«Архаические» аксессуары, которыми изобилует это стихотворение (и отчасти повторяющиеся в «Сантиментальном романсе»: «Зажжем кенкэтов // Бронзовых огни»; в «Старинном доме»: «Кенкэты и портреты»), на свой лад отражают последовательно проводившуюся Белым во второй половине 1900-х гг. общую установку на традиции «золотого века» русской поэзии, на сигнализирующие о прошлом языковые пласты и стилевые приемы. «Неоклассическая» поэтика, которой он отдает предпочтение во многих стихотворениях «Пепла» и в большинстве стихотворений «Урны», предполагала и воскрешение лирических жанров, активно эксплуатировавшихся в литературе давно минувших десятилетий. «Сантиментальный романс» и ряд других стихотворений Белого сходного эмоционального звучания представляют собой опыты элегического творчества на новый лад; в них налицо традиционная «элегическая ситуация меланхолического размышления и уединенного созерцания», призванная «создавать эмоциональную атмосферу „сладкой меланхолии“»[939]. Один и тот же мотив любовного разуверения, звучащий во многих стихотворениях «Урны», являет собой пример характерно элегической монотонии, соответствующей «монотонности скорби, оплакивающей себя»[940]. В своих «архаизаторских» устремлениях Белый не был одинок: «неоклассическую» поэтику активно осваивали его ближайший друг Сергей Соловьев («Цветы и ладан», 1907; «Апрель», 1910), соратник по журналу «Весы» Борис Садовской («Позднее утро», 1909), рано умерший поэт Юрий Сидоров (его посмертная книга вышла с предисловием Белого)[941]; первая книга Ходасевича также всецело вписывалась в этот ряд. Многие «сантиментальные» стихи, вошедшие в «Молодость», используют лексико-стилистические средства, присущие «старинной» поэзии, и в этом сказывалась осознанная творческая программа автора: «Шутя пою наивные слова» («Романс». — С. 64). Стихотворение Ходасевича «Поэт» имеет подзаголовок, указывающий на его жанровую природу: «Элегия», — и обрисовывает лирического персонажа, откровенно стилизованного под типовой облик элегического героя: «Печален день, тоскливо плачет ночь, // Как плеск стихов унылого поэта» (С. 65). «Наивные слова», звучавшие в первой книге Ходасевича, рифмовались для Белого с его собственными попытками «сантиментального» творчества. Элегические ламентации Ходасевича в биографическом плане подразумевали главным образом Марину Рындину, Белый в своих лирических излияниях исповедовался о поруганном чувстве к Л. Д. Блок; параллелизм в этих психологических ситуациях подчеркивался и реальным сходством минорных настроений у обоих стихотворцев: с образами поэта-«мертвеца» («Sanctus amor») и «мертвого рассвета» («Утро», 1907. — С. 55) у Ходасевича созвучен «Мертвый переулок» у Белого в «Старинном доме». С мотивами тоски, томления, смерти, преобладающими в «Молодости», связана по контрасту музыкальная тема, общая для «ходасевичских» стихотворений Белого: «Рояль открыт. // Поет и плачет клавиш» («Сантиментальный романс»), «Рыдает сонатина // Потоком томных гамм» («Старинный дом»); считая музыку наиболее «запредельным» из искусств, позволяющим расслышать «гаммы из неведомого мира»[942], Белый воспринимал ее как форму указания на то «живое „я“», которому суждено пробудиться «к истинному»[943]. Посвящая свои стихотворения Ходасевичу, Белый не только констатировал родство поэтических эмоций, но и одновременно намекал адресату на возможность изживания столь заворожившего его «мертвого» начала. Образ «мертвого поэта» возникает у Белого и в одном из знаменитейших его стихотворений — «Друзьям» («Золотому блеску верил, // А умер от солнечных стрел» и т. д.), представляющем собой, опять же — в плане прослеженных соответствий с «золотым веком» русской поэзии, — попытку обновления «архаической» традиции «кладбищенской» элегии. Включая в 1908 г. стихотворение в «Пепел», Белый предпослал ему посвящение Н. И. Петровской: возможно, что тем самым поэт не только отдавал дань памяти былой «мистериальной» любви, но и учитывал новый круг ассоциаций — подразумевающих, в частности, заметный след, оставленный Петровской в первой книге Ходасевича, и, соответственно, прочерчивающих параллель между персонажем автоэпитафии Белого и тем «мертвецом», каким пытался представить себя автор «Молодости». Описывая в воспоминаниях «Между двух революций» 1908 год как «мертвый год», в котором «откладывались безнадежнейшие строчки „Урны“», Белый не случайно здесь же, следом изображает Ходасевича своеобразным «ангелом-хранителем» этих безысходных настроений: «…являлся зеленою гусеницей, облеченной в серую пару, В. Ф. Ходасевич; с икающим смехом сорил своим пеплом, рассказывая очередные мутнящие душу мне сплетни»[944]. Уже отмеченные заведомая предвзятость и гротеск в этих и подобных им описаниях не позволяют воспринимать их как реальную картину; они — яркий пример того, что Ходасевич назвал «враньем ужасным, горестным». Что же касается осознававшейся Белым до конца своих дней глубинной связи с Ходасевичем в пору написания «Старинного дома» и «Сантиментального романса», то она имеет под собой подлинно пережитое — и творчески пережитое.
