— И как же это случилось, что вы явились сюда без всяких рекомендательных писем ко мне?

— Сеньор, — отвечал с поклоном Ибарра, — я приехал не прямо из Испании и к тому же, зная по рассказам ваш нрав, подумал, что рекомендательное письмо будет не только ненужным, но даже оскорбительным: мы, филиппинцы, и так все вам рекомендованы.

Улыбка промелькнула на губах старого воина, он медленно заговорил, будто взвешивая и обдумывая каждое слово:

— Мне льстит, что вы так думаете и… действительно так должно было быть! Однако, молодой человек, вам надо знать, как много обязанностей возложено на наши плечи на Филиппинах. Здесь мы, старые солдаты, должны все уметь делать и быть одновременно королем, министром иностранных дел и военным, министром внутренних дел и финансов, министром сельского хозяйства, юстиции и так далее. И хуже всего то, что по каждому делу мы должны обращаться к далекой матери-родине, которая принимает или отвергает, руководствуясь неизвестно чем, — иногда вслепую! — наши проекты. Есть у нас, испанцев, старая поговорка: кто много набрал, мало удержит! А кроме того, мы приезжаем, почти не зная страны, и уезжаем, едва только начинаем узнавать ее. С вами я могу говорить откровенно, и мне незачем приукрашивать положение. Так вот, если в Испании, где дела вершат министры, родившиеся и получившие образование на родине; где есть пресса и общественное мнение; где свободная оппозиция на многое раскрывает глаза правительству и многое ему разъясняет, — если даже там, в Испании, все так несовершенно и неблагополучно, то просто чудо, что здесь не идет все кувырком, здесь, где нет упомянутых преимуществ и где существует и втайне строит козни еще более мощная оппозиция. Мы, правители, при всех наших добрых намерениях, вынуждены прибегать к помощи чужих рук и глаз, опираться на людей, которых, как правило, мы не знаем и которые, возможно, вместо того чтобы заботиться о своей стране, заботятся только о собственной выгоде. Винить следует не нас, а обстоятельства; местное духовенство помогает нам разобраться кое в чем, но этого недостаточно… Вы внушаете мне симпатию, и я желал бы, чтобы несовершенство нашей нынешней системы правления ничем не повредило вам… Я, понятно, не могу усмотреть за всеми, и не все могут обратиться ко мне. Однако я хочу что-нибудь сделать для вас. Есть у вас какая-нибудь просьба?

Ибарра задумался.

— Сеньор, — ответил он, — самое большое мое желание — это видеть мою страну счастливой, и я желал бы, чтобы своим счастьем она была обязана матери-Испании и усилиям моих соотечественников, связанных с Испанией нерушимыми узами общих взглядов и общих интересов. То, чего я прошу, может дать только правительство, если оно долго и последовательно будет действовать в нужном направлении и проводить разумные реформы.

Его превосходительство несколько секунд смотрел на него; Ибарра спокойно выдержал этот взгляд.

— Вы — первый настоящий человек, с которым я беседую в этой стране! — воскликнул губернатор, протягивая руку.

— Ваше превосходительство видели только тех, кто пресмыкается перед вами в городе; вы не посещали наших деревенских хижин, о которых говорят только дурное: там вы могли бы увидеть много настоящих людей, если для того, чтобы быть человеком, достаточно иметь доброе сердце и быть скромным.

Генерал-губернатор поднялся и начал прохаживаться из одного угла зала в другой.

— Сеньор Ибарра, — воскликнул он, внезапно остановившись. Юноша встал. — Возможно, через месяц я уеду. Ваше воспитание и ваш образ мыслей — не для этой страны. Продайте все, что имеете, уложите чемоданы и поезжайте со мной в Европу; тамошний климат вам больше подходит.

— Я на всю жизнь сохраню память о доброте вашего превосходительства! — ответил глубоко тронутый Ибарра. — Однако я должен жить в той стране, где жили мои родители…

— Где они умерли, — вам следует выражаться точнее! Поверьте мне, я, быть может, знаю вашу страну лучше, чем вы сами… А! Теперь вспоминаю, — воскликнул генерал-губернатор, меняя тон, — вы — жених очаровательной девушки, а я задерживаю вас разговорами. Идите же, идите к ней и для большей свободы действий пришлите ко мне ее отца, — добавил он, улыбаясь. — Не забудьте, однако, что я хочу, чтобы вы сопровождали меня на прогулке.

