Передохнув, Артык повторил:
— Добро бы, земля у нас была неплодородная, а то ведь золото, чистое золото! Как от нее оторвешься — корни-то далеко вглубь ушли… — Он благодарно глянул на Бабалы: — Спасибо, что едешь добывать воду для нашей прекрасной земли. Видать, доживу еще я до той благословенной поры, когда порадует она моих земляков щедрыми дарами!
Нагнувшись, он черпнул ладонью по ковру, словно подбирая с него землю, потом поднес ладонь к губам и поцеловал ее.
Глава седьмая
ВСТРЕТИЛИСЬ ДРУЗЬЯ
елёный «газик», поднимая густую пыль, несся по широкой степи, раскинувшейся меж Байрам-Али и Рахметом. День был безветренный, пыль медленно поднималась вверх и медленно оседала легким желтоватым облаком. Она длинно стелилась за машиной и издали напоминала Млечный Путь.
По обеим сторонам дороги лежала пустынная степь, поросшая редкой растительностью: кое-где виднелись кусты чогана, низкий седой черкез, круглые шапки перекати-поля и кеткена*. Дальнее марево преображало эту скупую флору пустыни, кусты словно увеличивались в размерах, напоминая то верблюжий караван на отдыхе, то вольно расположившийся большой аул.
Собственно, дорогу, по которой бежал «газик», трудно было назвать дорогой в полном смысле этого слова. Машины начали ходить здесь совсем недавно, их маршрут обозначался глубокими колеями в песке, тут же и заносимыми все тем же песком.
Пустыня жила своей жизнью. Высоко в небе трепетали жаворонки, на песке и на ветках колючих кустов грелись ящерицы. Коршун выписывал над землей зловещие круги, словно затягивая петлей намеченную жертву. Порой под колеса «газика» попадала змея. Приглядевшись, на песке можно было увидеть следы, оставленные ночью лисой или зайцем.
Пустыня жила своей жизнью…
Но наступление на нее уже началось, и взгляд пассажира, сидевшего в «газике» рядом с шофером, с удовлетворением отмечал приметы, по которым угадывалась трасса будущего канала, — она шла чуть поодаль от «дороги».
Тут и там низко над землей висели облачка пыли — это трудились неустанно бульдозеры и скреперы. Длинной цепочкой — горной грядой в миниатюре — тянулись холмики песка, вынутого и насыпанного спорыми машинами. Вдали, словно высокий тополь, темнела стрела экскаватора…
«Газик» взял направление на эту стрелу. Степь послушно ложилась ему под колеса…
Возле экскаватора машина остановилась, и из нее вышел Бабалы Артык. Некоторое время он наблюдал за работой мощного механизма.
Ковш экскаватора, огромный как сундук, разгрызал, словно кость, почву пустыни, вздымался вверх, переворачивался, раскрывал свою зубастую пасть, и содержимое его лилось вниз рыхлой густой струей…
Такого обращения с собой пустыня еще не знала… Пески ее впервые встретились с металлом.
Экскаваторщик, видимо, заметил Бабалы, ковш опустился на землю и замер, из кабины вылез парень, настолько пропыленный, будто только что был выкопан из песка. Одежда, лицо — все было покрыто толстым слоем пыли. Отросшая на щеках и подбородке щетина, лохматые брови казались седыми. И когда парень сплюнул, на землю словно комок грязи плюхнулся…
Шагнув к Бабалы, он сказал:
— Поздравляю, товарищ Бабалы Артык-оглы*!.. Мы слышали, вас назначили начальником на участке Рахмет?!
В таком виде парня, наверно, и родная мать не узнала бы… Но голос его показался Бабалы знакомым. Он напряженно вглядывался в экскаваторщика. И глаза — знакомые!.. И вот этот шрам под левой скулой, который даже пыль не могла скрыть…
Раскинув руки, Бабалы радостно закричал:
— Мухаммед! Брат мой!
Он крепко обнял экскаваторщика и закружил его…
Мухаммед и правда был ему как брат, В детстве они росли вместе, играли в незатейливые мальчишеские игры. Вместе и воевали. Мухаммед, сын Сары, служил в его роте водителем боевой гвардейской машины. Не раз он на своем плече вытаскивал из-под огня раненого командира. А однажды и Бабалы пришлось выволакивать Мухаммеда из горящей машины, зажимая ему ладонью рану под левой скулой…
Нуры, не знавший всего этого, недовольно бурчал себе под нос:
— Ежели ты будешь обниматься с каждым встречным-поперечным, так вскорости твой костюм окажется не чище моей шоферской куртки…
А Бабалы и Мухаммед все не могли насмотреться друг на друга, все хлопали друг друга по плечам, — над плечом экскаваторщика взлетал тогда фонтан пыли, обменивались беспорядочными вопросами и репликами.
После того, как они вместе вошли в Берлин и война кончилась, друзьям не раз доводилось встречаться, даже работать бок о бок — судьба свела их на строительстве Сарыязинского водохранилища.
Но от последней встречи отделяло их солидное время, потому-то они так обрадовались друг другу.
Присев прямо на песке, вытянув занемевшие ноги, они закурили — в знойном воздухе пустыни закружился голубоватый дымок «Казбека».
Мухаммед, сделав глубокую затяжку, спросил:
— Помнишь, о чем мы мечтали под Дрезденом, на берегу Эльбы?
— Еще бы! Это было в конце апреля, верно? И глядя на Эльбу, мы представляли себе нашу Амударью… Эльба-то тоже широченная была…
— А что ты тогда сказал?
— А, еще все свои слова помнить!
— А я вот запомнил. Ты сказал: поверь, Мухаммед, мы еще станем свидетелями великого события — когда воды Аму дадут жизнь земле Теджена!
— Это давняя мечта моего отца…
— Мечта всех туркмен, Бабалы!
— А мы ее реализуем, дорогой мой!.. И ради ее осуществления ты, как я погляжу, принял на себя всю пыль Каракумов!
— Малой ее толикой я уже с тобой поделился. Посмотри-ка на свой костюм.
— А что? Обретаю рабочий вид. Неудобно разъезжать по пустыне городским франтом.
Мухаммед опять задумался:
— Помнишь, когда ты сказал, что взор твой обращен к Амударье, — вдруг грохот раздался, где-то недалеко снаряд шлепнулся?..
И в это время, словно напоминание о войне, до них донесся с юга громовой раскат.
— Начальник, артиллерия! — закричал Нуры.
Бабалы засмеялся:
— Без паники, Нуры-хан! Это мы наступаем!
Он знал: там, где почва была не по зубам даже экскаватору, ее взрывали аммоналом.
Повернувшись на бок, упершись локтем в песок, Бабалы обратился к Мухаммеду:
— Перейдем-ка от воспоминаний к сегодняшнему дню. Как тут у вас дела?
Тот поскреб пальцами за ухом:
— Условия тяжелые…
Он не любил жаловаться, распространяться о трудностях, потому так односложно ответил на вопрос Бабалы.
Но Бабалы не отставал:
— Тяжелые, говоришь? Так ведь на то она и пустыня. Тут песок с головой тебя может засыпать, да солнышко прижжет.
— А, нам не привыкать! Мы родились в песках и росли среди песков. И уж коли взялись за такое строительство, то плевать и на жару, и на пыль.
— А говоришь: тяжело.
— Я — о трудностях, так сказать, внутренних. Больно пестрый народ на стройке собрался. Трудно сбить бригаду, которая была бы — как одна душа, одно тело. Ну… как наш взвод. Сорняка многовато… Одни приехали за длинным рублем, только у них и заботы — любыми путями карманы набить. Другие слишком уж вольную жизнь любят, выставили их откуда-то — они сюда подались. Есть и проходимцы, и хулиганье…
— Таких надо гнать в три шеи!
— Прогоним, — а с кем тогда работать? С дайханами, которые лишь кетменями умеют махать, а экскаватор издалека видели?
Бабалы нахмурился:
— Это ты верно… С кадрами туговато. Проблема кадров На ближайшее время, пожалуй, главная. Что ж, придется людей и воспитывать, и учить. А пока нужно довольствоваться тем, что есть. Как молвит пословица, коль не запасся дубинкой, бей кулаком. Мне, кстати, сообщили, что в Мары и Чарджоу уже открыты курсы по подготовке механиков и экскаваторщиков. Понадобится — расширим их. И уже через три месяца на подмогу нынешним придут новые специалисты. Так, какие еще будут пожелания?
— С запчастями — зарез. То одного, то другого нет. Возьми трос — мелочь, а попробуй найди ее. Почва кое-где такая твердая, что зубья ковшей быстро стачиваются. Надо их менять — а где они? Вот и простаиваешь целыми сутками без дела. Ох, Бабалы, сердцу больно!
