Бабалы резко повернулся к Нуры:

— Нуры-хан!.. Куда мы приехали?

— Как это куда? Не видишь: в Рахмет.

— Я вижу только, что здесь черт те что делается! И это наш участок?

— Слава богу, еще не наш. И знаешь, начальник, что я посоветовал бы? Пока ветер не замел наши следы, надо уносить отсюда ноги…

— Спасибо за мудрый совет.

— Ну вот, сердишься. Не зря, видно, молвит пословица: слова бедняка — и земля не принимает.

— Да, если эти слова годны лишь на то, чтобы развеять их по ветру!

Нуры кивнул понимающе:

— Так. Значит, остаемся. Тогда надо поискать приют и разгрузить машину. Видишь — наш «газик» томится, словно в ожидании приговора.

— Ты полагаешь, если не выгрузить из него вещи, так они испортятся?

— Да нет, вещи-то выдержат и машина тоже — она железная, А вот ее шофер — живой человек, И от голода и усталости еле на ногах стоит…

— Потерпи еще немного.

— Сколько можно терпеть! У меня уж в глазах темнеет…

— Тогда ступай в машину. За ней, кстати, нелишне приглядеть, не то и ее по частям растащат.

— А может, лучше все-таки узнать, где нам положено обосноваться?

— У кого ты узнаешь в этом столпотворении?

— У начальства — у кого же еще.

— Начальство еще найти надо.

Бабалы окликнул рабочего, проходящего мимо:

— Братец, ты не скажешь, как найти начальника участка?

Тот щелкнул пальцами по козырьку грязной кепки, лихо надвинутой на затылок:

— Аллах его знает, где он может быть.

Бабалы остановил другого рабочего, шествовавшего нетвердой походкой:

— Где начальство?

Из кармана «работяги» торчало горлышко бутылки, он еле смог выговорить:

— У… у… экска… ватора…

И двинулся дальше, спотыкаясь, как верблюжонок с еще не окрепшими ногами.

Нуры покачал головой:

— Теперь, начальник, я у тебя хочу спросить: куда мы приехали?

— В Рахмет, дорогой. На участок, где нам предстоит работать,

— Без еды и без отдыха?

— Нуры, ты мне надоел со своими разговорами.

— Что же делать, если в животе у меня кишка кишке кукиш показывает.

— Ты думаешь, я не голоден? И не хочу отдохнуть?

— Бабалы-ага, ты сделан из гранита. Как ни худо тебе — и вида не подашь. А я, видит аллах, слаб духом и телом…

— Ну, расхныкался!.. Иди-ка и правда к машине. А я попробую разыскать ответственных товарищей. Скорее — безответственных…

Нуры, ворча что-то себе под нос, двинулся к «газику», а Бабалы зашагал по направлению к экскаватору с оборванным тросом. Когда он приблизился к нему, от людей, окружавших экскаватор, отделился худощавый мужчина и побрел навстречу Бабалы, уныло глядя себе под ноги и ничего не замечая вокруг.

Мужчина, видно, не слишком-то следил за своим внешним видом. Из одежды, казалось, он натянул на себя первое, что попалось под руку. Несмотря на то что стояла теплая погода, он кутался в длинный ветхий ватник, заляпанный грязью. На голову нахлобучена поношенная кепка. Старые сапоги выглядели не по фигуре большими.

Вид у него был утомленный, он шел, медленно, тяжело переставляя ноги, словно пробирался через болото.

По этой, чуть покачивающейся походке, по неряшливой одежде Бабалы узнал в мужчине своего бывшего «шефа», Ивана Петровича- Зотова. Они работали вместе на строительстве канала Хан-Яп, Иван Петрович занимал пост главного инженера, а Бабалы проходил у него практику. Давно это было, Иван Петрович вряд ли запомнил своего практиканта…

А Бабалы его не забыл.

Иван Петрович и тогда отличался неряшливостью, рассеянностью. Он, например, мог надеть носок только на одну ногу. Или в палящую жару оставить дома соломенную шляпу — такую, правда, обтрепанную, дырявую, что она никак не могла спасти от солнца.

Бабалы, впрочем, считал, что не одежда красит человека. Хуже было, что Иван Петрович не обладал и внутренней подтянутостью, судьба наделила его характером мягким, слишком уступчивым. Он не умел спорить, отстаивать собственную точку зрения, и если дела по чьей-то вине застопоривались, то только вздыхал и с досадой хлопал себя ладонями по бедрам: дескать, ай-яй, как нехорошо получилось!..

Наверно, и сейчас его раздосадовала какая-либо неполадка, которую он не смог исправить — из-за неумения настоять на своем.

Бабалы даже почувствовал к нему жалость, как к обиженному ребенку. Когда мужчина оказался рядом с ним, Бабалы окликнул его:

— Здравствуйте, Иван Петрович!

Тот остановился, близоруко щуря бледно-голубоватые, словно выцветшие, глаза с редкими, белыми от пыли ресницами. Он явно старался припомнить, где мог видеть человека, который приветливо протягивал ему руку, и явно его не узнавал, тем более что и мысли его заняты были совсем другим…

На всякий случай он вежливо пробормотал:

— Здравствуйте.

И тут же отвернулся, подзывая рукой сутулого мужчину с крючковатым носом, торопливо шедшего от экскаватора:

— Муррук! Погоди-ка.

Мурруку, судя по его воровато бегающим глазам, очень хотелось проскользнуть мимо незамеченным, но поскольку это не удалось, он подошел к Ивану Петровичу, спросил с некоторым раздражением:

— Что еще у вас?

— Муррук, — в голосе Ивана Петровича слышались просительные нотки. — Может, ты все-таки найдешь трос? Ведь еще один экскаватор теряем.

— Я ведь вам уже говорил: тросов у нас нет.

— А ты возьми с того экскаватора, который все равно простаивает.

— Уже взяли. Отовсюду взяли, где можно. И передали на экскаваторы с лопнувшими тросами.

— Боже мой, ну что за напасть: в запасе ни одного троса!

Иван Петрович в отчаянии хлопнул себя ладонью по бедру.

Бабалы невольно засмеялся, и тут только Муррук обратил на него внимание. Глаза его широко раскрылись, все лицо засияло, замаслилось:

— Кого я вижу! Бабалы!.. Ты уже приехал?

— Как видишь.

Улыбку с лица Бабалы как ветром сдуло. Он умышленно помалкивал, прислушиваясь к спору Ивана Петровича и Муррука, — хотел уяснить для себя их взаимоотношения. Впрочем, как только он узрел Муррука, на душе у него заскребли кошки. Ему припомнились последние слова Муррука в Ленинском сквере: может, доведется еще работать вместе!.. Этот прохвост как в воду глядел. А может, уже знал, что его посылают на участок, которым будет руководить Бабалы. Да, подложили ему в министерстве свинью… И главное, даже не предупредили, что хозяйственными делами на участке будет заниматься Муррук. Ничего хорошего от этого ждать не приходится… Вот и еще один камень под ногами!..

Ничего не поделаешь — надо принимать участок со всем его балластом.

Он поздоровался с Мурруком — тот пожал его ладонь обеими руками. Окинул усмешливым взглядом прибывшую технику:

— Ну, как идут дела на участке — вроде ясно.

— Что тебе ясно, Бабалы? — засуетился Муррук. — Ведь ты только что приехал. Вай, хорошо, что приехал, ты даже не представляешь, как я тебе рад. И поверь, я готов выполнить любое твое поручение!..

— Оно и видно, какой ты старательный… История с тросом достаточно красноречива.

— А, Бабалы, еще ни одно большое строительство не проходило без сучка, без задоринки. Имеются и у нас кое-какие неурядицы. Устраним, устраним.

Иван Петрович не слушал их разговор, думал о чем-то своем. Судя по всему, его даже не занимало, почему это Муррук так заискивающе держится с заезжим мужчиной, остановившим его недавно. Почесав грязными ногтями небритую щеку, он вдруг вскинул голову.

— Муррук! — Глаза его сердито блестели. — Ищи, где хочешь, но чтобы трос был!

— Да где же я его найду!

— Хоть из-под земли выкопай!

Муррук, видно, вывел его из терпения — Иван Петрович даже ногой притопнул.

— Извини, Бабалы, — кисло улыбнулся Муррук. — Дела!..

И поспешил убраться от греха подальше.

Тут же к Ивану Петровичу подошел высокий мужчина в очках:

— Чем это вы так озабочены, Иван Петрович?.. Вид у вас прямо-таки грозный!

Бабалы и сам не узнавал своего бывшего наставника. Пока он молча следил за ним…