Юноны на полном скаку влетели в реку, и вода закипела, точно в нее влилась лава. Выскочив на остров и достигнув его середины, они вдруг увидели второй рукав Политимета, по поверхности которого бежала, слепя глаза, рябь. Каран осадил было коня, но заметив выбирающихся на противоположный берег с десяток всадников и издав торжествующий клич, огрел коня плеткой. Не сомневаясь, что переправа здесь столь же легкая, юноны загнали упирающихся коней в воду. Поток подхватил их, понес. Тяжелое вооружение тянуло ко дну. То в одном, то в другом месте разверзались воронки, как пасти чудовищ…

Каран смекнул, что обманут, повернул коня обратно, истошно крича: «Стойте!.. Стойте!.. Назад!..» Однако в шуме его голоса почти не было слышно, задние напирали на передних, торопя, предвкушая горячую схватку с трусливо бегущими варварами. Но те, кто уже находился в воде, поворачивали обратно, не достигнув и середины реки. На остров вернулись вплавь несколько всадников без коней, и выскочило несколько коней без всадников. Рядом с Караном раскрылась пасть воронки, его крутануло вместе с конем, и он, не успев даже сделать вдоха, исчез в темном чреве реки. Его переворачивало и било о камни, он задыхался и уже прощался с белым светом, как вдруг над головой просветлело — его выбросило потоком на мель неподалеку от берега. С трудом поднявшись на ноги, он оглядел поверхность реки: коня нигде не было видно. Каран понял: надо немедленно уходить с этого гиблого места. Он выбрался на остров, поймал оставшегося без хозяина коня. И как только оказался в седле, к нему вновь вернулось самообладание. «Назад! На тот берег!..» — крикнул он, показав рукой в ту сторону, откуда они примчались. И вдруг увидел там стоящих плотной стеной конных согдийцев. Его словно обдали кипятком, в голове мелькнула мысль: «Конец!..» Несколько минут назад, уносимый потоком, он думал так же. «О Зевс, помоги подданному сына твоего!..» Согдийцы подняли луки и стали стрелять, целясь спокойно, неторопливо… Да, это была самая настоящая западня, в которую их заманил проклятый Спитамен. Один за другим падали с коней пронзенные стрелами македоняне, остальные заметались по острову, но укрыться им было негде. Лишившиеся коней в ужасе бегали взад-вперед, побросав оружие и моля о пощаде, но стреляющие не понимали их языка; и обреченным было видно, как в них целятся, как переговариваются, выбирая себе жертву. Расстояние было небольшое, и редко кто промахивался. Попав в цель, они издавали торжествующий вопль и извлекали следующую стрелу…

Несколько раз юноны делали попытку преодолеть проток стремительным броском и навязать рукопашный бой, но падали с коней, пронзенные стрелами, вода, обагренная кровью, уносила их тела… Отчаявшись, они не раз и не два пытались переправиться вплавь, надеясь спастись на противоположном берегу, но и оттуда в них летели стрелы, жужжа опереньем, словно шмели…

Более часа длилась эта расправа. Ни один юнон не остался в живых. Когда свалился с коня последний из них, Спитамен вложил лук в колчан, утер со лба пот и, окинув взглядом усеянный трупами остров, сказал:

— Это им за Наутаку…

С противоположного берега донесся пронзительный голос, похожий на крик какой-то птицы. Это был условный сигнал. Отсюда тотчас откликнулись. Спитамен заслонился рукой от солнца, вглядываясь в слепящую речную рябь, и увидел переправляющихся на остров всадников. Подойдя к краю берега, Спитамен протянул руку Хомуку, помог ему выбраться на сушу и обнял, мокрого, с которого бежали потоки воды, сияющего: «Спасибо тебе, дружище!..»

Пусть теперь скажут, что Искандар непобедим… Что юнонов не берут стрелы согдийцев, не ранят их сабли!..

Предводители сотен обнимали друг друга, поздравляя с победой.

Затем Спитамен сел на Карасача и поддал в бока ему пятками. Конь, задрав голову, в одно мгновенье вынес его на дорогу. За Спитаменом последовали сотники, а потом и все воинство. Они ехали рысью, чтобы не утомить коней и еще до полудня нагнать обоз.

Сахибкироны громко переговаривались, смеялись. Сегодня Ахура — Мазда покровительствовал им, не дал восторжествовать темной силе Анхра — Майнью.

Датафарн успел где-то в лесу нарвать полную пазуху яблок, обтирает каждое яблоко ладонями и протягивает товарищам. Шутит, веселя других, и сам радуется, как мальчишка. Силен, ловок, хотя с виду и щупл. Скольких врагов лишил жизни этот отважный сын великой Персии, предводитель дахов?.. В бой вместо щита берет пику и орудует ею не менее ловко, чем мечом. Вокруг него земля бывает устлана телами врагов.

А Хориён?.. Среди сахибкиронов он по возрасту старший. Но не только поэтому к нему относятся с большим почтением. В умении сражаться он не уступит никому из молодых. Еще и поучить может некоторым старинным приемам, которых те не знают. Правда, крут бывает в гневе и иногда не сдержан. В последнее время сблизился с Датафарном. Их земли расположены по соседству; табуны их нередко паслись на одних и тех же джайляу, пили воду из одних и тех же речек. Они и во время битвы держатся неподалеку друг от друга.

А вон предводитель массагетов хитроумный Хомук что-то рассказывает, энергично жестикулируя. Вынул из хурджина снятый с кого-то из юнонов меч, демонстрирует едущим рядом товарищам. Те, восхищаясь, качают головой. Меч действительно хорош, сразу видно, что сделан мастером: ножны украшены слоновой костью и кораллами… Спитамен неспроста именно Хомуку поручил переправиться через Политимет. Дело в том, что он уже имел в этом опыт. В былые времена, совершая набеги на земли Согдианы, он не раз переправлялся через Яксарт со своими джигитами в самых неожиданных местах. Молод был, особо не раздумывал. А сейчас, с появлением общего врага, привел свои сотни к Спитамену… Вступая в бой, в обе руки берет по мечу и одинаково ловко работает как правой, так и левой. Сражается весело, успевает при этом отпускать по адресу противника едкие остроты…

А Зурташ почему-то невесел, о чем-то задумался. Мало ли нынче причин для печали?.. Любят Зурташа друзья и верят в него. Когда он рядом с ними, и враг не страшен. Зурташ размахивает огромной булавой, как хворостиной, и валит одним ударом двоих, а то и троих. Силач, ничего не скажешь. Да только вот больно тяжел, конь под ним быстро устает, поэтому он нередко предпочитает сражаться пешим. Где бы взять ему такого коня, чтобы не уставал под великаном?.. Спитамен вспомнил о своих табунах, о красавцах скакунах, и тяжело вздохнул.

Зурташа нагнал Шердор, хлопнув его по плечу, весело заговорил, пытаясь, как видно, развеселить:

— Что нос повесил, пахлаван?..

— Эй, Шердор, почему тебя не слышно?.. Когда еще петь, как не в такой день? Ведь он подарил нам сегодня победу!.. Ну-ка, запевай, мы хотим услышать твой голос. Пролей бальзам на наши уставшие от тревог сердца. Не зря же Ахура — Мазда одарил тебя таким прекрасным голосом!

Шердор приблизился к Спитамену, прокашлял горло и задумался, выбирая песню.

Справа за лесом то возникал, то исчезал Политимет, ослепительно сверкавший, растворивший в себе лучи полуденного солнца. Над ним парили, пронзительно крича, чайки. В ближайшей чаще запел было соловей, да примолк, заслышав шум приближающегося войска. И тогда над лесом, над рекой, над покатыми, поджаренными, как хлеб, холмами воспарил голос Шердора: