— А теперь я посвящу тебя в мужчины.

Он поднял Ситисабуро на стол. Он задрал ему кимоно и задохнулся от вида и ощущения мягких обнаженных ягодиц. Он завел руки вокруг мальчика и принялся ласкать маленький член, который напрягся от его прикосновений.

Так и с ним поступил господин Такэи.

Со стоном, похожим на крик раненого животного — он подражал господину Такэи, — он вошел в горячий упругий задний проход Ситисабуро. Тот завопил, изображая страх и боль:

— Нет, господин! Нет! — и заскреб пальцами по стене, оставляя следы среди ранее сделанных им же царапин.

— Как ты смеешь противиться мне? — вскричал Янагисава.

Стиснув зубы, он, как поршень, двигался в мальчике в нарастающем возбуждении. Сквозь расстояние в двадцать четыре года он слышал собственные детские вопли, ощущал, что это его ладони упираются в грубую штукатурку, чувствовал раздирающую боль, причиняемую господином Такэи. И вспоминал тот возвышенный момент, когда впервые вошел в Цунаёси Токугаву. Прожив целый год, они наконец поменялись ролями. Янагисава стал главным партнером. С тех пор никто не смел овладеть им. С тех пор овладевал он.

Вопли Ситисабуро перешли во всхлипывания. Тело обмякло. Это привело Янагисаву в бешеное возбуждение, однако он оцепенел в ожидании финальной реплики, подводящей ритуал к кульминации.

— Пожалуйста... — прозвучала слезная просьба.

Янагисава закричал от взрыва наслаждения. И, как всегда, пережил триумф, намного более приятный, чем любое физическое удовольствие.

Никто и никогда не будет господствовать над ним, наказывать или заставлять терпеть унижение, чего он боялся больше всего. Это он господствует, наказывает и унижает.

Никто не смеет вставать у него на пути к могуществу. Он будет править страной, если в качестве сёгуна, то как сёгун. Никто не опустит его до прежнего положения беспомощной жертвы.

И уж конечно, не Сано Исиро, которого следует уничтожить. Да, он найдет способ расправиться со строптивым сёсаканом.

Сано покинул архив и отправился домой в надежде получить сведения от доктора Ито. Доктор запиской сообщил: никаких зацепок для расследования на теле ренина не найдено. Сано разослал слуг и посыльных, пусть расклеят предупреждение потомкам Эндо на всех заставах замка, на всех городских досках объявлений, на воротах хатамото Каибары. Затем Сано опустился на колени у алтаря отца и помолился о помощи. Не получив отчего совета, он сам себе наметил план действий.

Он оставил напоследок наложницу Отаму, вряд ли она занимается изготовлением бундори. Его самурайский дух восставал против того, чтобы бросить вызов Тюго, вышестоящему начальнику. Кроме того, положение командира гвардии сулило чрезвычайные преграды на пути расследования. Янагисава же... Всякая радость при мысли, что враг будет опозорен как убийца, блекла, едва Сано начинал задумываться, что его ждет, когда он предъявит сёгуну улики виновности канцлера. Сано задвинул Янагисаву в потаенный уголок сознания и сосредоточился на Мацуи. Тот мог оказаться убийцей так же, как прочие кандидаты на тюремную камеру, но его ответственное положение по крайней мере не мешало расследованию.

В течение нескольких поколений клан Мацуи влачил бедственное существование в Кантё. Примерно тридцать лет назад молодой честолюбивый Минору возглавил семью. Он отказался от статуса самурая, чтобы заняться торговлей, и основал небольшой завод по производству сакэ близ храма Исэ. Скромный успех разжег аппетиты. Минору перебрался в Эдо и открыл магазин галантерейной торговли «Хинокия» в Нихонбаси. Применив передовые методы управления, он нажил целое состояние и кучу врагов. Он широко рекламировал свой бизнес, привлекая как мелких покупателей, так и оптовиков, обслуживавших кланы крупных военачальников. Установив фиксированные цены в отличие от договорных, он требовал за товары наличные и сразу, а не в конце года. Взамен предоставлял скидку двадцать процентов. Это так разозлило конкурентов, что Мацуи во избежание неприятностей перенес магазин в район Суруга.

Перемена места не повлияла на «Хинокию» и не остановила экспансию Мацуи в другие сферы деятельности. Теперь, в возрасте пятидесяти лет, он располагал львиной долей капитала судоходной фирмы, которую создали крупные торговцы. Он владел рисовыми плантациями. Он был одним из тридцати основных менял в стране. Кроме того, он являлся банкиром Токугавы и нескольких сановников, тех, что считали заниматься деньгами ниже самурайского достоинства. Финансовые операции составили ему еще одно состояние. Мацуи был самым богатым и, как утверждали, самым знаменитым простолюдином в Японии. Плюс ко всему успехи вернули ему самурайскую привилегию носить меч.

Не этим ли оружием он убил четырех человек?

Сано решил обойти заведения торговца и, порасспросив служащих, выяснить, где находился Мацуи во время убийств, как его душевное состояние: нет ли признаков безумия или чрезмерной жестокости.

Район Суруга располагался на север от Нихонбаси. Сано вскочил на коня.

Широкая дорога взбиралась по крутому склону, на вершине находилась смотровая площадка, открывающая великолепный вид на снежную шапку горы Фудзи. По обочинам дороги стояли магазины. Носильщики перетаскивали товары из одного помещения в другое. Зеваки бесцельно слонялись перед прилавками. Продавцы готовой еды сгибались под тяжестью уставленных лотков. Водоносы ритмично покачивали полными ведрами. Разносчики новостей кричали:

— Читайте последний листок! Убив хатамото, ренина и эта, призрак зарубил святого человека. В опасности все!

Или:

— Восемь самураев погибли в пьяных схватках. Двадцать простолюдинов ранены в бандитских разборках!

Сано положил руку на меч. Волнение в городе нарастало. Значит, известие об убийстве монаха распространилось быстрее, чем его успокоительное заявление.

Одни прохожие расхватывали листки с новостями, деньги переходили из рук в руки. Другие толпились вокруг сказителя, сопровождавшего рассказы об убийствах драматическими восклицаниями и жестами. Третьи внимали прорицателям, которые стонали и завывали над горящими свечами и дымящимися благовонными палочками, вызывая духи жертв или прося богов о защите.

— О, Инари, великая богиня, оборони нас, пожалуйста, от злых сил! — причитала старуха в лохмотьях.

Сано подумал об Аои и почувствовал ожог гнева. Похоже, ее последнее пророчество оказалось ложью: описание убийцы не подходило к подозреваемым. Он должен в конце концов либо развеять, либо подтвердить свои сомнения. Сано знал, Эдо переполнен шпионами, многие заинтересованы в провале его расследования. Не ошибся ли он, доверившись незнакомке, пусть даже рекомендованной сёгуном. Сано вспомнил про чиновника, которого заставили совершить самоубийство из-за того, что дух матери подвиг его напасть на канцлера Янагисаву. Не сыграла ли Аои какую-то роль в гибели того человека?

Сано спешился и привязал коня перед «Хинокией»[4]. Резные ворота под крышей, выстланной массивной черепицей, были распахнуты на улицу. С глубоких скатов крыши свисали бумажные фонарики, расписанные иероглифами: «Одежда из хлопка и шелка», «Готовая одежда», «Никаких дутых цен!» На занавеси у входа в магазин, выкрашенной индиго, белел гербовый кипарис.

Подняв занавес, Сано заглянул внутрь помещения. Оно делилось надвое стенкой из шкафов. Слева за столами сидели приказчики, они рассчитывали цены, щелкая костяшками счетов, и регистрировали заказы. Справа находился демонстрационный зал. На полках лежали рулоны разноцветной материи, образцы одежды свисали с потолка, приказчики беседовали с посетителями. Сано решил обождать, пока не освободится старший. Известный склонностью к сплетням и болтливостью, седовласый горбун наверняка больше других знает о делишках хозяина.

— Сёсакан-сама.

Сано вздрогнул. А он-то надеялся, что простая одежда поможет сохранить анонимность. Сано вошел в магазин. К его досаде, кто-то ринулся вслед и громко спросил: