Приступая к расчистке подхода к южному концу траншеи, я не был до конца уверен в том, что и с этой стороны откроется такая же картина поперечного сечения рва, какая была обнаружена Сугако. Поэтому я задал Танчуку вопрос:

—Лев Яковлевич, ты видел с той стороны, что там когда-то была траншея?

—Что за вопрос,— это форма утвердительного ответа Танчука.

—А как ты думаешь, здесь будет то же самое, когда я закончу расчистку, или нет?

—Это надо обмозговать,— ответил явно заинтересованный Лев Яковлевич.

Он взял кирку, пошел к северному концу траншеи и начал что-то измерять. Закончив свои расчеты, он вернулся и сказал:

—Два метра двадцать сантиметров.

—Что это значит, Лев Яковлевич?

—А это значит то, что значит,— ответил загадкой Танчук и принялся за такие же измерения на южной стороне. Вначале он продолбил в радиальном направлении неглубокую бороздку в том месте, где по расчетам должна быть засыпанная траншея, а потом, после повторных измерений, намеченную бороздку углубил.

—А ну иди теперь сюда,— пригласил меня Лев Яковлевич.— Смотри и думай.

Я подошел к Танчуку и внимательно посмотрел на бороздку. В ней явственно обозначился участок, более глубокий и по длине соответствующий ширине предполагаемой траншеи. За пределами этого участка борозда еле намечалась. Видно было, что там был сплошной гранит.

—Ну и что ты теперь скажешь? Что у Танчука на плечах?

—Лев Яковлевич, у тебя же министерская голова!— воскликнул я.

—Мне об этом говорил еще два года назад сам дядя. А дядя, между прочим, всегда говорит дело. Ему можно верить.

—Слушай, Лев Яковлевич, раз у тебя такая светлая голова,— похвалил я его,— придумай что-нибудь такое, чтобы можно было и траншею отрыть, и мозолей на руках поменьше заработать. Можно, конечно, выполнить дело и так, но лучше, если оно делается с головой. А еще лучше, если оно делается с хорошей головой.

—Ты, я вижу, тоже говоришь дело,— засмеялся Танчук.

К полудню я все-таки закончил расчистку площадки с южной стороны. Полностью подтвердилось первоначальное предположение о том, что траншея опоясывает вершину горы полукругом и своими концами выходит с северной и южной сторон на площадку. Теперь осталось самое главное и трудное— очистить ров от слежавшегося наноса. Я взял графики дежурств радистов и сигнальщиков и выписал фамилии тех, кто был свободным от вахт в дневное время. Составленный график расчистки траншеи показал командиру.

—Вы что, может быть, и с командованием дивизиона согласовали этот вопрос?

—А зачем нам такими вопросами беспокоить командование?

—Значит, по-вашему, это мелочи?

—Не мелочи. Но этот вопрос можно решить и нам самим. Я все-таки комсорг и считаю, что главное в комсомольской' работе— боевые дела нашего отделения.

—Вот что, краснофлотец Нагорный. Не стройте из себя всезнайку. Работу пока прекратить. Может, у командования есть свои планы, а вы этим только испортите дело. Ясно?

—Да что-то не очень.

—Значит, опять пререкаться? Ну что ж, на этот раз придется писать рапорт. Пусть разбирается с вами командование. Кру-у-гом!

Мне ничего не оставалось, как только повернуться на сто восемьдесят градусов и с приложенной к бескозырке рукой уйти в расположение поста. «Вот ведь до чего дело дошло,— проносились в голове невеселые мысли.— Из-за своей дурацкой амбиции может погубить нужное дело». Лученок, стоявший на площадке, по мрачному выражению моего лица определил, что дела у меня неважные.

—Што здарылася, Микола?

—Дрянь дело, Михась,— и передал ему содержание моего разговора с Демидченко.

—Не, братка, так справы не пойдуць,— неопределенно ответил Михась.

—Ты что надумал?— встревожился я.

—А тэта мая справа.

На площадке появился Демидченко. Я слышал, как Михась просил разрешения съездить в штаб дивизиона по каким-то своим личным делам.

—Нет, краснофлотец Лученок, у меня появились более неотложные дела. Так что оставайтесь здесь за меня, а я поехал в штаб,— ответил ему командир отделения.

