— Что ж, неплохо. Как говорится, дешево и сердито. Чей это проект?
— Мой и Виктора Михайловича.
— Вы, я гляжу, со своим начальником только что в сортир вместе не ходите.
Попов засмеялся:
— Дружным, говорят, и бог помогает.
— Я пошутил. Такое огромное дело способен поднять лишь сплоченный коллектив. Кстати, как я слышал, вы одобрили новый метод прокладки канала, предложенный Мотды Ниязовым?
— Без проволочек!
— Хм… Оперативно действуете. А как насчет поощрения новатора?
— Мы отправили от имени всего коллектива ходатайство о представлении Ниязова к правительственной награде.
— И тут, значит, не замешкались.
— Сами понимаете, Сергей Герасимович, без новаторства, без рационализации на такой стройке не обойтись. И мы всячески поддерживаем каждую дельную идею.
— Знаю, знаю, рационализация — ваш конек. Чем еще можете нас порадовать?
Попов, поразмыслив, испытующе глянув на Новченко, медленно проговорил:
— Видите ли, Сергей Герасимович, чтобы ускорить пуск воды по каналу, мы с Виктором Михайловичем составили один проект…
— Что же вы там состряпали со своим Виктором Михайловичем?
— Мы предлагаем вести прокладку Пионерного канала от ста девяносто третьего до двести сорок четвертого километра с помощью гидромеханизации.
Новченко с такой силой стукнул по столу карандашом, что тот вылетел у него из рук и упал на пол:
— Ну, уж дудки!.. Я за новые методы, способствующие эффективному осуществлению общего, основного проекта. Но ломать его я не дам! Он принят, утвержден, и извольте руководствоваться им, а не заниматься самодеятельным прожектерством. Распустил я вас, субчиков. Гляжу, кусок хлеба не идет вам в горло, пока вы не родите очередное новшество. А вы не забыли о прямых своих обязанностях? Мне нужна от вас работа, конкретное дело, а не инженерные фантазии! Что-то слишком часто вы стали действовать через мою голову, за моей спиной!..
Он вскочил с места и, набычась, зашагал по комнате.
Бабалы мрачно усмехнулся про себя. Новченко опять демонстрировал самые худшие свои качества: грубость, властность, нетерпимость. Что за человек!.. Как в нем могут уживаться рядом доброе и злое, тупое и мудрое? Похвалив человека, он через минуту обрушивается на него с бранью, несправедливыми упреками. То он переоценивает свою особу, и тогда появляются у него хозяйские замашки, то чутко прислушивается к чужому мнению… Недаром же одни говорят о нем, что он упрям, как ишак, лает на всех, как собака, а другие считают его руководителем сильным, напористым, неутомимым до самоотверженности.
Ну, что он взъелся сейчас на Евгения Власовича?.. Тот же не успел еще изложить сути своего проекта. Вряд ли это «фантазерство», если уж Попов и предлагает что, то основательно сперва обдумав. И с чего это вдруг основной проект стал для Новченко фетишем?.. Он ведь сам, если это было необходимо, вносил в него изменения, да и вообще не слишком-то с ним считался. Вот заместитель министра водного хозяйства, тот действительно преклонялся перед проектом, как перед буквой закона, который кощунственно нарушать даже в частностях. За это Новченко, не стесняясь, называл его прилюдно и трусом, и формалистом.
Новченко же, для которого дороже всего были собственные принципы, собственное мнение, скорее сложил бы голову, чем преклонил ее перед проектом.
Недавно ему сильно нагорело в министерстве как раз за нарушение проекта, за «партизанщину».
Может, в этом-то все и дело?.. Как говорит пословица, обидел его Али, а он мстит Ахмеду. Получив нагоняй в министерстве, Новченко теперь срывает злость на Попове, вменяя ему в вину то, за что пострадал сам.
Попов и Ханин сидели с опущенными головами. Новченко все расхаживал по комнате, ни на кого не глядя, потом вдруг резко повернулся и вышел.
Через некоторое время за ним последовал и Ханин.
Оставшись вдвоем с Поповым, Бабалы, улыбнувшись, положил ему руку на плечо:
— А вы мужественно выдерживаете натиск Сергея Герасимовича! Сдаваться, я вижу, и не думаете?
— Сдамся — спина, конечно, будет целой. А дело потерпит ущерб. Что важнее-то, — собственная шкура или дело?
— Что это он взвился?..
— С ним бывает. Но я, знаете, как-то уже притерпелся. Человек-то он в общем неплохой. И руководитель волевой, опытный. А попадет ему вожжа под хвост — тут держись!.. Ну, и держимся — во имя собственных убеждений, ради пользы дела, ради самого Сергея Герасимовича. Он, возможно, уже жалеет, что сорвался…
— А мне, честно говоря, хочется иногда осадить его, дать достойный отпор.
Попов засмеялся:
— Поберегите силы для драки с действительным противником. Сергей Герасимович, по большому счету, нужен строительству. Пускай, когда уж невмоготу, отведет душеньку. Ничего, потерпим…
— А если чаша терпения переполнится?
— Отпейте.
— А не отравлюсь?
— Мы строители, Бабалы Артыкович. Значит, двужильные. Выдюжим!..
Так, перешучиваясь, они вышли на улицу.
Новченко, успевший, уже, видно, успокоиться, о чем-то разговаривал с Ханиным.
Бабалы и Попов направились было к ним, но путь им преградил крупный мужчина с рыхлым, испитым лицом. Протянув, как старый друг, обе руки Бабалы, он с подобострастным восторгом заорал:
— Товарищ начальник! Вы? Здесь?! Вот встреча так встреча. Вы уж, верно, забыли меня, так?.. А я наш разговор помню слово в слово. Согрели вы мне сердце своей добротой, своей человечностью!..
Перед Бабалы стоял Иван Филиппович, «работничек», с которым познакомил его Мухаммед. Сдержанно ответив на его рукопожатье, Бабалы хотел пройти мимо, но Иван Филиппович, забегая то с одной стороны, то с другой, все говорил:
— Как там бригада, товарищ начальник? Как поживает мой друг Мухаммед Сарыевич?.. Ей-богу, он мне дороже брата, я тут без него прямо помираю от тоски. Наплели ему на меня злые языки, показал он мне от ворот поворот, да я не в обида Мало ли что в жизни бывает, так? Подался вот сюда Да разве сравнить Карамет-Нияз с Рахметом, здешних начальников с вами и Мухаммедом Сарыевичем?
Бабалы, которому поневоле пришлось остановиться, смерил наседавшего на него экскаваторщика холодным нетерпеливым взглядом:
— Что вам, собственно, надо от меня?
— Только одного, товарищ начальник, только одного: чтоб вы были здоровы и счастливы!
— Что ж, спасибо на добром слове.
Громоздкая фигура Ивана Филипповича все маячила перед ним, не давая сделать и шагу, лицо экскаваторщика лоснилось в слащавой улыбке, а нагловатые глаза бегали, как мыши:
— Может, вы осчастливите меня, товарищ начальник, чайку со мной отопьете?
— Мы здесь по делу, Иван Филиппович. Простите, я тороплюсь…
— Погодите чуток, товарищ начальник! О чем я вас попрошу… Ей-богу, скучаю я без бригады. Рахмет мне как дом родной! Клянусь совестью, он мне по ночам снится. Вы бы замолвили за меня словечко перед Мухаммедом Сарыевичем, а?..
«Ага, — не без злорадства подумал Бабалы, — и тут тебе, видать, прищемили хвост. Еще бы, народ-то здесь работящий. Или ты прослышал, что ребята в бригаде Мухаммеда зарабатывать стали больше?»
Он прищурился:
— Если я вас правильно понял, вы хотите вернуться в бригаду Мухаммеда Сарыевича?
— Точно, товарищ начальник!
— Так обратитесь к самому бригадиру. Он — хозяин,
— Можно, я на вас сошлюсь, а?
— Я сказал: хозяин в бригаде — Мухаммед. Как он решит, так и будет.
— Значит, мне к нему явиться?
— К нему, к нему, Иван Филиппович. Извините… Я вынужден проститься с вами.
Бабалы удалось все-таки обойти экскаваторщика, он торопливо зашагал к стоявшим неподалеку Новченко, Ханину и Попову.
Иван Филиппович, стараясь сдержать обиду и разочарование, крикнул ему вслед:
— Доброго здоровьечка вам, товарищ начальник!
Новченко, пришедший, судя по его улыбке, в отменное расположение духа, встретил Бабалы веселым взглядом:
— Что это ты так тяжко отдуваешься, Бабалы Артыкович?.. Груз, что ли, таскал?
