— Иначе мы выломаем дверь, и тогда пощады не ждите! — сказал он.

Опять никакого ответа, будто там никого нет.

— Похоже, их оттуда не выкурить, пока не поджарим, — усмехнулся Александр и распорядился: — Сложите побольше хворосту у двери и подожгите… Посмотрим, как долго они усидят там…

И заполыхал у двери костер, заклубился синий дым, стал втягиваться через щели в двери в подземелье. Вот и по двери поползли языки пламени, она заполыхала. Доски, почернев, стали разваливаться. В открывшемся проеме, наполненном дымом, было заметно движение, доносился кашель. Из темноты появился человек, совершая странные движения руками, будто пытаясь разорвать или раздвинуть слоящийся дым; ничего перед собой не видя, он зашагал прямо по костру, расшвыривая ногами горящий хворост, дошел до лужайки, глубоко вдохнул и упал ничком на траву, закрыв руками голову и жалобно подвывая… Следом стали один за другим выскакивать и остальные, задыхающиеся, с красными, разъеденными дымом глазами. Выходили и падали ничком, всем своим видом говоря: «Что хотите, то с нами и делайте! Хоть голову снимите! Нам теперь все равно…» Их было тридцать человек, пожилых мужчин. Лежа вниз лицом, они хрипло дышали, кашляли. В подземелье никого более не осталось.

— Поднимитесь! — приказал царь.

Толмач перевел, стараясь передать интонацию говорящего.

Несчастные, кажется, пришли в себя, отдышавшись. Встали они довольно проворно, будто того только и ждали. Одежда на них во многих местах обгорела, измазана в саже, лица у всех черные, лишь белки глаз да зубы сверкают. Их жалкий вид не мог не вызвать у царя ухмылки. Однако, судя по всему, это были знатные люди кишлака. Все как один, несмотря на пожилой возраст, рослые, плечистые, физически развитые, а руки крепкие и мозолистые, и если бы не седина, то можно было подумать, что это переодевшиеся в дехкан воины.

— Кто такие? — спросил царь.

Однако никто не удостоил его ответом.

— Не молчите, глупцы!.. — добавил от себя толмач. — Вы еще можете вымолить у царя пощаду!..

— Зачем ему спрашивать у человека имя перед тем, как снести ему голову?.. — ответил, усмехаясь, один из сарамцев.

— Разве можно требовать у царя объяснения его словам и поступкам, ничтожный?! Царь — исполнитель воли богов! — с возмущением сказал толмач.

— Вот пусть поскорее и исполняет… — пробурчал сарамец, опустив голову.

— О чем он толкует? — поинтересовался царь.

— Спешит на тот свет, о великий! — ответил с поклоном толмач.

Губы царя скривила усмешка.

— Спроси, почему они не ушли со Спитаменовым войском?

Толмач объяснил сарамцам, чем интересуется царь, при этом намекнув, что от ответа в немалой степени будет зависеть их судьба.

Сарамцы переглянулись и долго молчали, затем тот, что постарше, сказал:

— Воинов в согдийской армии достаточно, должен же кто-то для них и хлеб выращивать…

Толмач перевел ответ, не скрывая досады.

— Вот как?.. — произнес царь, брови его от удивления поползли вверх: эти люди не могли не знать, как он расправляется с теми, кто хотя бы в мыслях сочувствует его врагам; и так легко в этом признались? Это уже становится любопытным. — Кто среди вас старший? — спросил он у понуро стоящих сарамцев.

— Все мы перед Богом равны. И имуществом владеем одинаковым, и возраст почти у всех один и тот же, — ответил босой мужчина с обожженными ступнями, штаны на нем истлели почти до колен.

— И сколько в твоем табуне коней? — прищурил царь синие глаза, почти не сомневаясь, что и эти сейчас начнут отрицать наличие у них коней, которых так не хватает его армии.

— Сто, — последовал ответ.

— А у тебя? — царь перевел взгляд на другого.

— Столько же.

— А у тебя?

— Сто.

— А я слышал, что табуны у вас гораздо больше.

— Это было раньше, царь, до твоего прихода. Разве большой табун спрячешь от жадных глаз твоих воинов?..

— Зачем же прятать?!

— Чтобы ты не отнял.

— Хорошо, я куплю их у вас, дам много денег!

