По мере удаления от Месы все меньше становится добротных каменных домов и все больше попадается убогих гнилых лачуг. Мостовых нет, то и дело встречаются зловонные лужи, в них довольно жмурятся на солнце щетинистые свиньи. На месте выгоревших улиц чернеют еще не застроенные пустыри.

Наконец Андрей Блаженный и Кукша подходят к оврагу, по дну которого чуть слышно журчит ручей – это Ликос. Они спускаются по крутому склону и, напившись, садятся на берег ручья. «Чудно, – думает Кукша, – сам привел туда, где его удобно убить!»

И вдруг он вспоминает то, чего так и не мог вспомнить вчера. Палуба дракона после кровавой битвы и распростертый на палубе Сван, который только что спас Кукшу, чтобы Кукша мог убить его.

– О нашем разговоре никто никогда не услышит, хорошо?

Юродивый смотрит на Кукшу, на дне глубоких глазниц светятся бледно-голубые глаза, кажется, будто они видят насквозь.

Кукша кивает. Молчать – это ему не в труд, жизнь не приучила его к болтливости. Недаром его уже давно никто не называет иначе, как Немым.

С удивлением слушает Кукша голос Андрея Блаженного, никогда в жизни он не слыхал такого голоса. Он почти ничего не понимает из того, что говорит юродивый, только слушает, как звучит его речь. Разве есть еще на свете голос, в котором звучало бы столько мягкости и доброты? Может быть, только голос матери был столь же мягок и добр, когда Кукша был совсем маленький и она склонялась над его лубяной колыбелью. Но голос юродивого не похож на голос матери…

– Да ты ничего не понимаешь из того, что я говорю! – восклицает Андрей Блаженный. – Ты плохо знаешь по-гречески?

Кукша кивает. Да, он плохо знает по-гречески. Его никто никогда не учил слушать такие диковинные речи. Если бы не Антиох, большой любитель поговорить, Кукша, наверно, и вовсе не выучился бы греческому.

– Ты скиф? – спрашивает юродивый и вдруг заговаривает с Кукшей на его родном языке.

Да, Кукша слышит родную речь, хотя она и отличается от той, что звучала в Домовичах. Иногда в речи Андрея мелькают греческие слова, и Андрей, если видит, что они непонятны Кукше, объясняет их.

Однако и теперь до Кукши туго доходит смысл того, что говорит Андрей Блаженный – потому ли, что Кукша отвык от родной словеньской речи, или потому, что его завораживает голос юродивого.

Кукше хочется плакать. Ни боль, ни страх, ни отчаяние ни разу не выдавили из него слезинки с тех пор, как он плакал от злости и бессилия, колотя могучего Свана возле родного дома. Он думал, что совсем уже закаменел. И вот слезы неудержимо текут из его глаз по щекам и щекочут в носу. Он знает, что не мужское это дело – плакать, ему стыдно, но он не может остановиться.

Увидев на его лице слезы, юродивый замолкает. Он смотрит на Кукшу спокойно, без удивления и гладит его по голове.

И тут Кукшу окончательно прорывает. Он валится на землю ничком и разражается рыданиями. Он яростно грызет жесткую траву, в рот ему набивается песок. Плач Кукши мало схож с человеческим плачем, скорее он напоминает вой и рычание раненого зверя. Но, сказать по правде, не звериная ли жизнь у этого юноши?

Над ним яркой синевой сияет прекрасное враждебное небо, под ним чужая враждебная земля, во рту у него жесткая трава чужой земли, и нет у него на земле приюта, ибо дом его где-то на другом конце света, и он никогда его не увидит. Ничего нет на свете нужнее родного дома и ничего нет недоступнее!..

– Блаженны плачущие, ибо они утешатся, – тихо, самому себе, говорит юродивый, – блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

– Я хотел тебя убить! – вдруг кричит Кукша.

– Знаю, юноша, – ласково отвечает юродивый, – ничего, хотел и расхотел.

– Это я утащил у тебя плащ!

Мало-помалу Кукша затихает, и Андрей говорит ему:

– Знаю, юноша, зато теперь ты не пожалеешь для меня последней рубашки… Нельзя тебе возвращаться к Рябому.

Андрей наклоняется и поднимает с земли ломик, завернутый в мешковину.

– Это тебе больше не понадобится.

