Массагеты, посовещавшись, умолкли. Один из них спешился, подошел к лежавшим возле костра хурджунам и проверил их содержимое. В них, к счастью, ничего не было такого, что могло бы вызвать подозрение.

— Из Наутаки, говорите?.. — переспросил пожилой, пристально разглядывая Кобара, потом перевел взгляд на толстяка Бабаха. — И что там нового?

Те переглянулись, развели руками.

— Ничего хорошего, — ответил Кобар. — Люди стонут под гнетом юнонов. Надеялись, что Спитамен прогонит их, но о нем давно ни слуху ни духу. Люди и вовсе надежду потеряли…

— Да?.. — усмехнулся пожилой массагет. — А не лазутчики ли вы Искандара?

— Да что вы?! — воскликнули Кобар и Бабах одновременно. — Можно ли так оскорблять людей близких вам по крови, которые говорят почти на одном с вами языке? — укоризненно покачал головой Кобар.

— Нынче время такое, — сказал пожилой, не спуская с них глаз и гладя по холке коня, нетерпеливо забившего копытом. — Опасно верить даже разделившему с тобой хлеб-соль. Развелось немало таких, кто и отца обменяет на новый малахай, — он, приподнявшись на стременах, посмотрел в ту сторону, откуда донесся топот копыт.

За макушками камышей замелькал рыжий малахай приближающегося всадника. Выехав из-за озера, он перевел коня на рысь. Пожилой массагет, который, по всей видимости, был за старшего, тронул коня и поехал ему навстречу. Остановившись, они о чем-то негромко переговорили. Кобар понял: этого человека посылали в селение — доложить о них и получить указание, что с ними делать. Значит, селение где-то недалеко. А вдруг именно здесь скрывается Спитамен?..

Пожилой массагет развернул коня и направился обратно.

— Закон гостеприимства не позволяет нам в зимнюю пору оставлять заблудившихся путников без крыши над головой и постели. Поезжайте за ним, — кивнул он на только что прибывшего здоровяка, перепоясанного широким ремнем с прицепленной к нему согдийской саблей. — Он покажет вам дорогу в селение, — и, выдержав многозначительную паузу, прищурил пронизывающие насквозь глаза и добавил: — Может, там вы и найдете то, что искали…

— Нет, нет!.. — запротестовали Кобар и Бабах. — Вы нам только покажите, как выбраться на дорогу, ведущую в Бихру!..

— Не обессудьте, но это нами будет воспринято, как неуважение с вашей стороны, — с плутоватой улыбкой настаивал пожилой, — лицо его раскраснелось от мороза. — Побывать здесь и не заехать в наше селение, не представиться старейшине!.. Ну, как можно? — от него, конечно, не укрылось, что такой оборот крайне встревожил наутакцев, и с елейной ухмылочкой продолжал: — Сейчас по степи шныряют во множестве лазутчики проклятого Искандара, и целыми отрядами, и в одиночку, так что совсем не безопасно пускаться вдвоем в такое путешествие. Буквально на днях наши люди погонят скот в Бихру для продажи, с ними и поедете.

Выхода не было. Кобару и Бабаху пришлось седлать коней и грузить хурджины. Они понуро ехали вслед за молодым массагетом, который, раскачиваясь в седле, негромко напевал и время от времени оборачивался, чтобы удостовериться, не отстали ли его подопечные. А может, напускал на себя беспечность, полагая, что эти люди как-то проявят себя, если они себе на уме, попытаются бежать, а то и напасть сзади. Но эти двое не были простаками и давно приметили, что под чапаном у него надеты латы, снятые не иначе как с убитого юнона, а поодаль, за холмами, чуть поотстав, едут еще трое всадников, стараясь оставаться незамеченными. Если б не они, с этим можно было бы справиться, хоть он и силен, как бугай. И не таких приходилось вязать, и пикнуть не успевали. Тут не сила нужна, а уменье… А сейчас только попытайся — те трое вмиг окажутся рядом. В стрельбе из лука, набрасывании аркана массагетам равных нет.

Солнце расплавленной каплей зависло над горизонтом, косые лучи его скользили по волнистой поверхности наста, окрашивая степь в золотистые цвета, но нисколько не грея. Ветер гнал поземку, приходилось заслоняться рукой и отворачиваться, чтобы защитить глаза.

Массагет остановил коня и крикнул, снимая лук:

— Эй, не отставайте, а то одной стрелой прошью обоим уши! — и в подтверждение своих слов выпустил стрелу в пролетающую ворону; та, хрипло каркнув, упала на снег; ветер закружил два-три черных пера.

Кобар и Бабах подстегнули коней и поехали рядом с массагетом. Кобар нарочито бойким голосом сказал:

— Говорят, в отряде у Спитамена все такие ловкие!

— А у меня что… на лбу написано, что я из его отряда? — хмуро глянул на него массагет.

— Нет, конечно!.. Спитамен там, где юноны. Зачем ему тут быть?.. — сказал Кобар, притворяясь, будто ему не известно, что Спитамен увел остатки своего войска в массагетскую степь, потерпев поражение в последней битве. — Если бы я умел так стрелять, я бы тоже пошел к Спитамену.

— Да?.. — с иронией посмотрел на него массагет. — Что-то его имя не сходит с твоего языка!..

— Разве я один?.. Все только о нем и говорят! Столько слышал о нем, но ни разу не довелось увидеть…

— Увидишь… если очень захочешь, — усмехнулся массагет. — Но если с недобрыми мыслями бродите в стороне от больших дорог, то пеняйте на себя.

— Эх… — вздохнул Кобар и с укоризной покачал головой. — Можно ли так оскорблять гостей? Лучше бы ты кинжалом ударил, чем такими словами. А еще ваш аксакал говорил о гостеприимстве массагетов.

— Если вы честные люди, то сами в этом убедитесь!

— Как же вы узнаете, честные мы или нет? У нас тоже на лбу ничего не написано!

— Написано! У каждого все написано на лбу. Только не всякому дано надписи эти читать. А вот великомудрый Саксон, наш старейшина, это умеет. Глянет на вас и сразу скажет, кто вы есть.

Спутники массагета умолкли, пожалуй, даже приуныли.

Озеро и камышовые заросли вскоре остались позади. Обогнув невысокий, но далеко вширь вытянутый холм, они въехали в широкую лощину, и впереди неожиданно возникло большое селение. Можно было проехать в версте от него и не заметить. Приземистые хижины, сооруженные из камыша и обмазанные глиной, множество юрт. Дворы не огорожены. Да и зачем — вся степь — один большой двор. Из-за углов хижин выглядывали любопытные мальчишки. Чумазые, полураздетые, они, кажется, не чувствовали стужи. Сурового вида женщины возле хижин и юрт занимались своим делом, не обращая внимания на едущих по селению всадников: пекли прямо на улицах лепешки, стирали, выбивали палкой из войлоков пыль, какая-то строгая мать секла прутом орущего благим матом озорника.

Наконец чабан повернул коня к одной из крайних хижин и, спрыгнув с седла, велел спутникам спешиться. Оставив коней у коновязи, где земля была покрыта утоптанным конским навозом, вошли к хижину, для чего Кобару и Бабаху пришлось пригнуться пониже, чтобы не задеть головой притолоку. Молодой чабан вошел вслед за ними.

Глаза долго привыкали к полумраку. Они увидели на глиняном помосте, застланном овечьими шкурами, седого мужчину, который сидел, скрестив ноги и положив ладони на колени. Было ему, наверное, лет сто. Борода доставала до пояса, а брови, словно серые тучи, нависали над зоркими глазами. По всему видать, он их ждал. Посмотрел на одного, потом на другого и спросил:

— Что привело вас в наши края в столь неспокойное время?

Кобар повторил то, что уже говорил.

И Бабах тоже, слово в слово, когда старейшина перевел на него взгляд. По-видимому, это и был великомудрый Саксон. Полуприкрыв глаза, он долго думал, вероятно, соотнося и сопоставляя услышанное от задержанных с тем, что знал сам, но что не было известно ни Кобару, ни Бабаху. На его смуглом челе пролегли глубокие борозды. Вот его веки, похожие на скорлупу ореха, дрогнули, и он открыл глаза, подсвеченные изнутри черным огнем. Взгляд его словно высвечивал чужие мысли. Неуютно почувствовали себя Кобар и Бабах и потупили головы, чтобы не смотреть на него.

— Того, кого вы ищете, в селении сейчас нет, — медленно произнес старец. — Он вернется дня через два. Тогда и позовет вас к себе.

Толстые губы Бабаха задрожали, будто он заложил за них горький табак. А Кобар, сохраняя внешнее спокойствие, хотел было возразить, мол, никого они не ищут, но куда-то подевался голос, и он, поперхнувшись, закашлялся.