—Пачув усе ж, што смаленым запахла,— заключил Михась уже тогда, когда Демидченко был далеко внизу.

Когда у меня портится настроение, я часто ухожу на то место, с которого в первый раз наблюдал орлов. Ляжешь, бывало, под кустом, так чтобы тебя не было видно, и смотришь. Внизу пропасть, а почти рядом с тобой орлиное гнездо. Почти полтора месяца длилось насиживание. В гнезде чаще оставалась орлица, крупная красивая птица. Я смотрю сейчас на нее и вижу, как она нехотя отворачивает свою буровато-охристую голову в сторону от назойливых, уже начинающих опериваться птенцов. Они пытаются достать своими клювами клюв матери. Невдалеке показалась вторая птица. Увидела ее орлица и тотчас же, привстав и взмахнув темно-бурыми крыльями, улетела за добычей. Мне приходилось видеть, как птенцам приносили и мелких грызунов, и рыбу, а однажды где-то раздобыли даже зайца. На этот раз к столу был подан, кажется, сурок. Прилетевший орел был меньше своей подруги, но с такой же гордой и величественной осанкой. Маринка, оказывается, знала, что на этой скале уже не первый год гнездятся орлы. Называла она их орланами-белохвостами. И надо сказать, что это название полностью соответствовало их внешнему виду. На фоне темно-бурой окраски крыльев сильно выделялся белый хвост. Красиво, как королевская мантия, выглядит передняя часть туловища птицы. Беловатые поля перьев чередуются с буроватыми отметинами. Орел, придерживая когтями добычу, отрывал от нее клювом кусочки и протягивал их птенцам. Даже не верилось, что у такой сильной хищной птицы могут быть такие неторопливые, почти нежные жесты. Кормление закончено. Орел отправился на поиски новой жертвы. Один из насытившихся птенцов, если только они когда-нибудь насыщаются, повернулся хвостовой частью к краю гнезда и сильной струей, как выстрелом, отправил свой помет в пропасть. У орлов инстинкт чистоплотности, оказывается, развит гораздо сильнее, чем, скажем, у голубей: Меня поразило, что воробьи могут находиться почти в самом орлином гнезде. Они нисколько не боятся хищных птиц, легко устраиваются рядом с их жилищем, часто ссорятся из-за каких-нибудь объедков, остающихся от принесенной добычи. В этом мирном сосуществовании хищников и их нахлебников кроется, наверное, свой глубокий биологический смысл. Рассматривая этот небольшой уголок живой природы, я почувствовал, что совсем успокоился и могу продолжать заниматься своими воинскими делами.

Сегодня Первое мая. Демидченко еще вчера выпросил у командира взвода увольнительную и уехал в Севастополь. Обязанности командира отделения, как всегда, были возложены на Лученка. Сразу же после обеда я подошел к Михасю и прямо ему сказал:

—Ты знаешь, что я уже почти месяц не видел Маринку?

—Ведаю, а што?

—А то, что ты должен дать мне  увольнительную.

—А у мяне няма паперы.

—А ты пусти без паперы,— передразнил я Михася.

—А як патруль сустрэне?

—Не сустрэне,— начал я подлаживаться под Лученка.— Я обойду его стороной.

—Ну глядзи мне. Пападзешся — сам выкручвайся.

—Не бойся, Михась, не подведу.

Вначале я направился к Кирюхе Пуркаеву, захватив с собою мои собственные радиотелеграфный ключ и наушники. Без обещанного подарка идти к нему нельзя. Пуркаев был у себя во дворе.

—Кирюха,— позвал я его.— Выйди на минутку.

—Привет,— подбежал он ко мне.— Почему не показывался столько?

—Это долгий и неинтересный  для тебя разговор. Поздравляю тебя с праздником. Вот обещанный мною подарок,— развернул я газету.

—Ух ты! Вот здорово!— Кирюха моментально забыл обо мне и помчался показывать подарок своим дружкам.— Вот, смотрите, что у меня,— услышал я слова Кирюхи.

Тройка ребят внимательно рассматривала ключ и наушники.

Они, конечно, знали их назначение, так как Пуркаев тут же надел наушники и начал «передавать» радиограмму.

—Пи-пи-пи-пи-пи-пь,— услышал я имитацию радиотелеграфных сигналов.