Открылась и закрылась дверь. Янагисава обернулся. Предвкушение зажгло кровь, тревога и страх растаяли как дым. Он улыбнулся.

Ситисабуро, любимый актер сёгуна, встал на колени и поклонился:

— Жду ваших приказаний, господин.

Пышный сценический костюм заменяли простое коричневое кимоно и деревянный меч, какой обычно носят мальчики из семей самураев. Каким был опоясан и сам Янагисава, когда его впервые вызвал в личные покои господин Такэи, управляющий провинцией. Скромный наряд лишь подчеркивал мягкую, поразительную красоту Ситисабуро. Наверное, так же было и в случае с Янагисавой.

Отец канцлера был казначеем у господина Такэи. Холодный, расчетливый, амбициозный человек старался добиться повышения статуса семьи, для того и отдал маленького сына в пажи. Янагисава, не менее амбициозный, но очень наивный, с готовностью пошел на службу в надежде занять определенное место в мире. Пусть даже в качестве мальчика на побегушках. Откуда им с отцом было знать о вкусах господина Такэи?

Под воздействием все более отчетливых воспоминаний и сопровождающего их чувственного возбуждения Янагисава произнес слова, которые некогда услышал сам:

— Встань, юный самурай, и дай мне взглянуть в твое лицо. — Он заметил, голос приобрел отрывистую интонацию господина Такэи. — Не бойся. Я не сделаю тебе ничего дурного.

Ситисабуро повиновался. Янагисава одобрительно осмотрел его. Круглые большие глаза, губы дрожат, но осанка прямая, гордая.

— Единственное мое желание — это служить вам, господин.

Янагисава удовлетворенно вздохнул. В действительности мальчик не испытывал страха. Он по опыту знал, чего ожидать от канцлера. Но играл он не хуже, чем на сцене, ибо четко осознавал: его судьба всецело зависит от вышестоящих лиц. Выкажи он малейшее возмущение и в мгновение ока лишится статуса театральной звезды, очутится за воротами замка и попадет в какой-нибудь грязный придорожный бордель. Благодаря Ситисабуро Янагисава понял, что значит профессионал. Он утратил вкус к пажам из замка — неискушенные деревенские мальчишки от страха плакали и пачкали штаны.

— Повернись кругом, — велел он.

Ситисабуро повиновался. Янагисава с наслаждением ощутил в паху прилив возбуждения. Он снова вздохнул.

Повзрослев, Янагисава узнал: эксплуатация мальчиков была обычным явлением не только у господина Такэи, но и у других управляющих. Однако Янагисава, похоже, натерпелся больше своих сверстников. Он так никогда и не оправился в отличие от них. Обретя сексуальную зрелость, он в силу подспудного влечения вновь и вновь проигрывал первую встречу с господином Такэи. По-юношески неразборчивый, он экспериментировал с мужчинами и женщинами, по одному и в группе, бессчетное количество раз. Но ничто не приносило такого удовлетворения, как следование памятному сценарию, который превратился в ритуал.

— Я пригласил тебя сюда, узнав, что ты лучший из моих пажей, я хочу поближе познакомиться с тобой.

Ситисабуро ответил быстро и искренне:

— Ваше внимание является большой честью для меня, господин!

Актер выдал лучезарную улыбку, ибо это счастье — когда господин выделяет тебя среди прочих, оно выше страха. Янагисаву всегда поражало его умение вызывать смущенный румянец по собственному желанию.

Сердце канцлера забилось чаще, мужское естество отвердело.

— Я решил взять тебя в личные помощники. Ты будешь хорошо служить мне. А я... — Он на мгновение замолчал, наслаждаясь бурной эрекцией. — ...так многому научу тебя.

— Для меня честь учиться у вас, господин. — Ситисабуро произнес реплику очень убедительно.

— Тогда приступим к первому уроку.

Янагисава навис над мальчиком, упиваясь своей мужественностью и властью. Наверное, господин Такэи чувствовал то же самое.

— Изучение строения человека является важнейшим элементом овладения боевыми искусствами.

Янагисава медленно развязал пояс.

— Я буду пользоваться собственным телом для наглядности. — Одежда распахнулась и обнажила рельефную грудь и сильные ноги, не зря он каждое утро усердно практиковался в боевых искусствах.

С особой величавостью Янагисава распустил тугую шелковую набедренную повязку, и она соскользнула на пол. Он взял крепкую плоть в руку и предложил Ситисабуро хорошенько рассмотреть.

— Видишь, какой я большой и сильный, — сказал он, лаская себя.

Как зачарованный Ситисабуро уставился на орган, в глазах замерло изумление.

Господин Такэи специально удостоверился, что никто из его людей еще не пользовал юного Янагисаву. Они потом им займутся, первая очередь — за хозяином. Ситисабуро точно имитировал реакцию восьмилетнего ребенка на обнаженную плоть господина Такэи.

— Это, — поучающе заявил Янагисава, — мужское достоинство в его прекраснейшем виде.

Испытав унижение и боль, начисто лишившись иллюзий, таясь от других пажей, Янагисава проплакал всю ночь после первой встречи с господином Такэи. Унижение и боль последующих насилий он переносил уже стойко, согласно самурайскому обычаю. Постепенно он сообразил, как обратить во благо пристрастие хозяина. И стал главным пажом. Затем не по годам развитый ум позволил ему занимать должности, обычно доверяемые взрослым слугам. Невзирая на юность, он быстро пошел по ступеням карьерной лестницы. Поэтому в двадцать два года, когда слух о его красоте достиг ушей Цунаёси, молодого будущего сёгуна, Янагисава был готов попытать судьбу на самом верху.

— Это блаженство и мощь, к которым ты должен стремиться. — Янагисава приблизился к Ситисабуро. — Дотронься до меня.

Нежные руки мальчика принялись ласкать его член и мошонку. Он задрожал от удовольствия. Ситисабуро лучше знал, что делать, чем он в свои восемь лет.

Но ни в коем случае не лучше его двадцатидвухлетнего.

Токугава Цунаёси, слабый, доверчивый и влюбчивый, быстро попал под влияние Янагисавы, равно нуждаясь в его объятиях и советах. Став сёгуном, Цунаёси назначил Янагисаву канцлером. Янагисава требовал подношений от управляющих провинциями, вассалов и слуг клана Токугава, а также от всех, кто искал расположения сёгуна. Его богатство росло. Но деньги — еще не все. Он всегда жаждал большого богатства, высокого положения. Он хотел быть землевладельцем. Он мечтал подняться над теми, кто когда-то был выше его. Он страстно желал избавиться от страха, что изменчивый сёгун однажды переметнется к Сано. И он приложит максимум сил, дабы добиться абсолютной власти, полной свободы удовлетворять любые свои прихоти.

— Возьми меня в рот, — задыхаясь, сказал он.

Ситисабуро опустился на колени и склонил голову. Теплые, влажные губы, лаская, сомкнулись вокруг плоти. Янагисава с трудом удержался от того, чтобы закрыть глаза в экстазе. Наблюдение за предельно покорным человеком составляло самую приятную часть ритуала. И знание, что теперь не его унижают — он унижает.

Для Янагисавы унижение было неотъемлемой частью сексуального наслаждения. В молодости насилие возбуждало его, даже когда страдало самолюбие. Он испытывал жестокое удовольствие, заставляя партнеров демонстрировать смирение. Особенно сёгуна. О, в определенной степени он хорошо относился к Цунаёси Токугаве. У них много общих интересов — религия, театр, конфуцианство. Сёгун любит его до безумия, осыпает подарками и комплиментами. Они до сих пор получают удовольствие от занятий сексом друг с другом (хотя оба предпочитают мальчиков), что позволяет канцлеру держать сёгуна в руках. Но в глубине души Янагисава ненавидел Цунаёси как властителя, стоящего над ним вроде господина Такэи.

А уж как он ненавидел сёсакана Сано! Тот сумел не только завоевать внимание сёгуна, но и не поддаться демонам насилия. Сано выступал таким благородным, благожелательным и благонравным, каким должен был являться он сам.

Янагисава прогнал мысли о Сано и застонал, отдаваясь удовольствию. На грани оргазма он вынул плоть изо рта Ситисабуро. Настало время для следующего акта ритуала.

— Поднимись, Ситисабуро, — приказал он хрипло. — Повернись.

Положив руки на плечи смущенной жертвы, Янагисава подтолкнул мальчика к низкому столику у стены. Он только улыбался в ответ на испуганные, удивленные взгляды, которые Ситисабуро бросал на него через плечо. Как прекрасно играет!