Он кидает ломик через ручей в зыбкую грязь, и его начинает медленно засасывать.

Кукшу пронзает догадка: до этого мгновения юродивый предоставлял ему возможность убить себя!

Андрей ведет Кукшу вдоль ручья, потом они поднимаются по склону оврага, и Андрей показывает Кукше рытую пещеру, из-за кустарника невидимую постороннему взгляду.

– Жди меня здесь, – говорит Андрей Блаженный и куда-то уходит.

Кукшу приютил друг Андрея Блаженного молодой набожный горожанин Епифаний. Отец Епифания богат, занимает высокую придворную должность, перед Епифанием открыта завидная возможность службы при дворе и продвижения вверх по лестнице чинов, но он не стремится в покои царского дворца, он погружен в раздумья о смысле жизни, в изучение богословских и философских сочинений.

Епифаний посещает беседы у патриарха Фотия, где собираются наиболее ученые и склонные к размышлению царьградцы и куда приезжают просвещенные люди даже из отдаленных провинций. В этом кругу избранных Фотия признают самым умным и образованным человеком империи. Несмотря на юный возраст Епифания, патриарх нередко удостаивает его беседы наедине.

Сам Епифаний считает себя учеником Андрея Блаженного. Впервые он увидел юродивого случайно на Хлебном торгу: Епифаний и его друг Патрокл куда-то торопились, и вдруг внимание их привлек нищий, раздававший другим нищим только что собранную милостыню.

Потом Епифаний снова встретил юродивого, на этот раз Епифаний был один, никуда не спешил и заговорил с юродивым. Этот человек потряс его душу. Епифаний и Андрей Блаженный подружились. Время от времени они видятся и подолгу беседуют где-нибудь в укромном месте – зазвать Андрея Блаженного домой Епифанию удается очень редко.

В доме Епифания с рабами обращаются хорошо. Пища у них простая, но добротная. Епифаний ест то же, что и рабы его отца. В пост он никогда не позволяет себе съесть скоромное и следит, чтобы рабы тоже постились. К рабам он обращается не иначе, как «сударь». Время от времени он собирает их в своей спальне для благочестивых бесед. Узнав, что Кукша некрещеный, но хотел бы креститься, Епифаний стал заниматься с ним особо, чтобы подготовить его к принятию Святого Крещения.

С самого начала Епифаний проникся дружеским участием к Кукше. Да и как могло быть иначе, если Кукшу привел к нему Андрей Блаженный? Епифаний часто беседует с Кукшей и даже учит его грамоте. Беседы у них не только о божественном, они разговаривают обо всем на свете. Епифаний смотрит на Кукшу, как на живое чудо, ведь Кукша за свою короткую жизнь успел повидать столько стран, сколько видел не всякий бывалый купец-мореход. Сам Епифаний прожил лет на пять больше Кукши, а еще не выезжал за пределы царьградских окрестностей. Он расспрашивает Кукшу о неведомых краях, ему любопытно, что тамошние жители едят и как одеваются, в каких домах живут и в какою бога веруют.

Особенно удивительной страной кажется Епифанию родина Кукши. Подумать только, там чуть ли не полгода землю покрывает глубокий снег и стоит такой мороз, что по рекам ездят на конях совершенно так же, как здесь по дорогам! И все ходят в меховой одежде, тогда как здесь меха носят только богатые люди, да и то больше из желания выглядеть нарядными, чем для защиты от холода.

А сколько там изводят дров, ведь, по словам Кукши, топят непрерывно! Правда, Кукша говорит, что с дровами там просто, покупать их не надо, потому что кругом леса без конца и края.

В самые холодные дни в лесу слышно, как от мороза трещат деревья. Страшно подумать о такой лютой стуже! В Царьграде одного дня столь суровой зимы было бы достаточно, чтобы тысячи бездомных, подобных Андрею Блаженному, погибли все до единого.

Не нравится Епифанию, что в северных странах до сей поры поклоняются деревянным или каменным богам. В ужас и негодование повергает его то, что в жертву этим богам приносят людей. Он поражается глубине человеческого заблуждения. Эти северяне простодушно почитают истинным бога, который может потребовать человеческой крови, тогда как на самом-то деле истинный Бог не только не принимает кровавых человеческих жертв, но и Самого Себя принес в жертву ради людей.