Сарамцы переглянулись, и каждый отрицательно покачал головой. А мужчина с обожженными ступнями заявил:

— Торгуют с друзьями, а ты нам недруг!..

Услышав ответ, царь грозно свел над переносицей брови.

— И, конечно же, у вас есть и отары овец?

— Им нет числа.

— И у тебя тоже?

— Да.

— А что скажешь ты?

— Я не помню, сколько их у меня.

— А ты?

— Не пробовал считать.

Царь обернулся к стоящим у него за спиной военачальникам и, смеясь, заметил:

— Мы с вами не раз пересекали вдоль и поперек эту Солнцем наказанную землю, обделенную водой и пастбищами, и ни разу не встретили ни столь больших отар, ни многочисленных табунов коней. Эти варвары либо лгут, преследуя некую цель, либо прячут их в таких же подземельях, — кивнул он на зияющую в основании холма закопченную дыру, затем обратился к толмачу: — Спроси, где их табуны и стада?

Толмач спросил.

— Между небом и землей, — был ответ.

— Согласен ли кто из них пригнать сюда коней в обмен на свою жизнь?

Охотников не нашлось.

Тогда царь стал спрашивать каждого в отдельности:

— Ты не хочешь отдать мне коней, чтобы и далее наслаждаться жизнью?

Первый отрицательно покачал головой:

— Какое тут наслаждение?.. С тех пор, как ты явился на нашу землю, для нас наступил ад.

— Ты тоже не хочешь?

— Нет.

— А меня заверяли, что согдийцы так щедры!.. — усмехнулся царь, разводя руками.

— Согдийцы щедры с друзьями, — ответили ему.

Царь потемневшим взглядом медленно обвел сарамцев.

— Все так считают?

— Все.

— Да, вы поистине все равны. Даже в мыслях ваших нет различия. Так примите же и смерть одинаковую для всех!..

Толмач перевел. Однако слова царя не произвели ожидаемого впечатления. Сарамцы переглядывались, на их устах блуждали улыбки. Может, они не поняли? Или толмач неверно перевел?.. Собравшийся было уходить царь остановился.

— Скажи им, что их отведут сейчас вон в тот овраг, склоны которого испещрены норами шакалов, там и оставят их обезглавленные тела.

Толмач перевел.

Варвары заулыбались еще веселее, приведя царя в изумление. Он, раздражаясь, сделал знак одному из военачальников, который выступил вперед и рукой показал сарамцам, в какую сторону им надлежит идти. И те зашагали, поддерживая друг друга под руки и за плечи, поскольку у многих ноги были обожжены. Шли и громко переговаривались, будто не на казнь их вели, а на приятную прогулку. И вдруг все хором запели. А двое, с виду помоложе, опередив остальных, стали танцевать, подняв кверху руки и притопывая.

Затем худощавый и статный сарамец в красной рубахе, похожий на юношу, выбежал из толпы, высоко подпрыгнул и, дважды перевернувшись в воздухе, приземлился на кровоточащие ноги; сделал кувырок назад и прошелся на руках, болтая в воздухе ногами, чем вызвал смех у односельчан.

Юноны, шагавшие с обнаженными мечами, пожимали плечами и переглядывались в полном недоумении. Им еще ни разу не доводилось видеть, чтобы люди, которых ведут на казнь, вели себя подобным образом.

— Слава Ахура — Мазде, не обделившему нас мудростью и научившему жить и умирать достойно, — воскликнул один из сарамцев.

И все хором повторили его слова.

Наблюдавший за всем этим издали Александр спросил у толмача:

— Правильно ли ты перевел им мои слова?

— Да, великий царь, им известно, что вы приговорили их к смерти.

— Верните их. Мне хочется задать им еще несколько вопросов.

Один из всадников припустил коня и, нагнав несчастных, сообщил, что царь велел вернуть их с дороги, желает с ними поговорить. Быть может, даже отменит свое решение, сменив гнев на милость.

Сарамцы смолкли, сникли. Страже пришлось несколько раз повторить приказ и подтолкнуть некоторых из них, тогда только они повернулись и медленно, нехотя поплелись обратно. Слезы застилали им глаза, и они не видели сидящего на коне Александра с приближенными, пока им не было приказано остановиться.