— Пушкин убирает смешного Шаликова, и вместо него с элегией для Татьяны появляется Один какой-то шут печальный. Конечно, кто-то мог отнести эти язвительные слова на счет Шаликова, но сам А. С. Пушкин вряд ли стал бы почти в то же самое время печатно называть человека «шутом» и «любезным баловнем природы» (1829 год, вторая перепечатка первой главы). Да и не мог Пушкин сказать о Шаликове «какой-то», что означает в данном контексте «незнакомый». Пушкин убрал печального, журнального, бульварного поэта Шаликова и заменил его незнакомым элегическим «шутом». Но возможно, в этом запоздалом авторе элегий Пушкин намекал на какое-то конкретное лицо.

Князь Шаликов старел. В 1833 году прекратилось издание «Дамского журнала». Однако он по-прежнему появлялся на прогулках на Тверском бульваре. Пушкин видел его и в 1833 году, когда Шаликову было уже 65 лет. Невозможно сказать, сохранил ли до этого времени свой эксцентричный сентиментальный костюм и манеры, которые неоднократно описывали современники[548], но в литературном стиле он оставался самим собой.

А. С. Пушкин посетил Шаликова в мае 1836 года, но не застал его дома. Шаликов ответил на визит письмом, намеренно употребляя ультрасентиментальные приемы: «Ах! как я жалел, жалею и буду жалеть, что поспешил вчера сойти с чердака своего, где мог бы принять бесценного гостя <…> и, присовокуплю, редкого для всех гостя!..»[549]. Далее Шаликов просит прислать ему «в подарок» «Современник», о выходе которого он «возвещал» в «Московских ведомостях», и прилагает к письму весьма слабые стихи «К портрету Карамзина» для публикации в «Современнике». Пушкин стихов не напечатал, но «Современник» послал, о чем вспоминал Вяземский уже после смерти Пушкина[550].

П. И. Шаликов пережил многих своих друзей и современников. Письма Карамзина он хранил многие годы как драгоценную реликвию. Предлагая М. П. Погодину, собиравшему в 1840-е годы ценные архивные документы, купить у него эти письма, Шаликов очень удивился, когда Погодин пожелал «взглянуть» на них «прежде». «Мне кажется, взгляд здесь вовсе не нужен, — писал он Погодину. — Письма Карамзина, — и довольно»[551]. Вяземский и Жуковский были для него последними карамзинистами, к которым он мог обратиться за помощью «священным для нас именем Карамзина»[552]. А обращаться приходилось: князь Шаликов до конца своей жизни так и остался бедняком. Жил в тесной казенной квартире при типографии «Московских ведомостей», имел большую семью, к которой был горячо привязан и старался дать подходящее воспитание своим четырем детям. Сыновья его были военными, старшая дочь Наталья стала писательницей, младшая Софья вышла замуж за М. Н. Каткова.

Умер Шаликов глубоким стариком в 1852 году в своей маленькой деревеньке под Серпуховым.

В конце 1829 года (цензурное разрешение — 13 октября) появился исторический роман Фаддея Венедиктовича Булгарина «Димитрий Самозванец». Это был один из самых первых русских исторических романов. (Несколькими месяцами раньше вышел «Юрий Милославский» М. Загоскина.) Его автор, талантливый и энергичный Фаддей Булгарин, сумел в то же время снискать себе и у современников, и у историков литературы весьма скандальную репутацию, во многом заслуженную. Его обвиняли в пасквилях и доносах, в моральной нечистоплотности, в постоянных связях с III отделением, т. е. тайной полицией, чьим информатором он являлся много лет[553].

Булгарин, очень чувствительный и к материальному успеху и к писательской славе, превосходно чувствовал конъюнктуру рынка. Только что закончив нравоописательный приключенческий роман «Иван Иванович Выжигин», имевший шумный читательский успех, он принимается за исторический роман, подогреваемый слухами о работе Загоскина над «Юрием Милославским». Громадный роман Булгарина был написан едва ли не за три месяца (8, 258). Он имел очень большой по тому времени тираж (около двух тысяч экземпляров[554]) и уже в 1830 году потребовалось второе издание.

Было, однако, одно обстоятельство, придававшее, по крайней мере для посвященных, скандальный привкус вновь появившемуся роману. Двусмысленная ситуация заключалась в том, что еще в 1825 году Пушкин написал на ту же самую тему (о приходе Дмитрия Самозванца к власти) трагедию «Борис Годунов». И сам Пушкин и его ближайшее окружение усмотрели в романе Булгарина ряд заимствований из еще не напечатанной трагедии. (Она была разрешена царем к публикации только в 1830 году и вышла из печати в 1831 г.)

В принципе ничего удивительного не было в том, что вместе и вслед за Загоскиным Булгарин обратился к эпохе «смутного времени», одной из наиболее драматических и кровавых эпох в истории России. Однако 18 апреля 1830 г. Булгарин счел нужным обратиться к Пушкину с письмом:

Слова Булгарина, кажется, не лишены справедливости. В самом деле, трудно упрекать писателя за выбор им даже не той же темы, а той же исторической эпохи для своего произведения. Вопрос о текстуальных заимствованиях также весьма не прост. Дело в том, что для обоих авторов (Булгарин не упоминает об этом в своем письме) основным историческим источником их художественных текстов была «История государства Российского» Н. М. Карамзина. Поэтому текстуальные совпадения (а исследователи насчитали их около двухсот — 8, 261) тоже в принципе ничего не доказывают.

В одном очень важном пункте своего письма Булгарин, однако же, солгал. «Бориса Годунова» он читал, и даже очень внимательно. Недаром он несколько раз возвращается в коротком письме к этому вопросу: «не читал», «слыхал только», «по наслышке».

В конце декабря 1826 года Пушкин в ответ на запрос Бенкендорфа должен был представить Николаю I рукопись своей трагедии. Царь читать ее не стал, а повелел из нее «сделать выдержку кому-нибудь верному» (15, 412). Так появились хорошо известные в пушкиноведении «Замечания на Комедию о царе Борисе и Гришке Отрепьеве»[555]. По аргументированному мнению большинства исследователей, автором «Замечаний» был Булгарин[556]. Он внимательно прочел трагедию Пушкина, и вполне вероятно, что она послужила для него толчком к созданию его собственного исторического романа. Тем более что сам он очень интересовался исторической беллетристикой, писал исторические повести и еще в 1823 г. читал на заседании «Вольного общества любителей российской словесности» отрывок из своей работы «Марина Мнишек, супруга Димитрия Самозванца»[557], напечатанной полностью в «Сочинениях Фаддея Булгарина» в 1827 году, задолго до появления «Димитрия Самозванца» и публикации «Бориса Годунова».