—Нет.

—Не понимаю. Это же...

—Ты хочешь поссориться?

—Нет. Черт с ними, с этими башнями,— ответил я и подумал: «Почему она избегает этих башен? Что там уже такое может быть? И почему она ходит к ним одна?»

—Видишь внизу ручей? — спросила Маринка.

—Вижу.

—Там есть мое волшебное зеркальце. Мы с ним часто беседуем. Его я могу тебе показать.

Мы спустились вниз и попали в широкое ущелье, на дне которого протекал небольшой ручеек. В одном месте образовалось маленькое озерко. Из него ручеек выбегал и, петляя между прибрежных камней, впадал в Черное море. По бокам ущелья громоздились кустарники диких растений. Стоило мне подойти к ручейку и осмотреться вокруг, как меня охватило странное чувство чего-то необычного, непонятного и даже, я бы сказал, таинственного.

—Не бойся,— сказала Маринка, угадав мои мысли.— Здесь все знакомо мне. Подойди поближе и стань рядом со мною.

Я повиновался и посмотрел на спокойную гладь озерка. В нем отражалась наклонившаяся Маринка. В этом отражении были видны до мельчайших черточек и голова девушки, и платье, подол которого Маринка плотно обернула вокруг своих ног, и даже глаза цвета морской волны.

—Зеркальце мое, здравствуй!— произнесла Маринка. Голосом окружавших скал озерко ответило: «Здравствуй!»— и при этом заволновалось, покрылось мелкой рябыо.

—Мое волшебное зеркальце, скажи мне, милое: я красива?

—Красива,— повторили скалы.

Во мне боролись два чувства: смеяться или отнестись к этому вполне серьезно. Я понял, что весь секрет кроется в исключительных акустических свойствах этого ущелья. Резонанс создавался настолько сильный, что при разговоре поверхность озерка начинала волноваться. Критически отнестись к этому природному явлению и рассмеяться я не мог: это нарушило бы ту загадочную торжественность, которой прониклась Маринка. Меня осенила мысль— спрошу и я у маленького озерка:

—Волшебное зеркальце, скажи, пожалуйста, Маринка меня любит?

—Любит,— ответило озерко.

Маринка выпрямилась, улыбнулась, долго-долго смотрела мне в глаза, а потом повернулась к озерку и, наклонившись, спросила:

—Мое волшебное зеркальце, скажи, что это ложь.

—Это ложь,— ответило озерко и заволновалось.

—Весь секрет в том,— сказала Маринка,— что зеркальце говорит правду только мне и никому другому.

Голова моя пошла кругом. Я взял Маринку за локти и попытался привлечь ее к себе.

—Ой, Коля, какие у тебя глаза!— сказала Маринка, высвобождаясь из моих рук.—Такими я их еще не видела.

—Понятно.

Маринка вдруг сделалась серьезной и, подойдя ко мне вплотную и взяв меня за руку, сказала:

—Не сердись, пожалуйста,— и тихо добавила.— Я еще не знаю.

Солнце уже скрылось за морским горизонтом, исчезли тени, из глубины ущелья показалась первая  волна стелющегося тумана.

—Здесь становится сыро. Может, пойдем отсюда? — спросила Маринка.

—Да, конечно,— согласился я.

Взявшись за руки, мы медленно начали выбираться из ущелья, теперь уже казавшегося мрачным и неприветливым. По мере того как мы поднимались вверх, закат все больше тускнел, а с востока надвигалась ночь. Слева от нас показались развалины генуэзских башен. Оттуда, казалось, сотнями вылетали летучие мыши. Кружась в воздухе, они издавали какие-то странные звуки, напоминавшие далекий' скрип телеги.

—Летают даже в кромешную тьму, и, поди ты, ни одна не разобьется о скалы. Вот приспособились!

—Не люблю я этих противных нетопырей,— ответила на мою мысль Маринка.

—Почему?— удивился я.— Ты знаешь, сколько они уничтожают  насекомых и этим  приносят пользы людям?

—Может, это и так. И все-таки я не люблю их. Возможно, за их родство с вампирами.

Одна летучая мышь пролетела в полуметре от меня. Я даже попытался схватить ее руками.

—Бесполезно,— сказала Маринка.— У них настолько совершенный эхолокатор, что его чувствительности уступает даже зрение.

Где-то внизу посыпались камни, и вслед за этим раздался душераздирающий крик и какая-то приглушенная возня.

