Набережная бухты в это время была пустынна. Лишь метрах в двухстах от меня, ближе к морю маячила фигура какого-то подростка. В одном месте я спустился по ступенькам вниз, к самой кромке берега. Вода в заливе чистая, прозрачная, сверху— теплая, глубже— холодная. Долго держать руку глубоко в воде нельзя: сводит пальцы. При попытке зачерпнуть пригоршней воду мальки, стайками плававшие у берега, юркнули в сторону. Я погрузил руку в воду и замер. Некоторое время они опасливо обходили ее, но потом осмелели настолько, что спокойно проплывали между растопыренными пальцами, стукались о них своими булавовидными головками.

Подросток, к которому я подошел, сидел и удил рыбу.

—Ты почему не в школе?— спросил я его. Мальчик оторвал свой взгляд от поплавка, посмотрел на меня, как на незваного гостя и, сплюнув сквозь зубы, ответил:

—А ты почему не на службе?

Такого вопроса я, признаться, не ожидал. Нахаленок, да и только.

—Ты почем знаешь, что я не на службе?

—Не видно, что ли. Я хоть каким-нибудь делом занимаюсь, а ты, вижу, только и знаешь, что камни шлифуешь. Ждешь кого?

Ну и чертенок! Все-то ему знать надо.

—Так почему же все-таки ты не в школе? Или бросил?

—Не-э. Отпустили раньше: физрук заболел.

В одном из ближних дворов женский голос звал какого-то Петю.

—Тебя, что ли?

—Не-э. Я живу в начале улицы.

—Севастопольской?

—Угу-у.

—Сосед Хрусталевых, значит?

—Угу-у.

—Выходит, ты знаешь и Анну Алексеевну, и Маринку?

—Угу-у.

—Ну, брат, заладил. Все «угу» да «угу». Ты что, других слов не знаешь? — этого не надо было говорить мальчику: мог обидеться, и тогда я и слова не вытянул бы из него. Но и одни «не-э» и «угу» тоже почти ничего не давали. Поэтому, чтобы сгладить впечатление от последнего замечания, я сказал:

—Мы вот беседуем с тобой, а я даже не знаю, как тебя зовут. Меня, например, величают Николаем Нагорным,— свою фамилию я сообщил умышленно, рассчитывая на то, что и мой собеседник сделает то же самое.

—А меня— Кирюхой,— ответил мальчик. Я уже начал досадовать на то, что расчет мой не удался, как Кирюха добавил:— Пуркаевым.

—Не ссоритесь с Хрусталевыми?

—Не-э. Анна Алексеевна как моя мамка.

—А Маринка?

—Так она ж дочь Анны Алексеевны,— в представлении Кирюхи этим было сказано все.

Сознаюсь, что поступил я нехорошо, начав расспрашивать о друзьях Маринки. Кирюха мог потом рассказать об этом самой Маринке, и я навсегда потерял бы ее уважение. Но что я мог поделать с собою?

—А много у Маринки друзей?

—Так они ж всем классом дружат.

—И мальчики?

Кирюха посмотрел на меня, словно хотел уточнить, в каком смысле следует понимать мой вопрос, и ответил:

—И ребята тоже,— а потом добавил:— Недавно Генка Козлов из десятого «А» начал насмешничать над Маринкой. Так ребята зазвали его вечером на берег и как будто нечаянно толкнули в воду. А когда он вылез, сказали: «Если будешь нахальничать, спрячем тебя так, что не найдет самый лучший водолаз Черноморского флота».

—Теперь не нахальничает?

—Не-э.

—Молодцы ребята. Ну, Кирюха, кончился перерыв в моей службе, теперь я должен идти. Так что, будем друзьями?

—Будем. А где я тебя найду?

—Я сам тебя найду. Давай твою пуркаевскую руку и до встречи.

В то время, когда я вернулся в школу, занятия во многих классах уже закончились. Раздался последний звонок. Открылись двери и десятого класса «В». Пересекая коридор, я почувствовал, что робею. Этого только и не хватало. Я окончательно смутился, когда при моем входе в класс все ребята встали. Кажется, меня никогда еще так не бросало в жар, как в тот момент. На передней парте, ближе к учительскому столу, сидели две девчонки. Одна из них, с челкой до бровей, повернув голову в сторону своей подруги и не отрывая взгляда от моего красного лица, посмеивалась и о чем-то быстро говорила.

Маринка стала за стол и сказала:

—Наговорились, девчонки? А теперь к делу,— она представила меня классу и коротко сообщила о цели моего прихода.— Всем понятно? А теперь высказывайтесь. Мальчики!

—Почему только мальчики?— выразила недовольство Лида, девчонка с челкой до бровей.

—Потому как дело это серьезное,— бросил реплику паренек, которого, как я потом узнал, звали Иваном Бобром.

—Мужское, значит?— последовал иронический вопрос.

—Во всяком случае не женское.

—А скажите, товарищ Бобр, вырастить урожай сахарной свеклы по пятьсот центнеров с гектара— это много или мало?

—Смотря где. В Балаклаве, например, ты не получишь и центнера.

—А установить рекорд в полете на дальность — это как, по-твоему, серьезное дело?

—Серьезное, ну и что?

—А то, дорогой товарищ Бобр, что все это сделали женщины и теперь Мария Демченко— награждена орденом Ленина, Гризодубова Валентина, Раскова Марина, Осипенко Полина— Герои Советского Союза. И выходит, Ваня, твоя мама напрасно на тебя тратилась: ты зря протирал штаны в школе.

—Налегай, Бобр, на лопатку и скорее прячься в хатку,— бросил кто-то рифмованную реплику и сам первый засмеялся.

В классе поднялся смех. Напрасно Маринка старалась успокоить ребят. То тут то там слышались новые реплики, шутки, колкие прибаутки.

—Да тише, вы!— стукнула Лида книгой об парту.— Вам бы только посмеяться. А если серьезно, то мы уже взрослые люди и относиться к делу должны серьезно.

—Правильно, Лида! Им лишь бы позубоскалить.

—А конкретно,— обратилась ко мне Маринка,— чем бы вы могли помочь нам?

Я повторил свое предложение, высказанное в комитете комсомола.

—Понимаешь, матрос,— поднялся со своего сиденья сосед Лиды Толя Кочетков,— в этом деле есть одна маленькая заковыка.

—Какая ещё заковыка?— не понял я.

—Дело в том, как бы это мягче сказать...

—Да чего уж там, говори, как есть.

—Дело в том,— повторил Толя,— что обучать меткой стрельбе можно. Но лучше, если это будем делать мы, а не вы.

—Ну и Кочетков! — удивилась Лида.— Да ты-то хоть понимаешь, что говоришь?

—Не волнуйтесь, товарищ Михеева, мы тоже с понятием,— ответил Толя и добавил, обращаясь ко мне.— Наша Хрусталева— мастер спорта и не по какому-то там бегу на короткие дистанции, а именно по стрельбе. Разъяснять это, по-моему, не стоит.

Чертов Кочеток! Кто бы мог подумать, что он способен на такой финт. Даже класс замер, ожидая, что же я отвечу на этот коварный вопрос. Но тут выручила меня Лида Михеева:

—А какая специальность у вас, если это не военная тайна?

—Да нет, какая же это военная тайна,— ответил я, хотя не был убежден, что следует говорить всем о моей военной специальности.— Радист.

—Так это ж здорово! И вы знаете азбуку Морзе?

—Ну а как же. Без этого нам нельзя.

—И радиотехнику?

—Само собой.

—Девчонки!— в восторге воскликнула Лида.— Это ж такая специальность! Представляете? Разные там позывные...

—Представляем,— прервала Михееву Маринка.— Ты, конечно же, будешь «ромашкой».

—Маринка! — произнесла Лида так, будто открыла какую-то тайну.— Мы начинаем сердиться. Что это значит?

—Михеева! Что за глупости ты говоришь?

Маринка, поняв, что поступила опрометчиво, сердито посмотрела не только на Лиду, но и на меня. Ну а я-то причем? Чтобы сгладить возникшую неловкость, я сказал:

—Товарищи, я понял, что вы согласны обучаться радиоделу. Ну, может быть, не все, а хотя бы часть. Мы посоветуемся в нашей комсомольской группе. Доложим командованию. Думаю, что нам не откажут. И последнее,— добавил я.— Чтобы разговор у нас был поконкретнее, надо выяснить, сколько у вас желающих заниматься в радиокружке. Вам это нужно для учета, нам— для аргументов в беседе с командованием.

—Это мы мигом,— Лида быстро извлекла из портфеля тетрадку, вырвала из нее два листа и спросила Хрусталеву:

—Тебя записывать?

—Я еще не знаю.

—Запишу, а там как хочешь.

—В списке оказалось двенадцать человек. Нормально. После собрания ко мне подошла Лида Михеева и спросила: