— Странные вы люди, — посмеиваясь, сказал фракиец. — Если благополучно переправились через эту бешеную реку, то что еще можно просить у богов?..

— Если даже благополучно вернемся домой, и тогда у нас еще будет о чем его просить, — так же весело отозвался один из спасителей и протянул руку, чтобы взять у вызволенного из беды воина мешок, но тот попятился, будто испугавшись, что, отобрав, не вернут. — Проверим, — сказал фракиец. — Вправду ли тебе удалось с перепугу это прочесть…

Он взял мешок, разрезал ножом кожаный шнурок, которым были прошиты его края, и развернул. Письмена оказались по обе стороны страницы из книги. Золото с букв почти осыпалось, но они четко темнели на мокрой коже. Фракиец держал страницу в вытянутых руках и беззвучно шевелил обветренными губами. Заметив нетерпение товарищей, сказал:

— Да, эта страница из Авесты, которая была записана на двенадцати тысячах таких страниц из телячьих шкур и состояла из двенадцати миллионов строк[70].

— Ты скорее переведи, что тут написано, — поторопили его.

— Ну слушайте.

Фракиец читал эти строки про себя, водя по ним пальцем, потом разъяснял их смысл по-гречески. Три других воина, близко обступив его, внимательно слушали, стараясь не пропустить ни слова. Вдруг они многозначительно переглянулись, и глаза их стали округляться от удивления. Перевернув страницу, фракиец произносил почти слово в слово то, что шептал, как молитву, спасенный.

— Выходит, ты знал, что тут написано? — спросил у него один из воинов.

— Клянусь, нет, — испуганно покачал тот головой.

— Ну и чудеса! — воскликнул один из воинов и опустился на связку длинных жердей для каркаса шатра. — Зачем было сжигать такую книгу? Это же поистине книга мудрости! Царь нам говорит, что мы великий народ и должны сеять, как семена, по свету свою культуру, как же он мог приказать предать огню Авесту?

— Помолчи лучше, — быстро проговорил его товарищ. — Дойди до его ушей твои слова, он из нашей кожи сделает такие же мешки и набьет соломой.

— Ты грамотен, фракиец. Почему же ходишь в простых пельтастах?

— Эх, друзья, — вздохнул фракиец. — Среди нас есть куда более образованные. Но мы все одинаково влачим жалкое существование.

— Как только рука поднялась бросить в костер такую книгу?.. — задумчиво проговорил спасенный, сворачивая страницу в рулон. — Как она только не отсохла…

— Ты спас одну страницу, за это Ахура — Мазда вознаградил тебя, — сказал фракиец. — А мне это не удалось… Если б я знал, что в пещере, в которую мы вошли, спрятана эта книга!..

— Значит, ты находился среди тех, кто там был? Расскажи подробнее.

— Да, находился, — вздохнул фракиец. — И Создатель рано или поздно накажет меня… На окраине Истахара на высокой горе находится Храм Огня. А неподалеку глубокая пещера. Мы решили, что там спрятаны сокровища. Зажгли факелы и вошли в нее. Шли долго, и казалось, что спускаемся в преисподнюю. А своды, обвитые корнями растений и паутиной, становились ниже и ниже, дышалось все труднее. Мы уже собирались повернуть назад, как вдруг увидели стоящие вдоль стен мраморные сундуки, похожие на саркофаги. Они были так красивы, что трудно было поверить, что их сотворили руки человека. На боковых стенах барельефы с изображением охоты и баталий. На крышках такие узоры — точно кружево… Нас было двенадцать человек, мы с трудом подняли одну крышку. Были уверены, что внутри груда золота. Но там было это… — фракиец показал глазами на рулон, который держал под мышкой спасенный. — Множество кожаных страниц с золотыми письменами. Мы еще не знали, что нашли нечто дороже золота. Разозлившись, что обнаружили не то, что искали, стали выбрасывать эту кожу из сундуков, раскидывали по пещере, все еще надеясь, что найдем клад. В конце концов пришлось набить мешки этой кожей вместо золота и тащить на себе до самого выхода. Затем погрузили мешки на ослов и спустились в город. На площади, где мы сбросили эти мешки, образовалась целая гора… Прослышав о нашей находке, на площадь явился сам Александр. Полистал ногой одну из вывалившихся на землю книг и, ничего не сказав, удалился… Несколько дней возвышалась эта гора на площади. Ходили слухи, что каждый день царю во дворец доставляют по одному мешку, и он читает эти страницы с помощью толмача. Я в это охотно поверил, ибо через день-два около наших мешков была выставлена охрана… А спустя недели две я увидел на площади гигантский костер, — сказал фракиец, опустив глаза, и тут же взглянул на спасенного: — Что ты собираешься с этой кожей делать?

— Ложась спать, буду подстилать ее под себя, а в холод накидывать на плечи. А если доведется вернуться домой живым — здоровым, повешу ее в своем доме на самом видном месте.

— Глядите, не джейран ли это? — спросил фракиец, показывая рукой на ближайший бархан. — Попить водички, видно, захотелось… Если мне подфартит, то мы поедим шашлычка, — и вынул лук, проверяя на ощупь, сколько стрел в колчане. Побежал, пригибаясь, к бархану.

От яркого солнца песок казался белым, как снег, и слепил глаза. А ложбина между двумя барханами была заполнена густой, как сумерки, тенью. Фракиец не сводил глаз с застывшего, как изваяние, джейрана, иначе, наверное, заметил бы притаившегося в ложбине за ветвистым саксаулом всадника. Вдруг фракийца что-то насторожило, то ли ветка дерева качнулась, то ли колыхнулась тень от взлетевшей огромной птицы, плавно взмахнувшей крылами. Фракиец остановился, прилаживая стрелу к тетиве. Но с бархана с шорохом посыпался песок, и газель исчезла. Раздался свист, похожий на свист бича, и в грудь фракийца вонзилась стрела. Схватившись за нее руками, он выронил лук и с воплем опрометью бросился обратно. Но у переправы стоял такой гвалт — видно, опять случилось какое-то несчастье, — что его крик не сразу услышали. Только трое товарищей, с которыми он разговаривал минуту назад, бросились ему навстречу. Фракиец показал рукой на облако пыли вдали, поднятой уносящимся, как ветер, всадником, и свалился, устремив к небу стекленеющие глаза; из угла его рта тонкой струйкой вытекала кровь.

— Исполнилось, — со страхом проговорил один из воинов, вспомнив о предчувствии фракийца.

Переправа через Окс заняла пять дней. Уже на второй день из-за барханов стали стремительно вылетать летучие отряды согдийцев. Осыпав македонян стрелами, они поворачивали обратно в пески. Если по приказу Александра выставлялись хорошо вооруженные дозоры в одном месте, то согдийцы появлялись в другом, где только что форсировавшие реку воины еще не успели надеть на себя латы и повязать пояса с мечами. То тут, то там происходили молниеносные схватки. И оставались лежать на земле порубленные мечами или пронзенные копьями воины Александра. А согдийцы вновь исчезали без потерь и лишь пыль, зависающая облаком над барханами, напоминала о них…[71]

После того как через Окс переправился последний плот, доставивший на согдийский берег последнего воина и колесницу, Александр тотчас же двинул армию в глубь пустыни. Ему предстояло преодолеть немалый путь, чтобы добраться до первых поселений.

К вечеру они достигли оазисов. Земля тут была поделена на зеленые квадраты огородов. В густых садах было много тени, как в лесу, и прохлада в них после многочасового перехода под палящим солнцем казалась упоительной. В арыках, радуя слух, журчала вода, а в искусственных бассейнах отражались ветки склоненных деревьев, небо и облака. Уютные дворики были сплошь прикрыты вьющимся по жердочкам виноградом, вбирающим в себя летний жар. Однако кишлак вновь оказался безлюдным. Жители покидали дома в спешке, и многие не успели даже угнать скот, а кое у кого на очагах остались котлы с варящейся едой. В центре кишлака на широкой площади, обсаженной по краям старыми шелковицами, где сельчане, вероятно, проводили собрания, устраивали празднества, была приготовлена куча дров для ритуального костра и стояли на привязи два упитанных быка, которых не успели забить.