— Под этим очень дорогим камнем, подаренным его величеству Тимурленгу китайской принцессой, лежит он сам, да будет имя его вечно возноситься над всеми мёртвыми и живыми государями!
— Не болтай, мутевели, что не следует! — грубо прервал его Лютф-Али-хан. — Долго не было государя, который превосходил бы самого Тимура, но теперь он появился — имя ему Надир-шах!
Мутевели вздрогнул и раболепно кивнул. Затем продолжал с той же тихой покорностью:
— Рядом с Тимуром… посмотрите на этот саркофаг, покрытый серым камнем, лежит Мир Сеид Бёрке — учитель его… А в этих — тела жены, внуков и правнуков великого государя.
Лютф-Али-хан обратил внимание на Коран, лежавший у изголовья погребённых. Мутевели пояснил, что Коран переписан собственной рукой внука Тимура Байсункарой. Взяв Коран в руки, Лютф-Али-хан передал его одному из военачальников, ничего не сказав, и пока осматривал усыпальницу, ослеплённые религиозной благостью хорасанские курды разодрали книгу по страницам и спрятали в карманы. Лютф-Али-хан сказал хранителю усыпальницы:
— Извини нас, мутевели, мы приехали в Самарканд и желали бы увезти нефритовый камень в Мешхед: таков приказ Надир-шаха.
— О, Аллах, возможно ли такое кощунство!.. — воскликнул хранитель усыпальницы, но Лютф-Али-хан оттолкнул его и приказал вытащить камень во двор.
Пока воины занимались камнем, Лютф-Али-хан, стоя во дворе обдумывал, как его уложить на лафеты двух соединённых артиллерийских орудий. Камень понесли, ломая деревца и вытаптывая цветы, долго возились, привязывая его к лафетам, потом на колёсах спускали вниз с горы, на которой сиял синими куполами мавзолей Тимура. Спустившись, остановились у мечети Биби-ханым, чтобы снять бронзовые ворота…
Мутевели, обливаясь от волнения потом и моля Аллаха смилостивиться над ним, вечером тихонько спустился по длинной лестнице, находившейся сзади входа усыпальницы и ведшей в комнату под часовней. Эта комната была не только одинаковой величины с верхней, но и украшена также. И саркофаги стояли в таком же порядке, но в них действительно были останки Тимура и его близких.
III
Хорезм ожидал нашествия персидских войск. С той поры, когда стало известно о возвращении Надир-шаха из Индии, хивинский хан Ильбарс постоянно то сам, то высылал биев или туркменского хана Мухаммед-Али Ушака с его конными сотнями к границам Хорасана, Возле Туркмено-хорасанских гор, возле крепостей селений Теджен, Серахс, Каахка, Дурун часто завязывались небольшие, но жестокие стычки передовых отрядов той и другой сторон. Это говорило о том, что большой войны не избежать, и начнётся она очень скоро. Не допустить персидские полчища в Хорезм, к густо населённой местности Бсш-Кала, куда входили крупные города Хазарасп, Ханка, Ургенч, Кят и Шахабад, стало главной заботой Ильбарс-хана. Желал он встретить огромную армию Надир-шаха подальше от своего ханства, у горных равнин или в песках. Вот и в этот жаркий августовский день, когда гонцы принесли весть, что войска Надир— шаха вышли из Герата и направились в Келиф, он поднял в седло почти всю свою конницу и отправился берегом Амударьи в Чарджуй. Бросок этот был столь стремителен, что Ильбарс пришёл в назначенное место гораздо раньше, чем персидская армия подошла к чарджуйской переправе через Амударью. Хивинский хан не снимал руки с эфеса сабли и ждал сообщения о том, что персидский шах двинулся на Хорезм, однако Надир— шах приказал вдруг навести понтонный мост через реку и переправил войска на восточный берег. Поначалу Ильбарс решил, что персидский шах, узнав о готовности хивинского хана дать сражение, уклонился от битвы и свернул в сторону. Но вскоре стало известно, что персы двинулись на Бухару, взяли её без боя, подчинили себе Абдул-Файз-хана и пополнили свои войска бухарскими сарбазами. По соображениям Ильбарс-хана, выходило, что Надир-шах не только не отказался от намеченной цели, но и укрепил свои силы. Уверенность Ильбарс-хана в несомненной победе над Надир-шахом слегка пошатнулась, однако от Чарджуя он не отошёл и в тревожном ожидании наблюдал за ходом действий.