А. А. Ильин-Томич «И мои» письма И. И. Дмитриева к Д. Н. Блудову Обозрению эпистолярного наследия Ивана Ивановича Дмитриева посвящено на редкость содержательное исследование, открывающее, в виде преамбулы, комментарий В. Э. Вацуро к самой представительной публикации Дмитриевских писем в XX столетии[945]. Здесь не только выяснено историко-литературное значение эпистолярия Дмитриева, окинута взглядом опубликованная его часть[946], представлен весьма полный (несмотря на обязательные уверения в отсутствии претензий на полноту) перечень неопубликованных писем поэта из архивохранилищ двух столиц[947], но также названы наиболее огорчительные утраты — письма к Н. М. Карамзину, Д. Н. Блудову[948] и Д. В. Дашкову. Обзор, сделанный В. Э. Вацуро, как и следовало ожидать, существенно повысил научную котировку Дмитриевского эпистолярного текста, искусно стимулировав новые публикации. Анонимный эдитор, назвавшийся «Редакция „Российского Архива“», обнародовал крайне любопытное письмо Дмитриева к Блудову от 8 августа 1820 г., находящееся в ГЦТМ[949]. Нам также трудно побороть соблазн предать тиснению три Дмитриевских письма к тому же адресату, хранящиеся в РГАДА. Увы! И эти скромные добавления никоим образом не отменяют вывода о том, что письма Дмитриева к Блудову практически не сохранились, — по-прежнему, большая часть известных в печати ответных писем остается без Дмитриевского ответа, лишь подтверждая справедливость наблюдения, сделанного его эпистолярным собеседником: «Какой-то дух, вероятно, нечистый, ибо он в некотором смысле враждует чистейшему из наших поэтов, и уже безо всякого сомнения злой в отношении ко мне, вооружился на мою переписку с вашим превосходительством»[950]. Письма печатаются по автографам (РГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. Д. 1751). Приносим читателю чувствительные извинения за вынужденную беглость и краткость сопроводительных пояснений. 1 Милостивый Государь Дмитрий Николаевич! Хотя Вы и не хотите ко мне писать, но я, ответствуя на письмо почтенного Н. И. Кривцова[951], не могу воздержаться чтоб не напомнить Вам о себе, и не принести вам чувствительной благодарности за 4 части Жоржеля[952]. Как бы я желал иметь и последние[953], которые, судя по выпискам, должны быть еще занимательнее первых. Как ни упала Фр.<анцузская> словесность, в сравнении с веком Луд.<овика> XIV или XV, но все еще согревает нас умом своим. Разумеется, что я не считаю Жоржеля одним из первых ее витязей. Что сказать вам об нашей? доходят ли до вас отечественные ведомости и журналы? Консерватер, который в прошлом году открыл нам, что нынешняя наша изящная словесность получила направление свое от покойного Радищева, и почти покойника Нарежного[954], ныне, уведомляя нас о принятии в члены Русской Академии Моск<овского> профессора Кач<еновского>, называет его: Auteur célèbres par de nombreux ouvrages, qui se distingnent èminement par leur utilité et l‘elegance du Stile[955]. Многочисленные же и превосходные творения сего знаменитого автора состоят из следующих пиес, нам известных: 1: О Российском красноречии[956]. 2: Состязание его с бывшим экспедитором М. Ю. Мартосом о банном строении[957]. 3: рецензия на третью часть моих Стихотворений[958]. 4: изъяснение о древнем Русском поединке на Палках[959], подавшее повод Строеву и Калайдовичу к возражениям, но оные либеральными нашими журналами отвергнуты[960]. И, наконец 5: возражение Князю Шаликову на письмо его о попадье, найденной им в Малороссии. Здесь славный автор доказывает сильными доводами диалектики, что отнюдь не предосудительно попадье носить повсюду с собою связку ключей, которые искони признаваемы были Символом доброго хозяйства.[961]. Все сии многочисленные творения, плоды двадцати лет помещены в двух журналах[962]. Жаль, что которое-нибудь из наших ученых сословий не соберет их, как законное свое достояние, в одном томике. Между тем Киевский корреспондент Вестника Европы без малейшей жалости и уважения продолжает глумиться над нашим Историографом, как над малолетним школьником, разбирая уже третий месяц введение его в историю[963]. Бедный Карамзин! одни из земляков его говорят: мы и сами давно так об нем думали, другие дивятся, как они так долго не чувствовали его ничтожности! а постоянно приверженные к нему Авторы первого разряда, только грустят и восклицают: как жаль, что нет Блудова или Дашкова! — в прочем есть наша Литтература не изобильна в новостях: по крайней мере, повторяемые издания старых сочинений доказывают, что Авторы их умели угодить публике. Недавно я читал в М.