Ибарра поклонился и вышел.

Его превосходительство позвал адъютанта.

— Я доволен! — сказал генерал-губернатор, легонько похлопывая его по плечу. — Сегодня мне впервые пришлось увидеть, как можно быть добрым испанцем и в то же время оставаться добрым филиппинцем, любящим свою страну. Сегодня я наконец показал их преподобиям, что не все мы игрушки в их руках: этот юноша помог мне проучить их, и скоро я рассчитаюсь сполна с одним из них. Жаль, если этот молодой человек когда-нибудь… Однако позовите сюда алькальда!

Тот сейчас же явился.

— Сеньор алькальд, — обратился к нему генерал-губернатор, — чтобы избежать повторения сцен, подобных той, какую вы наблюдали за сегодняшним обедом, сцен весьма прискорбных, ибо они подрывают авторитет правительства и всех испанцев, я позволю себе настоятельно рекомендовать вам сеньора Ибарру с тем, чтобы ему не только оказывалось всяческое содействие для завершения его патриотического дела, но также и с тем, чтобы впредь он был огражден от нападок кого бы то ни было и под каким бы то ни было предлогом.

Алькальд понял, что получил нагоняй, и согнулся в поклоне, стараясь скрыть смущение.

— Передайте мое распоряжение альфересу, который командует здесь взводом, и выясните также, правда ли, что этот сеньор позволяет себе поступки, не предусмотренные уставом: до меня доходила не одна жалоба по этому поводу.

Вошел капитан Тьяго, выутюженный, прямой, как шест.

— Дон Сантьяго, — торжественно обратился к нему губернатор, — недавно я поздравлял вас с дочерью, ибо иметь такую дочь, как сеньорита де лос Сантос — это счастье; теперь я поздравляю вас с вашим будущим зятем: самая добродетельная из дочерей безусловно достойна самого лучшего гражданина Филиппин. Можно узнать, когда состоится свадьба?

— Сеньор!.. — пролепетал капитан Тьяго и вытер пот, выступивший на лбу.

— Ну ладно, я вижу, что еще не решили! Если не хватает шаферов, с удовольствием буду одним из них. Для того чтобы отделаться от дурного привкуса, который у меня остался после всех тех свадеб, где я бывал шафером! — добавил он, обращаясь к алькальду.

— Да, сеньор, — ответил капитан Тьяго с жалкой улыбкой.

Ибарра почти бегом бросился к Марии-Кларе: ему надо было столько сказать ей! Он услышал в одной из комнат оживленные голоса и тихо постучал в дверь.

— Кто там? — спросила Мария-Клара.

— Это я!

Голоса умолкли, но дверь… не открылась.

— Это я, можно войти? — спросил юноша, сердце его колотилось.

Никто не ответил ему. Через несколько секунд за дверью послышались легкие шаги, и сквозь замочную скважину прозвенел веселый голосок Синанг:

— Крисостомо, сегодня вечером мы уходим в театр; ты напиши в записке то, что хочешь сказать Марии — Кларе.

Шорох удалявшихся шагов быстро стих.

— Что все это значит? — прошептал задумчиво Ибарра, медленно отходя от двери.

Поздно вечером, когда в окнах уже зажглись огни, в четвертый раз потянулась по улицам церковная процессия, сопровождаемая звоном колоколов и взрывами петард.

Генерал-губернатор вышел из дома вместе с двумя адъютантами, капитаном Тьяго, алькальдом, альфересом и Ибаррой. Впереди шли жандармы и представители местных властей, расчищавшие путь. Префект пригласил к себе генерал-губернатора наблюдать процессию и приказал воздвигнуть перед своим домом помост для чтения хвалебной поэмы в честь святого патрона.

Ибарра с удовольствием отказался бы слушать эти поэтические композиции и предпочел бы смотреть на процессию из дома капитана Тьяго, где осталась Мария-Клара с подругами, но его превосходительство пожелал слушать поэму, и юноше пришлось утешиться надеждой, что он увидит свою невесту в театре.