—Что это? Уж не случилось ли какого-либо несчастья? — спросил я.

—Давай послушаем,— предложила Маринка. Прислушались. Возня утихла. Через минуту раздалось хлопанье крыльев какой-то сильной ночной птицы.

—А-а, совушка унесла свою добычу.

—А жертва кто?

—Ну как ты думаешь?

Я вспомнил свою недавнюю встречу с сурками и в связи с этим высказал свое предположение.

—Нет,— поправила меня Маринка.— Сурки ночью спят. Это скорее какой-нибудь заяц.

—Мы подошли к винограднику Хрусталевых. Над отрогами Крымских гор уже сияла луна.

—Ты видишь в море скалу? Прямо под луной,— спросила Маринка.

—Вижу.

—На что она похожа?

Я перебрал в своем воображении все, но так и не смог дать определенного ответа.

—Так-таки ничего и не напоминает?

Я пожал плечами.

—Эх ты,— упрекнула меня Маринка.— Никакой фантазии. Ну, присмотрись внимательнее, прибавь чуточку выдумки. Ну?

—Вроде голова человека,— ответил я не очень уверенно.

—Мы делаем успехи. А точнее?

—Русалка.

—Ур-ра! — закричала Маринка.

—Ты что? — засмеялся и я.— Всех на ноги поднимешь.

—Молодец, Коля. Только это не русалка, а спящая красавица. Слышал ли ты когда-нибудь о ней?

—Вообще о спящих красавицах слышал.

—Нет, не вообще, а именно об этой.

—Об этой не слышал.

—Так смотри же на красавицу и слушай.

Я неотрывно смотрел на лицо Маринки, озаренное светом луны.

—Куда же ты смотришь?

—Как ты сказала — на красавицу.

—Не на меня, а на вот ту, что в море.

—Я лучше буду смотреть на тебя и слушать.

—Тогда я не буду рассказывать.

Воздух становился все прохладнее, и я видел, как Маринка временами поеживается от холода. «Что-то надо предпринять,— подумал я.— Ведь совсем недавно она перенесла простуду».

—Давай решим так,— сказал я Маринке.— Я буду смотреть на твою спящую красавицу, а ты прислонись ко мне спиной и рассказывай. Я серьезно. Сейчас уже холодно. А тебе надо беречься простуды.

Маринка посмотрела на меня, словно хотела убедиться в том, что сейчас это самое разумное и необходимое, и ответила:

—Ну ладно.

Она осторожно прислонилась спиной к моей груди и начала рассказывать. От волос Маринки, касавшихся моего лица, исходил какой-то знакомый мне аромат. Где я его встречал? Вспомнил. Там, внизу, когда мы шли по косогору, заросшему редкой травой, я ощутил сильный запах голубых цветов. Я еще спросил тогда Маринку: «Что это за цветы?»— «Лаванда». Значит, Маринка, моя свои волосы, добавляет, наверное, к воде отвар лаванды.

—Раньше Балаклаву называли  Симболон,— слышал я певучий голос Маринки.— Это было маленькое царство, которым правила красавица Менатра.

Как я хотел обнять Маринку, эту маленькую царицу моего сердца. Она рядом со мною, касается моей груди. Стоит только сделать небольшое движение рук — и она в моих объятьях. Но я хорошо знаю и другое: это движение было бы последним, я навсегда потерял бы Маринку. Мучительное состояние: быть так близко и в то же время так далеко. А Маринка, как горлинка, продолжала ворковать:

—И вот на это царство напали греки. Мужественно сражались жители Симболона против вторгшихся завоевателей. Но силы их день ото дня таяли. И когда в стане осажденных осталась лишь небольшая горстка защитников, один, самый сильный и мужественный юноша решил проложить мечом дорогу для Менатры и ее коня. Изнемогая от ран и истекая кровью, юноша крикнул: «Скачи, Менатра!» Конь царицы проскочил последнее кольцо неприятельских солдат и по козьим тропам устремился на Бабуган-Яйлу— самую высокую часть гряды Крымских гор.

«Милая моя сказочница,— думал я, слушая Маринку.— Ты рассказываешь мне легенду о спящей красавице— царице Менатре. Но разве ты сама не лучше любой красавицы?»

Маринка почувствовала, что я не очень внимательно слушаю ее рассказ, и поэтому сказала:

—Ты меня не слушаешь.

—Я сердцем слушаю тебя, Маринка. Хочешь, я слово в слово повторю то, что ты сказала.