<осковских> Ведомостях объявление о новом и полном издании басен Крылова, любимейшего нашего Российского Лафонтена[964]. Так изъясняется об нем Российский книгопродавец, равно возникают и другие старые Авторы, как призраки из сумрака чистилища; Московский Измайлов выдал собрание мелких переводов своих[965], подражая Коченовскому и Жуковскому[966]; К.<нязь> Шаликов уже печатает два тома отборных своих сочинений, один стихов, а другой прозы[967]. А Пушкин старый уже почти дописал полное собрание своих стихотворений, и решительно хочет их тиснуть[968]. Вот вам вкратце История нынешней нашей словесности[969]. Может быть, она не слишком займет вас в стране Мильтонов, Томсонов, Греев и Аддисонов[970], но вспомните Горациев стих: «отечества и дым приятен» и извините болтовню давно не говорившего с вами, и искренно любящего и уважающего вас Покорнейшего слуги Дмитриева. Москва 1819 Апреля 2-го вернуться Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа». СПб., 1994. С. 56. вернуться См.: Сидоров Ю. Стихотворения. М., 1910. С. 9–12. вернуться Белый Андрей. Симфонии. Л., 1991. С. 119. вернуться См.: Белый Андрей. Урна. С. 11 («Вместо предисловия»). вернуться Белый Андрей. Между двух революций. С. 286, 288. вернуться Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980. С. 437–445. вернуться Основным библиографическим источником является «История русской литературы XIX века: Библиографический указатель / Под ред. К. Д. Муратовой». (Л., 1962. С. 288–289, 841), которая может быть пополнена лишь весьма незначительно — для примера укажем напечатанное в статье Александра Соколова «Русская Библиотека в Америке» (Морской Сборник. 1850. Т. 4. № 7. С. 37, подп.: Ал. Ск.) письмо И. И. Дмитриева к Н. П. Резанову 1803 года (ответ на давно известное биографам поэта апрельское письмо Резанова из Петербурга. — Русский Архив (далее: РА). 1866. № 8–9. Стлб. 1331–1334) и отрывок из письма к П. И. Соколову (январь 1823), помешенный в книге: Сухомлинов М. И. История Российской Академии. Вып. 7. СПб., 1885. С. 59). вернуться Обратим, кстати, внимание на находящиеся в ОР РНБ 7 писем к Н. И. Гнедичу (1817–1832) из фонда П. Н. Тиханова (ф. 777), 3 письма к Г. Р. Державину (в печати известно лишь одно. — Дмитриев И. И. Сочинения / Ред. и прим. А. А. Флоридова. Т. 2. СПб., 1893. С. 214) и одно к А. М. Лунину из фонда Г. Р. Державина (ф. 247), письмо к Е. А. Карамзиной (б. д.) из фонда Н. М. Карамзина (ф. 336), 3 письма к кн. В. Ф. Одоевскому (в печати известны лишь два) в фонде 539 и 2 письма к Ф. П. Опочинину в фонде 545, о которых сообщается в кн.: Аннотированный указатель рукописных фондов. Вып. 2. Л.: <ГПБ>, 1982. С. 116, 119, 231; Вып. 3. Л., 1983. С. 129, 144; Вып. 4. Л., 1984. С. 119; на письмо И. И. Дмитриева к Д. Н. Бантыш-Каменскому от 24 марта 1834 (ИРЛИ), публикуемое в статье А. Л. Осповата «Источниковедческая заметка к „Медному всаднику“» (В кн.: Седьмые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Москва; Рига, 1995, в печати), а также на записку И. И. Дмитриева к П. И. Мятлевой (б. д.) — ЦГАДА. Ф. 1271. Оп. 1. Д. 179. Отдельного разговора заслуживает служебная переписка Дмитриева (см., например, копии трех его декабрьских писем 1817 г. к А. С. Шульгину в «Деле о доставлении тайн. сов. Дмитриеву сведений о жителях города, которым назначены денежные пособия Комиссией вспоможения» — ЦГИА гор. Москвы. Ф. 46. Оп. 8. Д. 1987. Л. 78, 89, 93–93 об.), выявлением которой никто пока не занимался, несмотря на пробуждающийся интерес к служебной деятельности поэта (ср.: Клименко А., Савельев А. «Угодник одним законам». — Российская юстиция. 1994. № 7. С. 31–34). вернуться Самим В. Э. Вацуро опубликовано замечательное письмо Дмитриева к Блудову от 16 июля 1813 года, хранящееся в РГАЛИ: Письма русских писателей XVIII века. С. 418. вернуться Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. Т. I. М., 1991. С. 29–31. Является ответом на письмо Д. Н. Блудова от 27 июля 1820 г. — РА. 1866, № 11–12. Стлб. 1652–1654; то же в кн.: Ковалевский Ег. Граф Блудов и его время. СПб., 1866. С. 237–239, с опечаткой в дате, перекочевавшей в кн.: Цявловский М. А. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина. 1799–1826. Изд. 2-е, испр. и доп. Л., 1991. С. 219, и в комментарий «Редакции „Российского Архива“». вернуться Вероятно, то, при котором советник посольства в Лондоне Николай Иванович Кривцов прислал Дмитриеву из-за границы «последнее сочинение Прадта», о чем довольный получатель рассказывал в письме к А. И. Тургеневу 27 марта 1819 г. (Русская Старина (далее: PC). 1903. № 12. С. 715). Зарегистрированное в обзоре В. Э. Вацуро (Письма русских писателей XVIII века. С. 439) письмо Дмитриева к Н. И. Кривцову (ОР РНБ. Ф. 52. № 244), возможно, является тем ответом Кривцову, одновременно с которым посылалось комментируемое письмо к Д. Н. Блудову. вернуться Речь идет о шеститомной книге Жана Франсуа Жоржеля (29 января 1731, н. ст. — 14 ноября 1813, н. ст.) «Воспоминания, к описанию событий конца Осьмнадцатого столетия служащие» (Georgel J. F. Mémoires pour seivir á l’histoire des evénemens de la fin du dix-huitiéme siécle depuis 1760 jusqu’en 1806–1810… Т. 1–6, Paris, 1817–1818). Возможно, что бурный интерес Дмитриева к этому сочинению основывался на желании скорее познакомиться с помещенным в заключительном томе описанием путешествия автора в Россию в 1799 году. Эта часть мемуаров, представляющая собой небезынтересный источник по истории царствования Павла I (отреферирована А. О. Корниловичем: Депутация от Германского Великого Приорства Ордена Св. Иоанна Иерусалимского к Императору Павлу I. — Северный Архив. 1822. Ч. 3. № 15. Июль С. 222–238; переведена Н. Соболевским с предисловием А. Кизеветтера: Путешествие в Петербург аббата Жоржеля в царствование императора Павла I. М., 1913; рецензия К. Сивкова: Голос Минувшего. 1914. № 11. С. 274–275), не раз привлекала внимание историков павловской эпохи (см., например: PC. 1877. № 3. С. 573; № 7. С. 366; РА. 1895. № 4. С. 493, 494; 1909. № 7. С. 426; Исторический Вестник. 1901. № 7. С.205; Шильдер Н. К. Император Павел I. СПб., 1901. С. 397, 585; Эйдельман Н. Я. Грань веков. М., 1982. С. 357). О книжных увлечениях поэта см., например: Н. И. П. <Иванчин-Писарев Н.Д.> Библиофилы. — Москвитянин. 1843. Ч. 6. № 12. Смесь. С. 47; Сорокин В. Библиотека И. И. Дмитриева. — Книжные новости. 1937. № 23–24. С. 65–66; Анохина Т. Г. Дарственные надписи на книгах библиотеки Дмитриевых. — Рукописная и печатная книга в фондах Научной Библиотеки Московского университета. <Вып. 1>. М., 1973. С. 92–104; о их структурирующей роли для Дмитриевского эпистолярия см. наблюдения В. Э. Вацуро в кн.: Письма русских писателей XVIII века. С. 442–443; о сходной страсти Блудова см.: Книжный Вестник. 1887. № 24. 15 декабря. Стлб. 1455; Пясецкий А. Граф Дмитрий Николаевич Блудов, как библиофил. — Известия книжных магазинов товарищества М. О. Вольф. 1898. № 12. Стлб. 248–251. Имеющие давнию историю (см.: Письма В. А. Жуковского к Александру Ивановичу Тургеневу. М., 1895. С. 38–40, 43) книжные контакты Блудова и Дмитриева продолжались и после комментируемого письма: Блудов много лет доставлял Дмитриеву «микроскопическое» многотомное издание Вольтера (РА. 1866. № 11–12. Стлб. 1656–1657, 1659, 1662; 1906. № 1. С. 128; Старина и Новизна. Кн. 2. СПб., 1898. С. 160), а в 1836 г. подарил печатным отчетом Министерства внутренних дел (РА. 1868. № 4–5. Стлб. 648; Старина и Новизна. Кн. 2. С. 190–191). вернуться Дмитриев уже успел, по крайней мере, трижды попросить А. И. Тургенева (в письмах от 18 сентября и 4 ноября 1818 г., 9 января 1819 г.) о передаче этой просьбы Блудову (Дмитриев И. И. Соч. Т. 2. С. 233; PC. 1903. № 12. С. 714; Литературный Вестник. 1901. Т. 1. № 1. С. 42). Отвечая на публикуемое письмо (полученное им в Лондоне почти через год после отправления: «…Оно весновало и провело большую часть лета в Петербурге; остальное время, то есть осень и зиму, путешествовало по Германии, отдыхало в Париже и наконец прибыло в Англию…»; ср.: Дмитриев И. И. Соч. Т. 2. С. 259), Блудов оправдывался: «Я ее <„грамотку“ Дмитриева. — А.И.-Т.> принял, как верный Арзамасец: с радостию, которую вы без труда можете себе вообразить, и — с смирением, ибо, если не совсем, то, по крайней мере, отчасти заслужил ваши упреки. Доставя к вам первые четыре тома Жоржеля, я, конечно, должен был послать за ними вслед и пятую часть его Записок, и реляцию его путешествия; но признаться ли? мне эти произведения аббата экс-иезуита показались так мало достойны вашего внимания, что я не захотел даже выписать их из Франции. Чувствую, что такое оправдание весьма неудовлетворительно; последние части сочинения всегда нужны, по крайней мере, для порядка, в такой порядочной и прекрасной библиотеке, какова ваша. Зато я и не думаю оправдываться: просто винюсь и спешу, сколько могу теперь, загладить свою вину. По счастию, нашел аббата Жоржеля в одной Лондонской книжной лавке, и как скоро случится добрый, сговорчивый курьер, то нагружу на него свою посылку к вам, поруча ее посредничеству графа Каподистрии. Надеюсь, что он будет исправнее других моих комиссионеров» (РА. 1866. № 11–12. Стлб. 1648). вернуться Имеется в виду следующее место из анонимно напечатанной в петербургской газете «Le Conservateur Impartial» (1817. № 77) статьи В. К. Кюхельбекера «Coup d’oeil sur l’etat actuel de la litterature russe»: «Несмотря на усилия Радищева, Нарежного и некоторых других, на усилия, которым, быть может, со временем узнают цену, в нашей поэзии даже до начала 19 столетия господствовало учение, совершенно основанное на правилах французской литературы» (напечатанный в 1817 г. в «Вестнике Европы» (Ч. 95. № 17–18. С. 156; далее: BE) перевод этой статьи, выполненный М. Т. Каченовским, цитируется нами по кн.: Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 434–435; см. также содержательный комментарий В. Д. Рака — там же. С. 742–743). Нельзя с уверенностью ответить, помнил ли поэт, что в лице Блудова, он беседует с одним из авторов этой газеты (см.: Глассе А. — Проблемы авторства В. К. Кюхельбекера. — Русская литература. 1966. № 4. С. 145–146), собиравшимся к тому же посвятить отдельную статью А. Н. Радищеву (Батюшков К. Н. Соч. Т. 2. М., 1989. С. 481; ср. комментарий О. А. Проскурина в кн.: «Арзамас». Т. 2. М., 1994. С. 564). Авторство Кюхельбекера, над фонетической стороной фамилии которого Дмитриев будет через год посмеиваться в беседе с В. И. Панаевым (Вестник Европы. 1867. т. 3. № 9. Отд. I. С. 269), по-видимому, осталось ему неизвестным. вернуться В информационной заметке о заседании Российской Академии 8 марта 1819 г. (Le Conseivateur Impartial. 1819. № 23. 21 Mars / 2 Avril. P. 103) был приведен во французском переводе фрагмент речи, в которой президент Академии А. С. Шишков представлял новых кандидатов. В подлиннике слова Шишкова о Каченовском звучали так: «Долговременные упражнения его в российской словесности и многие изданные им сочинения, сколько пользою своею, столько же и чистотою слога отличающиеся, кажется мне, по справедливости отверзают ему двери в сие почтенное сословие» (Сухомлинов М. И. История Российской Академии. Вып. 7. СПб., 1885. С. 468). Свои претензии к «Le Conseivateur Impartial» (и заодно к Академии, сделавшей столь неудачное и несвоевременное приобретение — ср. в письме к другому корреспонденту от 27 марта 1819 г. — PC. 1903. № 12. С. 715.) Дмитриев почти дословно повторил через неделю, 10 апреля 1819 г., в письме к А. И. Тургеневу (Соч. Т. 2. С. 245). А в конце месяца поэту предстояло узнать из письма Карамзина следующее: «Ведаешь ли, что ты избрал Каченовского в члены Рос. Академии? Я положил белый шар и за себя и за тебя, и за Жуковского, и за Оленина. Это совсем не великодушие. Критика его весьма поучительна и добросовестна. Не имею духа бранить тебя за твое негодование; но сам не хочу сердиться» (Письма Н. М. Карамзина к И. И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 261). Истоки конфликта И. И. Дмитриева с М. Т. Каченовским подробно проанализированы (см.: Вацуро В. Э. И. И. Дмитриев в литературных полемиках начала XIX века. — XVIII век. Сб. 16. Л., 1989. С. 166–167). Конкретные обстоятельства этой размолвки известны, в частности, по книге М. А. Дмитриева «Мелочи из запаса моей памяти» (М., 1869. С.117–118). По другому сообщению этого же мемуариста, его дядя не ограничился при объяснении с Каченовским констатацией, что издаваемый последним журнал ему теперь «ни друг, ни сват», но и добавил, «что с этих пор они не знакомы». «Так они и расстались, — говорит М. А. Дмитриев, — и что странно, с этой минуты оба, разом, невзлюбили друг друга» (Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. — ОР РГБ. Ф. 178. М. 8184–1. Л. 83 об.). При этом Каченовский навсегда остался уверен в «коварном характере И. И. Дмитриева» (Снегирев И. М. Дневник. Т. 1. М., 1904. С. 91, запись от 24 августа 1824 г.). вернуться К<аченовский М. Т.> Взгляд на успехи Российского витийства в первой половине истекшего столетия. — BE. 1811. Ч. 59. № 19. С. 182–211; то же: Труды Общества любителей российской словесности. Ч. 1. Кн. 1. М., 1812. С. 17–52. вернуться Речь идет о полемике, развернувшейся на страницах BE из-за анонимно изданной книги «Исследование банного строения, о котором повествует летописец Нестор» (СПб.: В типографии Ивана Глазунова, 1809. 35 с.; авторство И. Р. Мартоса установлено в статье: Лазаревский Ал. Иван Романович Мартос (р. ок. 1760–1831). Биографический очерк. — Киевская Старина. 1895. № 10. С. 51; ср.: Модзалевский В. Л. Малороссийский родословник. Т. 3. Киев, 1912. С. 459; Русские анонимные и подписанные псевдонимами произведения печати. 1801–1926: Библиографический указатель. Вып. I. Л., 1977. С. 101). Написав рецензию на это сочинение (BE. 1810. Ч. 49. № 1. С. 60–70, подп.: К.), Каченовский получил из Петербурга антикритику Мартоса (1810. Ч. 53. № 18. С. 145–154, б. подп.), на которую вскоре отвечал (1810. Ч. 54. № 23. С. 218–230, подп.: К.). Затем из северной столицы пришла статья И. Р. Мартоса «Изложение споров о банном строении, о котором повествует летописец Нестор» (1811. Ч. 60. № 22, С. 116–129; 1812.. Ч. 61. № 1. С. 25–52, б. подп., ср.: Лазаревский Ал. Указ. соч. С. 54), в которую Каченовский вставил обширные куски своего текста, помеченные «Примечание г. Критика», и завершил дело статьей: «Еще несколько слов о банном строении» (1812. Ч. 65. № 17. С. 38–56, подп.: К.). За участие в этой научной дискуссии М. Т. Каченовский был удостоен следующей характеристики в «Парнасском Адрес-Кадендаре» А. Ф. Воейкова: «Великий государственный архивариус, хранитель древней пыли, обер-банщик торговых Гиппокренских бань, бессменный член банного строения, церемониймейстер предбанников, ордена бани кавалер; имеет через плечо веник на лыке» («Арзамас». Т. 2. М., 1994. С. 8). Пренебрежительная интонация, с которой Дмитриев высказывается в разбираемом письме если не о самом И. Р. Мартосе, то, во всяком случае, о его сочинениях, несколько контрастирует с рассказом Ивана Петровича Мартоса в письме к своему родственнику Ивану Романовичу о беседах с поэтом в ноябре 1817 г.: «В другой раз моего с ним свидания, опять о вас говорил, и очень много; я заметил, что он вами интересуется и особенно уважает; говоря о вас и о ваших трудах, сказал: он писал, писал — и все это брошено!» (Киевская Старина. 1896. № 6. С. 348–349; о дальнейших контактах И. Р. Мартоса, служившего при Дмитриеве экспедитором во 2-й Экспедиции Министерства Юстиции (в тексте комментируемого письма: «М. Ю.»), со своим бывшим министром см.: Капнист В. В. Собр. соч. Т. 2. М.; Л., 1960. С.543, 544, 546), подтверждая правоту анонимного мемуариста: «С знакомыми он обращался двулично: за глаза не щадил никого, а в глаза казался чуть не другом. Раз, посреди гостей своих, он описывал Погодина самыми черными красками, называл его и подлецом и пронырой, говорил, что удивляется людям, которые принимают к себе такого негодяя. Вдруг, как нарочно, приезжает Погодин. Все пришли в смущение и ожидали истории, вроде проводов в шею. Ничего не бывало! Дмитриев вскочил с места, протянул дружески руку вошедшему гостю, упрекая его, что давно не навещал старого знакомого…» (PC. 1890. № 6. С. 679). вернуться Сводку сведений об отношении Дмитриева к этой рецензии (BE. 1806. Ч. 26. № 8. С. 278–300; Ч. 27. № 9. С. 42–54) см.: Вацуро В. Э. И. И. Дмитриев в литературных полемиках… С. 175–176; ср: Дмитриев И. И. Соч. Т. 2. СПб., 1893. С. 201–204, 206–207. Возможно, что включением этого крайне неприятного для себя пункта в намеренно зауженный список ученых трудов Каченовского, призванный, по мысли Дмитриева, подчеркнуть научное и литературное ничтожество издателя «Вестника Европы», поэт намеревался напомнить былые подвиги Д. Н. Блудову, напавшему в 1806 г. на Каченовского с удачной антикритикой (распространялась в рукописи; текст см. в кн.: Дмитриев М. А. Мелочи… С. 267–278), и тем побудить его к новым выступлениям (о неустанных попытках И. И. Дмитриева организовать литературное сопротивление Каченовскому свидетельствует множество источников; укажем, для примера, письма И. И. Дмитриева и В. Л. Пушкина к кн. П. А. Вяземскому: Старина и Новизна. Кн. 2. СПб, 1898, по указ.; «Арзамас». Т. 2. М., 1994. С. 435, 437, 440). вернуться Имеется в виду: К<аченовский, М. Т.> О судебных поединках. — BE. 1811. Ч. 57. № 10. С. 115–125; перепечатано: Рассуждение О судебных поединках, читанное Членом Михаилом Трофимовичем Каченовским. — Записки и Труды Общества Истории и Древностей Российских. Ч. I. М., 1815. С. 29–43. вернуться Сделанный П. М. Строевым жесткий разбор «Рассуждения О судебных поединках», несмотря на цензурные потери (по-видимому, существенно обессмыслившие текст), все же увидел свет в «Сыне Отечества» (1815. Ч. 26. № 52. С. 253–254, подп.: Е; 1816. Ч. 27. № 6. С. 251–256, подп.: Неизвестный Грек; возражение М. Т. Каченовского — BE. 1816. Ч. 85. № 1. С. 68–69; об извинениях Н. И. Греча и перед Каченовским, и перед его критиком см.: Барсуков Н. П. Жизнь и труды П. М. Строева. СПб., 1878. С. 58), а вот строевский отзыв на статью Каченовского «О славянском языке вообще и в особенности о церковном» (BE. 1816. Ч. 89. № 19–20. С. 241–263, подп.: К.) так и не был напечатан, несмотря на опасения Каченовского, писавшего о своем новом рассуждении: «Приговора о нем читатели благоволят искать в „Сыне Отечества“, куда многое до меня касающееся изволит сообщать один юный критик, современный наблюдатель Русской Словесности <Каченовский изящно раскрывает псевдоним своего зоила намеком на издававшийся П. М. Строевым в 1815 году журнал „Современный Наблюдатель Российской Словесности“. — А.И.-Т.>, покровительствуемый обществом издателей „Сына Отечества“ и весьма уважаемый книгопродавцами. Желаем юному критику по окончании продолжаемых им наук, быть еще более полезным…» (BE. 1816. Ч. 89. № 19–20. С. 309–310). Н. И. Греч, смягчая пилюлю комплиментами Каченовскому (Сын Отечества. 1816. Ч. 34. № 47. С. 69), готовил его к скорому появлению строевской критики: «Опровержение сих старинных заблуждений, конечно, возродит желание оспоривать доводы г. Каченовского, и хотя мы уверены в истине сих его мнений, но с удовольствием станем помещать возражения на оные, чтоб дать ему повод и способы доказать их еще очевиднее. — При сем случае поставляем долгом заметить, что мы отнюдь не присваиваем себе права и обязанности разбирать выписки из метрических книг о времени и месте рождения и послужные списки об учении, службе и чинах тех особ, которые рассудят сообщать нам свои замечания» (Там же. С. 90), а в следующем номере своего журнала обнадеживал Строева: «Приглашение наше присылать к нам замечания на любопытную статью г. Каченовского о Славянском языке, не было напрасно. Мы получили целую тетрадь возражений. Уведомляем неизвестного нам г. Критика, что его статья напечатана будет, по пропуске оной Цензурою, в непродолжительном времени» (Там же. № 48. С. 119), не забывая также похваливать издателя «Вестника Европы» (Там же. № 50. С. 188; № 51. С. 242). 20 июля 1818 г. Дмитриев писал А. И. Тургеневу: «Нет лучше ремесла журналиста: говорит, что хочет, бранит кого хочет и нет апелляции, потому что журналисты сделали между собой союз, чтоб друг на друга ничего, не печатать. Калайдович посылал замечание на одну пьесу К., и „Сын Отечества“ не напечатал» (Соч. Т. 2. С. 232). Возможно, материалом для умозаключений Дмитриеву послужило знакомство с письмом Н. И. Греча к П. М. Строеву от 30 ноября 1816 г. с объяснениями по поводу ненапечатанной рецензии и засвидетельствованием почтения К. Ф. Калайдовичу (см.: Барсуков Н. П. Указ. соч. С. 59). вернуться Текст, описываемый Дмитриевым, нами пока не обнаружен. вернуться То есть в BE и Записках и Трудах Общества Истории и Древностей Российских. вернуться Ф. <Каченовский М. Т>. От Киевского жителя к его другу. (Письмо II). — BE. 1819. Ч. 103. № 2. С. 117–132; № 3. С. 198–208; № 4. С. 289–298; Ч. 104. № 5. С. 45–53; № 6, С. 124–138. М. А. Дмитриев сообщает, что за нападки «Вестника Европы» на Карамзина «дядя почти возненавидел Каченовского» (ОР РГБ, ф. 178, М. 8184–1, л. 83 об.). Сам же историограф призывал приятелей не отвечать критику, утверждая, «что если бы могло что-либо оскорбить его самолюбие, то это не ничтожество замечаний Каченовского, но важность, какую придает им Дмитриев» (Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 1. СПб., 1899. С. 213). вернуться Московские Ведомости. 1819. № 26. 29 марта. С. 647 (объявление книгопродавца Матвея Петровича Глазунова). Дмитриева, с давних пор именуемого «русским Лафонтеном», «нашим единственным Лафонтеном» (см., например: Переписка А. X. Востокова. СПб, 1873. С. XIX–XXI; Вацуро В. Э. И. И. Дмитриев в литературных полемиках… С. 151, 177) или даже «соперником» Лафонтена (Грамматин Н. Стихотворения. Ч. 1. СПб., 1829. С. 33), не могли не задеть подобные формулировки. О его творческих и жизненных взаимоотношениях с Крыловым см.: Витберг Ф. Первые басни И. А. Крылова. — Известия ОРЯС ИАН. 1900. Т. 5. № 1; Серман И. З. Крылов — баснописец. — Иван Андреевич Крылов: Проблемы творчества. Л., 1975. С. 237–250; Вацуро В. Э. И. И. Дмитриев в литературных полемиках… С. 162–166; Петриченко К. Л. Некоторые тенденции в развитии басни XIX в. (И. А. Крылов и И. И. Дмитриев). — Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 1991. № 4. С. 29–32. Неизвестный мемуарист, недоброжелательствующий Дмитриеву, утверждал, что тот «завидовал славе Крылова и не мог равнодушно переносить похвалы этому баснописцу» (PC. 1890. № 6. С. 680). вернуться Измайлов В. В. Переводы в прозе. Ч. 1–6. М., 1819–1820. Возможно, что перечисление «старых Авторов», возникающих с новыми изданиями давних сочинений, «как призраки из сумрака чистилища», призвано было мотивировать препровождение 21 ноября 1818 г. (Дмитриев И. И. Соч. Т. 2. СПб., 1893. С. 237) книги «Сочинения И. И. Дмитриева». Ч. 1–3. М., 1818, которую Блудов получил, лишь вернувшись в Россию (27 июля 1820 г. он благодарил поэта «за прекрасный во всех отношениях подарок, отправленный вами ко мне в третьем году, но полученный мною только третьего дня. Это последнее обстоятельство не удивит вас, когда вы вспомните, что посредником между нами был Тургенев…» — РА. 1866. № 11–12. Стлб. 1652). вернуться Имеются в виду: Библиотека Повестей и Анекдотов, изданная М. Каченовским. Ч. 1–5. М., 1816–1817; Повести, Анекдоты и Смесь, изданные М. Каченовским. Ч. 1–5. М., 1819–1820, и, возможно, изданный В. А. Жуковским сборник: Для немногих: Für Wenige. № 1–6. М., 1818. (Титульный лист принадлежавшего И. И. Дмитриеву экземпляра воспроизведен в кн: Рукописная и печатная книга в фондах Научной Библиотеки Московского университета. <Вып. 1>. М., 1973.). вернуться Шаликов П. И. Сочинения. Ч. 1–2. М., 1819. вернуться В. Л. Пушкину, занимавшемуся подготовкой издания своих стихотворений, по крайней мере, с осени 1818 г. (Михайлова Н. И. Письма В. Л. Пушкина к П. А. Вяземскому. — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Т. XI. Л., 1983. С. 222), удалось осуществить это намерение лишь через несколько лет: Стихотворения Василия Пушкина. СПб., 1822. вернуться Блудов отвечал 25 марта / 6 апреля 1820 г. из Лондона, стараясь, как кажется, уклониться от Дмитриевского призыва на литературное ристалище: «Прибавить ли, по вашему вызову, несколько слов о литтературе Английской и о так называемой, нашей современной? Последняя от меня скрылась за облако отдаления; до нас сюда не может достигнуть ни один печатный листок русских типографий, ни один звук наших лир, или балалаек. Благодаря вам, я на сих днях вспомнил, что есть на свете некто Каченовский, некто Шаликов и пр. и пр.; что эти люди с жаром и важностью спорят о ключах некоторой попадьи, и с тяжелым легкомыслием невежества шутят над нашим историографом. Бог с ними! ужасная болезнь, от которой я почти два года страдаю, которая лишила меня, правда, не жизни, но живости, и, беспрестанно умножаясь, иссушает остаток сил моих, физических и моральных, сделала однако ж мне и пользу: от нея я уже не чувствую ни малой досады ни на какую глупость. Беседа и Академия, журналы Москвы и Петербурга, уже не могут ни взбесить, ни рассмешить меня; по крайней мере, мне так кажется в Лондоне; не знаю, как будет, когда возвращусь в Россию» (РА. 1866. № 11–12. Стлб. 1649). вернуться «Что сказать о состоянии здешней словесности? — спрашивал в ответном письме Блудов. — Вы, милостивый государь, по старой и благоразумной привычке, еще называете Англию отечеством Аддисонов, Попов, Стилей, полагая сей титул в числе других ея славных титулов. Поверите ли, что ныне уважение к блистательному веку королевы Анны здесь едва терпимо? И кто, из Англичан или иностранцев, имеет дерзость пленяться красноречивою простотою Аддисоновой прозы, или глубокомыслием, всегда ясным, стихов Попа, и сильною краткостью его выражений, тот, благодаря господствующему вкусу, слывет литтературным еретиком. Чтоб быть православным, надобно поклоняться поэтам предшествовавших веков, и чем древнее, тем лучше, начиная от Мильтона и поднимаясь к Шекспиру, Спенцеру, или, что еще почтеннее, к Чоусеру и другим песнопевцам или песельникам 14-го столетия. Любовь к средним векам и ко всему готическому, здесь почти общая; от каменных зданий перешла и к творениям воображения. В этом согласны все партии и все нации, составляющие Великобританскую; о прочем, как о литтературных так и о политических предметах, беспрестанные разногласия и споры, кои, однако ж, довольно мирным образом, гремят в журналах, в парламенте, иногда на площадях, и в некоторых домах за вечерними обедами. Сей дух разделения, на партии и нации, очень заметен в том как определяются места нынешнего славного триумвирата живых поэтов. Как у нас на Руси, в Московском университете, удивляются одному Мерзлякову, в Беседе — только Шихматову, а в доме Оленина — Гнедичу; так и здесь Ирландцы с упрямством и запальчивостью ставят выше всех своего земляка Мура, которого мы, Арзамасцы, могли бы назвать английским Батюшковым; шотландцы готовы сражаться за поэмы, а особливо за романы, в самом деле прекрасные, Вальтера Скотта, также как в старину сражались за свою независимость; наконец англичане, и более прочих принадлежащие к оппозиции, не дозволяют никого сравнить с лордом Байроном. Вот мнения трех королевств о трех стихотворцах» (Там же. Стлб. 1649–1651). |