Хивинские войска стояли огромным лагерем на берегу Амударьи, в шести фарсахах от Чарджуя, и туда постоянно отправлялись гонцы за новостями. Пока что ничего опасного они не доносили, кроме слухов, что в армии Надир-шаха более двухсот тысяч конных и пеших воинов, множество пушек и стенобитных орудий. Но и эти вести тяжестью ложились на сердце Ильбарса, у которого армия была вчетверо меньше да и оснащена старыми ружьями и замбуреками. Все надежды возлагались на храбрость бесстрашных джигитов и их умение рубить саблей. Наконец, ему донесли, что 7 октября персидские войска выступили из Бухары и двинулись к Хорезму. Ильбарс-хан тут же собрал совет узбекских биев и туркменских сердаров. Мухаммед-Али-хан Ушак — предводитель туркмен, всегда отличавшийся не только личной храбростью, но и крепким умом, предложил:
— Надо подождать, пока персы отойдут подальше от чарджуйского моста, а потом сжечь его. Когда это сделаем, отправимся к Девэбоюнской переправе и не дадим им переправиться на наш берег.
Мудрое предложение Мухаммед-Али-хан а Ушака было принято, но не глупее его оказался Надир-шах. Он уже приблизился к Ходжа-Келесы — и тут ему донесли: хорезмские войска остались под Чарджуем, вероятно, хотят напасть на персидские обозы. Надир сразу догадался, что дело не в обозах, а в понтонном мосту, и повернул конницу назад. В одну ночь проскакали расстояние в двадцать фарсахов и переправились на западный берег Амударьи. Дав отдых всадникам, Надир-шах тут же повёл их навстречу приближающимся конным сотням Ильбарс-хана.
После полудня 21 октября, когда на горизонте показались тучи пыли, поднявшейся от копыт многотысячной конницы Хорезма, персидское войско двинулось в сражение. Был дан приказ передовым конным сотням осмотрительно и осторожно, летучими наскоками терзать хорезмийцев, пока не подойдёт с основными силами Надир-шах. Персидские уловки были знакомы Ушаку, и шесть тысяч туркмен, легко отражая вылазки противника, ожидали главного удара. И вот он наступил. Несметяые полчища, заслоняя весь горизонт, приближались со стороны Чарджуя, затем от них отделилась лёгкая, как ветер, конница и понеслась на хивинские сотни с боевыми возгласами. Не дожидаясь, пока засверкают над головами сабли, джигиты Мухаммед-Али-хана Ушака бросились навстречу персам и завязалась на полном скаку сеча. Две конницы, прорезав друг друга и оставив на поле боя сотни зарубленных и раненых, развернулись и вновь столкнулись в сабельном единоборстве. Снова вынеслись на свободное пространство, потеряв ещё сотни бойцов, и на третью атаку не хватило духу ни у тех, ни у других. Конники, тяжело дыша, гарцевали на взмыленных конях, не решаясь атаковать снова. Тогда были выброшены белые полотнища, и к месту сражения из персидского и хивинского станов отправились санитары подобрать убитых и раненых. Раненых увозили в арбах и па верблюдах, убитых закапывали на месте, чтобы не устроили ночью пиршество шакалы и гиены… Ночью же, когда Ильбарс-хану сообщили о подходе в лагерь Надир-шаха свежих сил, он отдал распоряжение отвести войска к Хазараспу и укрепить крепость…
Началось массовое отступление. Отступали не только хивинские войска, но и всё население, жившее на берегах Амударьи, между Чарджуем и Хазарасном: в основном, это были туркменские племена тёке и иомуд. Давно великая река Турана не видела на своих берегах такого огромного человеческого движения, разве что в год нашествия монгольской орды, когда полчища Чингис-хана вторглись в Маверанахр, на обширную территорию между Амударьей и Сырдарьей. Тогда страну вместе а её столицей Джентом разорили до основания. Погибли цветущие аулы, занесло песком дороги и каналы от Арала до Бухары и Самарканда. Страна лежала в развалинах. Грозная волна нашествия подхватила туркмен и понесла по туранским равнинам к Каспийскому моркл на Мангышлак, к Кара-Богазу, к заливам Кызыл-Су, Чекишляру, Гасан-Кули, к устью рек Атрека и Горгана, Но не все они нашли пристанище на восточном берегу Каспия. Преследуя туркмен, полки Чингис-хана оттеснили их в Персию, в Тебризские степи, в Ирак. Там, на южных берегах моря, впоследствии они создали своё огромное государство, которым управляли огузские вожди Кара-коюнлу и Ак-коюнлу, на боевых знамёнах которых были изображения чёрного и белого баранов. Долго правили они, воюя с «железным хромцом» Тимуром, но ссорились и воевали между собой огузские вожди, и тем самым подорвали силы государства. Поднявшийся на политической арене персидский шах сефевид Исмаил разгромил огузов. А теперь и сами сефевиды сначала потерпели поражение от афганских племён, а потом были свергнуты Надир-шахом Афшаром. В пору правления огузских ханов тёке и иомуды — две ветви, вышедшие из огузов, вернулись на свою родину, в Маверанахр, и поселились на берегах Амударьи, и вот снова нашествие, на этот раз из Персии…,
