в любви…

– А в чем?

– Женившись на мне, он будет зятем настоящего, законного Киевского князя Яромира. Которого сам и убил…

– Откуда ты знаешь, что он убил твоего отца?

– Знаю. Верные люди поведали. Убил-то не своими руками, конечно. Что, у него гридней мало? Отец пал, когда хазар во время битвы в лес заманили, а ты сам знаешь: степным воинам в лесу конец… Оскольд после говорил, что князя Яромира ужалила хазарская стрела… Но, кроме Яромира, в том лесу из киян никто не погиб. И никто не видел, чтобы хазары там стреляли… Им было уже не до стрельбы, они только пытались саблями отбиваться. И все пали, ни один из леса не ушел.

– Стрелу, сразившую Яромира, нашли?

– Конечно, нашли! Из затылка вытащили.

– А хазарские стрелы отличаются от киевских?

– Еще бы! Хазарскую стрелу сразу видать! Ее привезли тогда вместе с мертвым отцом. Я понимаю, к чему ты клонишь: стрела-то, мол, хазарская! А что стоило в бою обзавестись хазарской стрелой? У первого же убитого хазарина вытащил из колчана и стреляй…

Возразить особенно нечего, и Кукша молчит. Он сам знает: викинги мало напоминают невинных ягнят, и по их правилам Оскольд, если это сделал он, ничего худого не совершил. Да вспомнить хотя бы обходительного Хастинга с крашеными ресницами, который сеял смерть и горе по берегам, мимо которых проплывал, и коварством захватил Луну. А в Царьград нынешней весной Оскольд с Диром отправились разве в шахматы играть? И Дир, самый добрый из знакомых Кукше варягов, делает все то же, что и остальные!

Кукшино молчание Вада принимает как согласие и продолжает рассказ уже спокойнее, без прежнего запала:

– Отцовы братья и сыновья погибли в битвах с хазарами, уграми и печенегами… Мою мать Оскольд насильно взял в жены, и она зачахла от тоски… Теперь же Оскольд хочет, чтобы в Киеве было, как у греков в Царевом городе: там царя не выбирают, так чтоб и здесь князя больше не выбирали, а на княжеском столе после него сидели бы его сыновья и внуки-правнуки. Сам понимаешь, что кияне легче смирятся с этим, если это будут внуки и правнуки законного князя из славного Киева рода, а не просто дети и внуки какого-то приблудного варяга. В Киеве князья всегда были выборные, но так повелось, что выбирали их только из одного рода, самого знатного в Киевской земле. Про всех тех князей в летописи рассказывается. Славнейший из них – Кий. Могучий был князь, недаром ему и имя такое – кий, палица. Как палица, обрушивался он на врагов. Знали его и в Царевом городе, ездил он туда на честь, и много чести видел там от царя. Что за летопись, спрашиваешь? Есть такая – деревянные дошечки, на них письмена вырезаны. Кто письмена те разумеет, тот может прочесть, что было с нашим родом в давние времена и кто после кого княжил, – от самого Кия.

– А где она, эта летопись?

– Хранится у наших жрецов в пещере.

– Ты ее видела?

– Нет. Мне про нее жрецы сказывали, чтобы я своих предков знала. Жрецы-то ее наизусть помнят. Они говорят, что я последняя из Киева рода.

– Как же ты пойдешь за него, коли ты его ненавидишь?

– А я и не пойду. Лучше умереть! – Вада невольно трогает нож на поясе. – Я хочу, чтобы ты убил его. Убил же ты Свана! Теперь убей Оскольда. В Киеве многие хотят его смерти. Нужен только человек, который откликнется на это как на зов судьбы. Его поддержат. Этим человеком будешь ты. Я объявлю, что я тебя выбрала, и ты женишься на мне. И тебя провозгласят Киевским князем. Верь мне, так и будет. Кто убьет Оскольда и женится на мне – тот доблестный муж и законный князь. Законнее все равно нет.

Кукша с Вадой бредут на север от Оскольдова города. Путь их лежит через дубраву, где высоченные вязы перемежаются с могучими дубами, под сенью этих великанов пышно разросся лещинный подлесок. Орехи давно уже поспели, Кукша с Вадой подбирают их и чистят. Всякий знает: если уж начал есть орехи, от них трудно оторваться, съел один и неудержимо хочется еще…

Вслед за Вадой Кукша спускается в глубокий овраг, по дну которого течет чахлый ручеек. Вада говорит, что, когда нет засухи, это хороший полноводный ручей с прозрачной студеной водой, весной в него даже заходят нереститься щуки. Перейдя ручей, они поднимаются едва заметной тропой по крутому склону, им помогают заросли ольхи, черемухи и лещины – в самых крутых местах можно держаться за ветки.

– А теперь мы лезем уже не по склону оврага, – сообщает Вада, – а по земляному валу.

Кукша не замечает разницы – та же крутизна и те же заросли, здесь такие большие черемуховые деревья, каких он прежде не видывал, хотя дома над рекой Тихвиной черемухи видимо-невидимо. Он немного устал, но ему приятно, что Вада как будто забыла о его нездоровье.